Братья Ждер

Скажу тебе еще несколько слов о супруге Штефана-водэ, принцессе из династии Комненов. Она показалась мне невзрачной и напуганной происходящими событиями. Злые языки говорят, да и наши люди не замедлили сообщить мне, что грусть княгини Марии объясняется главным образом прелестью некой молодой княжны, дочери Раду Басараба, низвергнутого князя Валахии. Глаза молодой пленницы смотрят лишь на Штефана-водэ, на повелителя, завоевавшего ее. Словом, все свидетельствует о том, что и здешние князья и княгини — такие же люди, как и всюду на этом свете.

Более полезным оказалось для меня знакомство с неким придворным по имени Гаврилуцэ, который был в свое время, как и мой друг постельничий, боярином Басараба и обрел здесь приют вместе со своей боярыней. Красота сей женщины еще более пышная, нежели красота боярыни Кандакии. Не понимаю, как решаются приезжать сюда мужчины со своими супругами, в то время как я тоскую в одиночестве. Мне начинает казаться, что эти неосторожные мужья хотят облагодетельствовать одиноких мужчин, к числу коих отношусь и я.

Чернобровая и черноокая Дафина — супруга этого Гаврилуцэ — пристально посмотрела на меня. Узнал я, что она не любит своего мужа, и это обрадовало меня; вторая ее улыбка тронула меня до глубины души. Последний анекдот о ее любовных похождениях рассказал мне также постельничий.

Говорят, что стольник Гаврилуцэ вошел в комнату жены как раз в ту минуту, когда ее друг выпрыгнул в окно. Кто этот друг, Гаврилуцэ не разобрал. Муж грозно повернулся к красавице Дафине и потребовал объяснений. Но прекрасная боярыня упала на пол и притворилась умирающей. Любящий супруг по простоте души решил, что навсегда потерял ее и, терзаясь отчаянием, зарыдал. Госпожа Дафина не могла больше четверти часа терпеть его слез, падавших на ее нарумяненное лицо, и приоткрыла один глаз. Тогда он перестал рыдать и, боясь, как бы она вновь не потеряла сознания, торопливо спросил:

— Что случилось? Скажи, душа моя, что с тобой?

— Я чуть было не умерла со страха… — вздохнула она.

— А сейчас тебе лучше?

— Не знаю, дорогой мой супруг; я все еще дрожу. Я поправлюсь и оживу, ежели ты поклянешься мне…

— Клянусь! Клянусь! — сразу же согласился Гаврилуцэ.

— Тогда поклянись, мой любимый супруг, что ты ничего не видел.

— Аминь! — поспешил ответить Гаврилуцэ.

И драма кончилась. Боярыня Дафина совершенно оправилась.

Я благословляю сие воскрешение из мертвых. Буду считать его прелюдией утешения несчастного изгнанника веницейского дворянина Джузеппе Ванини».

Этому же члену тайного Совета десяти послал свое письмо и второй веницейский посол, синьор Гвидо Солари:

«Моему великому покровителю, сиятельному князю Андреа Ванини, шлет самые признательные и почтительные приветствия Гвидо Солари, посол в Молдове. Господин мой и повелитель, доношу тебе, что я благополучно прибыл к этому отдаленному двору, где ожидаем мы войны с нечестивым измаильтянином.

О самых главных событиях сообщил тебе, несомненно, мой спутник, достопочтенный синьор Джузеппе, который и старше и опытней меня и лучше знает людей. Так что я не осмеливаюсь писать о военных и прочих политических делах. Я посчитал, однако, что твою светлость могут заинтересовать некоторые обстоятельства и события из жизни этого двора, который для меня предстал в особом свете.

