Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 86

Я внимательно осмотрел фотографию, даже проверил, что на ее обороте. Это был черно-белый снимок, представляющий автостраду на фоне деревьев. Окрестности были мне знакомы. На обочине дороги стоял автомобиль. Это и все. Наиболее неинтересный фотоснимок, который я видел в жизни.

— Ну и что? — бросил я. — Я не очень понимаю, что я здесь должен видеть.

Джордж снял очки и сунул их в футляр.

— Найди моего брата, — ответил он, указывая на фотографию.

Я напряг зрение.

— Я не вижу его. Здесь же никого нет.

— Вот именно буркнул Джордж. — На этой фотографии был мой брат, он стоял перед объективом. Потом, две или три недели назад, я замечал, что он понемногу отодвигается, на каких-то шесть или семь футов, но он все еще стоит. Вначале я не обратил на это внимание, я думал, что у меня уже старческий склероз. Но через неделю он исчез за поворотом дороги. Потому-то я и снял эту фотографию со стены. Мой брат ушел с этой фотографии, вот и все. Не знаю, ни как он это сделал, ни почему он это сделал.

Я отдал ему фотографию.

— То же самое творится и с моими фотографиями Джейн, — сказал я. — Они изменяются. Они выглядят почти так, как и раньше, но не совсем.

— Как ты думаешь, что это значит? — спросил меня Джордж. Он резко схватил меня за руку и посмотрел прямо мне в лицо. — Думаешь, что это чары?

— В определенном смысле, — ответил я. — Мне очень трудно это объяснить. Но пара человек из Музея Пибоди исследует это дело. Может, они найдут способ, чтобы обеспечить покой твоему брату. И Джейн. И всем другим духам, которые посещают Гранитхед. По крайней мере, я надеюсь, что это им удастся.

Джордж опять надел очки.

— Я слышал плач Уилфа, — сказал он, всматриваясь с грустью в пустую дорогу, изображенную на фотографии. — Ночь за ночью я слышал его плач в комнате для гостей на втором этаже. Там никого не было, во всяком случае, я никого не видел. Но я слышал этот ужасный, отчаянный плач и рыдания без конца. Я даже не могу выразить, как это все меня потрясло, Джон.

Я сжал его руку успокаивающим жестом.

— Не переживай так, Джордж. Ты наверно думаешь, что Уилф несчастен, но ты можешь и ошибаться. Может, ты принимаешь только самую грустную часть его посмертного существования. Может, личность человека после смерти распадается на части, и где-то там может существовать счастливый Уилф, не только этот грустный.

Джордж пожал плечами.

— Я не очень могу в такое поверить, Джон, но спасибо за утешение.

— Я не представляю себе, как бы я мог утешить тебя, — признался я. — Сам я знаю лишь одно, что эти парни, от Пибоди, думают, что они открыли причину этих явлений.

— Так что же это? Излучение или что-то еще в таком роде?

— Не совсем. Послушаешь, когда я узнаю больше. Я дам о себе знать. Обещаю. При условии, что ты тоже сдержишь свое обещание и пригласишь меня на покер.

Мы подали друг другу руки, собственно, неизвестно почему. Потом я оставил Джорджа, чтобы он и дальше поправлял изгородь, сел в машину и поехал по кочкам Аллеи Квакеров домой.

Всю дорогу с пристани Салема я боялся этого возвращения. Я волокся по Вест Шор Драйв в темпе менее двадцати миль в час, к ярости едущего за мной водителя грузовика. Но наконец я приехал на место. Вот уже у подножья холма стоял мой дом, выглядящий нище, старо и грустно под пасмурным небом. Я развернулся и, паркуясь у дома, решил, про проведу здесь ночь в последний раз. Дом казался мне настолько холодным и враждебным, что я уже не хотел в нем больше жить.

Охваченный злым предчувствием, я вышел из машины и подошел к двери. Разболтанная оконница постукивала на ветру: крючок выскочил из захвата в стене во время погодных неурядиц. Она будет стучать так всю ночь, разве что я принесу лестницу и укреплю захват. Я открыл переднюю дверь и вошел в дом. В нем ничего не изменилось. Тот же холод, та же вонь гнилья и то же настроение заброшенности и ужаса.

