Страница 110 из 159
Но в том же 1619 году, в августе, в Виргинию прибыл голландский корабль с рабами-неграми. 20 из них было продано колонистам: на табачных плантациях требовался тяжелый, изнурительный труд... Так помимо демократии и индивидуальной свободы, на американской земле возникло рабство... И оно просуществовало до 1863 года, т.е, 250 лет, вплоть до Гражданской войны.
Меня же поразило, что наши, пришвартовавшись к американскому берегу, становятся в чем-то расистами — морщатся, когда речь заходит о неграх, и при этом не устают восторгаться американской демократией... Одного только человека я встретил, настроенного решительно и бескомпромиссно. Это был наш врач Марк Меламуд, пятнадцать лет назад приехавший из Ленинграда.
— Я поссорился со своим другом, — сказал он. — Вы так скверно отзываетесь о неграх, — говорю я ему. — Но вы забываете, в чьей стране вы живете, забываете, кем были созданы ее богатства, которыми, кстати, вы пользуетесь... — Меламуд вздохнул. — С тех пор мы перестали встречаться...
Но вернемся к 1619 году. В то время в Виргинии было около 2000 жителей. Сюда приплыл корабль, на котором было 90 девушек. Они предназначались тем поселенцам, которые соглашались внести 120 фунтов табака в уплату за их проезд.....В чем-то мне напомнило это казахстанскую целину, куда вначале приезжали преимущественно мужчины...
7
В Америке нас многое удивляло, нет — поражало...
Вот мы с Аней идем по узенькой, застроенной одноэтажными домами с мансардами и террасками. На ступеньках стоит трех-четырехлетний негритенок, улыбка у него — без преувеличений — от уха до уха, он машет нам ручонкой и кричит: «Хай!» — обычное здесь приветствие. И все, кто попадается нас навстречу, говорят «Хай!» и улыбаются так, словно мы давно знакомы... Однажды, еще студентом, попал я в какое-то вологодское сельцо, утром пошел пройтись по главной улице — и все, от мала до велика, идя навстречу мне, убавляли шаг и здоровались. Я отвечал: «Здравствуйте!...» и в смущении спешил пройти мимо...
Мы ехали в автобусе, он остановился, драйвер попросил нас пересесть, а сам опустил на шарнирах продольную скамью, на которой мы сидели. Образовалась ниша. Драйвер вкатил в автобус коляску, в которой сидел инвалид, установил ее в нише, закрепив специально для этого предназначенными ремнями. Все это заняло не меньше пяти-семи минут. Люди в автобусе молчали, они относились к тому, что делал драйвер, как к чему-то заурядному, обычному. Нас же такая забота об инвалиде потрясла: в Союзе мы не видели подобных приспособлений, да и можно представить, как негодовал бы весь автобус на затянувшуюся остановку...
В определенный день недели мы с Володей и Аней отправлялись в расположенную неподалеку церковь. Там волонтеры выдавали нам свертки с продуктами — маслом, консервами, замороженной курицей... Я проклинал свое нищенство, но что было делать? Приходилось смириться...
Впрочем, все это были пустяки. Когда мы прибыли к Марте на Нобл, квартира у Миркиных была уже обставлена мебелью, диваном, широченными, как бы предназначенными для любовных утех кроватями, покрытыми светлыми стегаными одеялами. Нам же Андрей сказал, чтобы мы немного подождали — и все будет... И в самом деле, если мебель для квартиры Миркиных оказалась пожертвованной еврейскими семьями через синагогу, то наша обстановка спустя несколько дней была привезена из христианской церкви, от прихожанки миссис Эйбл. И кровати, и комод, и подзеркальный столик, и тумбочка — все было антикварным, изящно отделанным, из черного дерева, старой, нестандартной работы... Почему миссис Эйбл пренебрегла возможностью выручить за свой гарнитур немалые деньги? Почему она сделала нам такой роскошный подарок, которым любовались все, кто бывал в нашей квартире?..
