Страница 111 из 159
Мне говорили, что я должен благославлять Америку — ведь она спасла мне жизнь...
10
Приехала Мариша. Случилось это недели через три после моей операции. Она была, как и прежде, красива, глаза ее блестели, как голубые незабудки, взбрызнутые утренней росой. Она была настроена победно — и не зря: после того, как она сдала экзамены на врача, готовясь к ним совершенно самостоятельно, в ответ на разосланные резюме она получила шестнадцать офферов — приглашений приехать, представиться, оценить предлагаемую работу... У нее был отличный английский — из Кливленда она ехала в Чикаго, ей принесли заказанные билеты — и вместе с девушкой, которая привезла их, она так весело, так безудержно хохотала, как если бы они обе здесь, в Америке, родились и прожили жизнь...
На улице стояла редкая для Кливленда зима, морозная и снежная, она же была одета в легкие, не по сезону, туфельки, в легкое пальтишко и шаль с кистями, привезенную, кажется, из России. Все ее имущество умещалось в раскладной чемодан, взятый ею напрокат у знакомых: в него можно было уложить, не сминая, одежду, а для путешествия по шестнадцати городам это было весьма важно...
Друзьями у Миши и Мариши в Техасе оказались родственники (сын) драматурга Александра Володина, «шестидесятника», фронтовика. После отъезда Мариши мне попалось в одной из газет интервью, которое давал Володин то ли в России, то ли приехав погостить в семье сына. Мне запомнились четыре строчки из его интервью, все эти годы они то исчезали, то всплывали в памяти:
Мы словно бы жители разных планет.
На вашей планете я не проживаю.
Я вас уважаю, я вас уважаю...
Но я на другой проживаю... Привет!
11
Когда я размышлял об истории Америки (разумеется, не претендуя на глубину и широкую осведомленность), мне вспоминались строки Александра Радищева из его «Путешествия»: «Таков есть закон природы: из мучительства рождается вольность, из вольности рабство....»
Вот выписка из «Истории США» А.Невинса и Г.Коммоджера, изданная на русском языке в Нью-Йорке в 1991 году:
«В колонии Массачусетского залива существовала, подобно Виргинии, представительная система управления. Однако здесь было решено допускать к гражданству только лиц, принадлежащих к одной из церквей. Так сложилась теократия, церковное государство.
...Пуританская церковь в Массачусетсе и Коннектикуте десятилетиями осуществляла жестокий церковный деспотизм. По сути дела это был отказ от идеала пилигримов, того самого идеала, ради которого они покинули родину и переплыли Атлантический океан — отказ от сепаратистского самоуправления приходов...
В Массачусетсе теократия зиждилась на четырех принципах. Только пуритане могли голосовать или занимать официальные должности, посещение церкви считалось обязательным, любая новая церковь должна быть признана официально церковью и государственной властью, церковь материально поддерживается властями.
Любые подозрительные действия, настроения и мысли подвергались преследованиям и наказаниям. Так в Сейлеме, в Массачусется, было повешено 19 мужчин и женщин, которых сочли колдунами и колдуньями»...
12
В феврале 1993 года случилось невероятное: в газете «Новое русское слово» напечатали мой рассказ «А ты поплачь, поплачь....» Рассказ этот был написан сразу после Шестидневной войны, в 1967 или в 1968 году, пару раз я читал его на собиравшихся у нас за праздничным столом «междусобойчиках», но о том, чтобы его напечатать, и мыслей у меня не было... И вдруг!..
Так я на себе испытал действие Первой поправки к Конституции США, в ней говорилось о свободе слова и свободе прессы...
То, что происходило в Массачусетсе несколько веков назад, у нас представлялось как нельзя более современным: за более или менее вольное слово приходилось отсиживать срок или тебя изгоняли, выпроваживали, под усердным приглядом кагебешников, за границу, туда, «где живут чужие господа и чужие — радость и беда....» Мой рассказ «из детства» пролежал в столе более тридцати лет... Я читал-перечитывал напечатанные в газете строки — и не очень верил глазам... Но вскоре в газете «Мир», издающейся в Филадельфии, был напечатан еще один мой рассказ «Сионист», а затем — в газетке местного Джесиси — первая главка «Эллинов» — «Шереметьево-2»...
