Стая

сторону, остановив его в какой-то невидимой точке в пространстве. Пыталась сглотнуть ком и не

дать политься слезам. Не высказанные слова душили больше, чем боль, обида и все другие смутные

тревожные чувства. Горло перекрывали и дыхание, движения сковывали. Уродовали ее существо.

Чувствовала, что если не скажет, до нервного срыва докатится, до разрыва сердца дойдет. Ни день, ни два копила, ни сутки с его приезда. Два года копила. Два года думала, что скажет ему, когда он

вернется. Бесконечные монологи сочиняла. Какого только цвета они не были, какого окраса. С чего

только не начинались. С безумного «Люблю, не могу жить без тебя» и отчаянного «Ненавижу, исчезни из моей жизни». А теперь, когда смотрела на него и молчала, на кусочки разрывалась. Денис

молчал тоже.

— Ладно, Шаурин, прав ты — каждому слову свое место и время, а я не привыкла прятаться и

убегать. Ладно… — сделала дрожащий вдох, взглянула ему в глаза, а потом начала бесцветным

голосом. Без тех иссушающих душу эмоций. Но так решительно и звеняще, что слова, казалось, дрожали в воздухе, бились о стены. И не только о стены комнаты, но и о стенки его разума, прямо в

мозг впивались. Таким тоном она говорила. Словно заученный монолог выкладывала. — Я тебе

устрою ад. Так что со светлым будущим ты немного подожди. Мне теперь нужно подумать. Я за

тобой не успеваю. Ты все знаешь, ты все решил. А я даже не знала, что ты приезжаешь. У меня не

было времени подготовиться. У меня внутри полный хаос, разброд и раздрай. Хочу-не-хочу-люблю-

ненавижу, — замолчала, переводя дыхание.

Денис не хотел ее перебивать, но пауза затянулась, словно от него ждали ответа.

— Никто не знал, — сказал он, и Юля удивилась, как погустел его голос. — Ради моей безопасности

никто не должен был об этом знать.

— Вуич?

— Конкретно я сообщил ему за пять минут до вылета. А так он был ориентирован просто на

ближайшие дни.

Кажется, такой ответ ее удовлетворил. Она сделала еле заметное движение головой и снова вдохнула

перед тем как заговорить.

— Я тебя простила. Уже давно. Отца и тебя простила, но от этого мне не становится лучше и легче, мне еще больнее. Еще хуже, — говорила с такой интонацией, как будто читала чужое письмо. Читала

о каких-то чужих чувствах, не своих. — Смахивает на слабость и малодушие, потому что таким

образом я даю тебе зеленый свет на еще какую-нибудь гадость. Вдруг возникнет еще какое-нибудь…

обстоятельство. Хотя тебе говорю по-другому, что не прощу, но мне нужно за что-то держаться.

Больше не за что, — кивнула. Непонятно кому, может, себе. Может, ему, будто убедившись, что

смысл ее слов дошел до него и понял он их правильно. — Мне пережить все надо, переболеть твое

возвращение, перемолоть все в себе и отпустить. Но пока я не могу. Пока внутри все колом. Комом.

— Сама не заметила, как руки сползли с колен и вцепились в простыню, словно та помогала

удержать равновесие и не упасть, словно давала какие-то неведомые силы. — А ты не насилуй мне

душу. Я не боюсь говорить тебе такие вещи, мне не страшно все испортить таким отношением.

Потому что так, как люблю я, тебя не будет любить никто и никогда в жизни. У них просто не хватит

на тебя сил, Шаурин. А я с тобой справлялась будучи еще безмозглой малолеткой. Думаешь, сейчас

не смогу? — сползла взглядом на его губы. — Поэтому ты всегда будешь возвращаться ко мне.

Всегда. Вернулся сейчас и всегда будешь. Потому что ты только мой, Шаурин. Уже давно. Но я

никогда тебе не скажу, спала я со Славой или нет. Никогда. И у тебя ничего не буду спрашивать. А

если спрошу, ты мне не отвечай. Или ты думаешь, что один такой умный — взял паузу в

отношениях, чтобы не рвать себе душу? — Вот тут он ждал от нее усмешки, но ее не последовало.