Андрей возил нас в синагогу, как выяснилось впоследствии — консервативную, находившуюся, по американским эталонам, где-то между ортодоксальной и реформистской. Из того, что там говорили с кафедры, я ничего, разумеется, не понимал, сидел и читал «Поучения отцов» в Сидуре, присланном когда-то Вихновичем из Ленинграда в Алма-Ату. Но вот что любопытно: никто из евреев, приходивших в синагогу, не сблизился с нами, не осведомился, откуда мы, почему здесь и т.д. Мы чувствовали себя в синагоге чужими, И это в то время, когда в протестантской церкви, где по воскресеньям играл, сопровождая службу, сын Андрея, люди улыбались нам, непритворно радовались встрече с нами, задавали вопросы, приглашали сесть рядом... Это было в той самой церкви, прихожанкой которой являлась миссис Эйбл...
Зато нам повезло с соушелворкером — Ирой Сурис, работавшей в «Джуиш фемили». Она была редкостным человеком — по душевной доброте, вниманию, стремлению помочь в любых затруднениях. И когда у меня случилась операция, она прибежала к нам на Нобл, чтобы заполнить анкету, касающуюся моей инвалидности — дезабилити, как это здесь называется... Но об этом потом...
8
Для Америки характерно не только стремление любыми путями добыть барыш, для нее характерны не только пляски вокруг Золотого тельца... 11 декабря 1620 года к берегу Массачусетса пристал корабль, называвшийся «Мэйфлауэр» — «Майский цветок». На нем плыли английские пуритане, находившиеся в оппозиции к официальной церкви. К тому же английское правительство постоянно осуществляло жесткий надзор за религиозными движениями. Но демократические идеи пуритан сумели выжить несмотря на правительственное давление, преследования и религиозную диктатуру. Однако пуритане хотели обрести землю, где бы они могли основать сообщество, свободное в своих религиозных убеждениях.
И они пустились в неимоверно трудное путешествие через Атлантику. Это значило, что им пришлось преодолеть океан, где волны вздымались выше утлого их кораблика, а мачты, ванты и весь корабельный такелаж обрастал сосульками, палуба покрывалась ледяным настом, женщины и дети лежали пластом, измотанные морской болезнью... Но для пилигримов убеждения были дороже всего, в том числе и жизни...
Они отрицали церковное главенство короля и хотели создать свою церковь. Еще во время плавания они выработали «Мэйфлауэрское соглашение» (или «Мэйфлауэрский договор»), в котором говорилось, что наилучший порядок в обществе зиждется на справедливых и равно обязательных для всех законах, которые могут быть изменены только сообща и с одобрения всей колонии. Это соглашение стало началом традиции религиозной и политической свободы, которая образует основу американского общества.
Так сказано в американской энциклопедии, в книгах, излагающих движение американской истории. Не думаю, чтобы закон здесь был равен для всех... Но так или иначе, принцип этот был провозглашен в начале ХVII века, когда в России и помыслить о том было невозможно. В это время престол заняли Романовы, бояре составляли, как сказали бы нынче, элиту общества, «чернь» подчинялась не закону, а власти, власть же сосредотачивалась в руках знатных, сильных и богатых...
Надо сказать, что первые колонии в Америке создавались отнюдь не по взмаху волшебной палочки — в первую же зиму из прибывших 102-х человек на «Мэйфлауэре» в Массачусетс погибло от голода и цинги около половины колонистов...
9
Доктор Меламуд обнаружил у меня в кишке опухоль диаметром в 5 сантиметров и предложил избавиться от нее — если, разумеется, она уже не успела переродиться в рак. Честно говоря, моя жизнь перестала меня интересовать. Свой долг перед женой я выполнил — мы были в Америке. А представить свое существование без родины, без привычной среды, без языка, который был для меня воздухом, водой, землей — всем, без чего нельзя жить... После встречи с врачом, по дороге домой, т.е. на Нобл, я весело напевал-насвистывал мелодии из оперетт. А через несколько дней оказался в госпитале Маунт Синай, когда-то основанном еврейской общиной.
Мне вырезали треть кишок, вместе с опухолью, которая оказалась не переродившейся в раковую. Та часть кишок, которая была подвержена неспецифическому язвенному колиту, осталась при мне — я не хотел, чтобы удалили и ее, сделав наружный вывод... В госпитале я пролежал шесть дней, не подозревая, что каждый день обходится страховой компании в тысячу с лишним долларов.