У меня возникла надежда на то, что когда-нибудь и мои «Эллины и иудеи» будут напечатаны... (В те поры я еще не представлял себе конкретно, сколько стоит издать книгу в США — стране свободы слова — устного и печатного...). Пока же я повторял и восторгался тем, что в свое время в «Заметках о штате Виргиния» говорил Джефферсон: «...Зачем подвергать мысль насилию? Чтобы добиться единства мнений. А желательно ли единомыслие? Не более, чем желательны одинаковые лица или одинаковый рост. Введите тогда прокрустово ложе, так как есть опасность, что люди большого роста могут побить маленьких, сделайте нас одного роста, укорачивая первых и растягивая вторых... Достижимо ли единообразие? Со времени введения христианства миллионы невиновных мужчин, женщин и детей были сожжены, замучены, оштрафованы, брошены в тюрьмы, и все же мы ни на дюйм не приблизились к единомыслию. К чему приводит принуждение? Одна половина человечества превращается в дураков, а другая в лицемеров».
13
Меня постоянно удивляло отношение «наших» к неграм или, как принято называть их здесь, к афро-американцам.
Начну с того, что когда мы переселились в четырнадцатиэтажный билдинг, на восемьдесят пять процентов заселенных стариками-неграми, Роберта, старая негритянка, пришла проведать заболевшую Аню, принесла ей соответствующую открыточку — «на Кристмас», и это когда «наши» не очень-то часто наведывались, чтобы помочь, хотя бы спросить о здоровье. Потом Роберта показала нам свою комнату, сплошь в коврах и ковриках, искусственных цветах, фотографиях на стенах — одной она особенно гордилась: на ней ее сын, в охране Клинтона, сам Клинтон и она, Роберта, были засняты рядом, крупным планом...
Однажды на собрании жильцов («митинге») выступил негр, по виду — учитель, всегда в жилетке под пиджаком, всегда в галстуке, подтянутый, спокойный, с удлиненным интеллигентным лицом, с трепетной заботливостью ухаживающий за своей безвылазно сидящей в кресле-каталке женой... Это был негритянский праздник — день освобождения от рабства, и он сказал, что они, негры, нашли свой путь в жизни — нелегкий путь... Но есть народ, который страдал не меньше нас, дорога, по которой он идет, тяжела, этот народ — евреи, и мы должны помнить о них и помогать им, как можем...
Когда «митинг», проходивший в нижнем вестибюле, закончился, Аня подошла к нему, чтобы поблагодарить за теплые слова о евреях, и он спросил: «А вы еврейка?.» Она ответила: «Да». Тогда он сказал: «Телом я негр, но по духу своему я еврей» — и стал говорить о Библии, Книге, которая предназначена для всех людей...
Между прочим в учебнике английского языка, которым пользовались мы на курсах, была картинка: умывальник и над ним табличка: «Только для белых», а рядом — такой же умывальник с табличкой: «Для цветных». И дата: 1956 год. Это был год XX съезда, мне тогда исполнилось 25 лет. Что может сравниться с унижениями, которым подвергались негры — нет, не в эпоху рабства, а чуть не сто лет спустя... Будь я негром и будь мне в ту пору 25 лет, рубец — да не рубец, а глубокая рана — осталась бы у меня на всю жизнь, и кровоточила бы, и заставляла бы по временам скрежетать зубами...
14
Если спросите — откуда
Эти сказки и легенды
С их лесным благоуханьем,
Влажной свежестью долин,
Голубым дымком вигвамов,
Шумом рек и водопадов,
Шумом, диким и стозвучным,
Как в горах раскаты грома?..