Зато тон ее голоса заметно повысился и приобрел яркость. — Это я ее тебе дала. Я! Да, я люблю

такие условности, мне нужен такой самообман. Потому что я не хочу убиваться от ревности и

думать, что ты мне изменяешь. Мне легче вычеркнуть из жизни эти два года и ничего не спрашивать.

Потому что меня это не касается! Потому что меня эти два года у тебя не было! И как я тебя целую

ночью… или ласкаю, ты утром мне не припоминай. Это скорее я тебя затрахаю до смерти, потому

что ты должен мне два года! Ровно семьсот семь дней. Два Новых Года, два дня рождения, два

Восьмых Марта. — Вот тут она набрала полные легкие воздуха. — И если ты еще раз посмеешь хоть

слово сказать про ту блядь… я не знаю, что я с тобой сделаю.

Юля замолчала и вдохнула так глубоко, что в груди заломило. А может, заломило в груди от

другого. Хотела спросить у него: «Что молчишь?», но не смогла. Как будто слова кончились. Или

силы, чтобы их произносить.

— Иди сюда. Иди ко мне, — тихо позвал Денис.

Хотела, но не могла. Сдвинуться с места не могла и даже пальцем пошевелить. Денис выключил свет

и потянул ее на себя. Прижал к себе крепко.

Почему-то захотелось темноты. Чтобы не видеть ничего, никаких предметов. Казалось, белая

постель и ее белый халат ослепляли. Если не ослепляли, то раздражали точно. Сейчас каждый

предмет, что попадался на глаза, нарушал их уединение. А в темноте стало уютно. Только тело ее

чувствовалось напряженное, дрожащие руки. Юля как будто обнимать его разучилась, неловко

хваталась за плечи. Кажется, вот-вот оттолкнет. Но нет, расслабилась постепенно, уткнулась ему в

шею и обмякла.

— Какой ты мне ад собираешься устроить, Юленька? Ад – это когда я без тебя, — шептал. Почему-

то хотелось шептать. Чтобы даже звук не тревожил воздух в комнате. — Ладно, пусть будет ад, но

только с тобой. Люблю тебя.

***

— Ты же не пьешь со мной кофе по утрам? — мягко усмехнулся, когда Юля зашла на кухню, насупленная, слегка растрепанная.

— Это я в шесть утра не пью. А полседьмого уже можно, — без улыбки сказала она и налила себе

кофе. — Ничего ты так меня потрепал сегодня, — чуть оттянув майку, посмотрела на свою грудь, оценивая красноватые следы. Скосила взгляд на плечо.

— Нормально потрепал.

— А вот мне интересно, если бы я замуж за это время вышла, а?.. — вдруг спросила она.

— Развел бы. Сделал все, чтобы ты развелась. Или овдовела.

— Серьезное заявление, — вздохнула она и поправила волосы. Не стала садиться на стул, встала у

островка напротив окна.

— Ты даже не представляешь, насколько, — Денис поставил кружку в раковину. — Жалко, времени

нет, — подошел сзади и прижал Юлю к столу. — А то бы я тебя… — надвинулся, вынуждая чуть

прогнуться вперед. Юля и прогнулась, при этом продолжая невозмутимо пить кофе. Поцеловал ее в

шею. — Когда я буду звонить – бери трубку.

Через несколько минут, после того как Юля захлопнула дверь за Шауриным, телефон у нее зазвонил.

Сразу не ответила, будто ждала, что он раззвонится.

— Ал-л-ло, — невозможно растянула слово.

— Проверка связи, любимая. Обнял, поцеловал.

ГЛАВА 49

Увидев входящий звонок от Ярослава, Юля почувствовала досаду. Такую, какую может вызвать

поехавшая на чулке петля. Ответила, конечно. Но, честно говоря, думать о Славе забыла с приездом

Шаурина. Да и сам Слава о себе не напоминал уже целую неделю.

— Я попрощаться, — как-то без обиняков начал он. Не стал обходиться кругленькими речевыми

абстракциями, выяснять, как дела и настроение. Смутить не смутило, а даже обрадовало. Не очень

хотелось с ним разговаривать. Не о чем, впрочем.

— Так скоро?

— Да.

— Ты же говорил, что пробудешь тут еще месяц.

— Нет, я уезжаю.

Мелькнула у Юли мысль спросить, в чем причина такого скорого отъезда, но она отогнала ее, не

позволяя разговору затянуться. И двух минут не хотелось на него тратить. Слава богу, не попросил о

встрече.