Прежде всего нужно было разжечь камин в салоне. Когда языки пламени стали лизать поленья, я налил себе выпить и, все еще не снимая плаща, вошел в кухню, чтобы проверить, что у меня есть на ужин. Конечно, я мог съесть бифштекс Солсбери или курицу в соусе, или консервированное мясо, подогрев его. Но как-то у меня не было желания ни на первое, ни на второе, ни на третье. Но чему я в самом деле тосковал, так это по жаркому с красным перцем, приготовленному Джейн, жгучему от перца и густому от фасоли по испанским рецептам. Мне стало жаль и Джейн, и самого себя. Мигающий призрак, три ночи кряду навещающий меня, почти стерся из памяти, успев стереть в моем мозгу образ любимого лица Джейн, так что когда я пытался вспомнить, мне с трудом приходила на ум эта ужасающая электрическая маска.

— Джейн, — прошептал я сам для себя, а может, даже немного и для нее.

— Ведь Данте писал — нет большей грусти, чем воспоминание о счастливых временах во время бедствия. Меня выучил этому фрагменту мой бывший шеф из Мид-Вестерн Кемикал Билдинг.

— Джон, — раздался в ответ чей-то шепот.

Она была здесь, в этом доме. Я знал, что она была здесь. Ветер, который вздыхал в камине, балки потолка и оштукатуренные стены были пропитаны ее присутствием. Никакие экзорцисты не могли изгнать ее отсюда, поскольку она стала частью дома и каким-то удивительным образом стала частью и меня самого. Инстинктивно я знал, что пусть даже я уеду подальше отсюда, даже в Сент-Луис или дальше, или вообще на Западное Побережье, Джейн всегда будет со мной. Она будет шептать мне и уговаривать, чтобы я ее любил, она будет втягивать меня все глубже в этот призрачный мир электрического чистилища, пока наконец моя жизнь не станет невыносимой. Я любил ее, когда она умерла, но я знал, что если она и дальше будет меня мучить, то я в конце ее возненавижу. Может, именно это и встретило миссис Саймонс. Она не хотела подчиняться прихотям своего умершего мужа, и тот ее убил. Как долго это продлится, пока не встретит меня.

Я подумал, что наверно мертвые ревнуют живых. Брак Чарли Манци распался, поскольку появился дух его сына. Джордж Маркхем все больше беспокоился о своем умершем брате. Моя связь с Джилли была под угрозой, пока я не отошлю дух Джейн на отдых. Один черт знает, сколько осиротевших жителей Салема и Грейнитхед открыло, что умершие родные ревниво защищают свои права и не позволяют иметь чувственные связи с другими людьми.

Прошлой ночью я думал, встречу ли я после смерти Джейн. Что она шептала мне сегодня утром, когда я бултыхался в воде? «Не оставляй меня». Как будто хотела, чтобы я тоже умер и чтобы мы снова были вместе. Я задумался, а не такое ли встретило миссис Гулт. Была ли она вызвана умершей матерью? Чувствовала ли она, что может быть счастлива только тогда, когда совершит самоубийство и присоединится к своей матери в мигающем мире духов?

Может, я проявляю склонность делать поспешные выводы, так же, как Эдвард. Но я начал подозревать, что все эти сверхъестественные явления имели одну цель: вызвать у осиротевших людей нелюбовь к реальному, материальному миру, убедить их в том, что лишь после смерти они смогут найти счастье и покой. Совсем так, будто мертвые экзорцировали живых, в то время как живые должны экзорцировать мертвых. И хотя я не знал, имело ли это что-то общее с «Дэвидом Дарком», я пришел к выводу, что Эдвард прав, и что тут действуют могучие зловещие силы.

Я допил виски и вернулся в салон, чтобы налить себе еще порцию. Заскрежетали часы в холле, а потом пробили шесть вечера. Было больше, чем я думал: время для меня будто ускорилось после четырех часов. Огонь в камине трещал и гудел. Я подложил еще пару поленьев.

Лишь тогда я случайно посмотрел на картину с «Дэвидом Дарком», которую Эдвард оставил прислоненную к креслу. Картина выглядела немного иначе, хотя я и не мог сказать, что в ней изменилось. Я поднял ее и внимательно изучил ее в свете лампы. Она казалась мне более темной, более хмурой, как будто в ней не хватало солнца. И я был уверен, что когда смотрел ее раньше, то не видел этой угрожающей кучи туч с правой ее стороны.