Среди того, что я увидел, меня особливо заинтересовало войско из среды мелкого служилого люда, называемого тут рэзешами. Впервые я увидел это войско в Романе; мой здешний друг, человек уже пожилой, обучавшийся у нас в Венеции, поведал мне, что эти воины, коих отличает превосходная выправка и замечательный вид, не состоят у князя на жалованье. Это княжьи люди, сказал о них друг мой, постельничий Штефан Мештер, двоюродный брат Басараба-водэ, бывшего некогда властителем Валахии. Так как милостью моих высоких покровителей мне предопределено служить Венеции саблей, будь то на границах государства нашего или на островах, коими мы владеем, я со вниманием приглядываюсь к войскам господаря Молдовы. Я видел десять или двенадцать тысяч наемников, которых содержит князь; это основное войско с легким вооружением. Именно это войско три года тому назад вело войну с Басарабом-водэ. По сути дела, это была война с измаильтянами, под властью которых находился Басараб-водэ. У самого Басараба было мало войска; воевали в основном нехристи, занимавшие дунайские крепости. В той войне наемные ратники Штефана-водэ и бояре Молдовы со своими людьми проявили храбрость и умение подчиняться. С тех пор Штефан-водэ еще больше укрепил порядок и повысил мастерство своих войск, сосредоточивая их по большей части здесь, в этом стане. На высоте, именуемой Крепостцой, у князя есть хорошая артиллерия. Некоторые пушки легко перевозят на двух парах волов; однако другие, те, что называются «пивы», отлитые из бронзы, очень тяжелы. Они установлены на длинных дрогах с маленькими колесами, и требуется двадцать, а то и тридцать пар волов, чтобы их сдвинуть с места. Говорят, что у турок «пивы» еще более мощные, чем у Штефана-водэ. Не представляю, как их можно передвигать по дорогам этой страны, — ведь дорог здесь просто не существует; слышал я, что, кроме шестидесяти волов, кои тянут у измаильтян каждую «пиву», орудие в трудных местах толкают шестьдесят или пятьдесят христианских рабов.

Помимо наемных войск и пушек, еще есть у князя и подсобные силы: одни из них называются «глоате», то есть «чернь» — это простой люд, выступающий с весьма примитивным оружием, то он становится страшной силой для преследуемого врага; другие служат, имея в виду определенные выгоды, привилегии, получение земли; господарь не снабжает их оружием и не платит им жалованья. Это рэзеши, они-то и заинтересовали меня.

С помощью нашего друга постельничего Штефана Мештера мне удалось свести знакомство с одним из предводителей рэзешей. Этого молодого боярина зовут Ону Черный. Человек он искренне преданный своему повелителю. Здесь много и других юношей, также преданных господарю, но Ону Черный, кроме особой преданности князю, выделяется еще и другим: он наделен достоинствами необычными.

Мне дозволено общаться с ним и сопровождать его в некоторых походах. Синьор Штефан Мештер становится тогда моим спутником и толмачом в наших разговорах, таким образом мне удается глубже попять души этих христиан, которые, — странная вещь для нас, — служат без жалованья. Кажется, что-то подобное бывает и в других странах, когда местные жители несут ратную службу без жалованья, но они все-таки преследуют какую-то выгоду. Особенностью здешних жителей является то, что они считают войну с нехристями своим личным делом. Они не ищут никакой добычи, полагая, что лишь исполняют свой святой долг, о чем и доложат всевышнему на Страшном суде.

Синьор Джузеппе сделал мне дружеский упрек за мое общение с рэзешами, так как измаильтяне со своими разбойничьими ордами уже тревожат границы Молдовы и рэзеши готовятся по воле и повелению воеводы вступить в бой. Я тщу себя надеждой присутствовать там, хотя синьор Джузеппе полагает, что мне можно сделать это только на свой страх и риск. Несмотря на неудовольствие, которое я этим у него вызову, я все же отправлюсь, дабы потом не обвинили Венецию в том, что она не оказала молдаванам вооруженную поддержку в этой войне с нехристями».

В начале декабря месяца боярин Маноле Черный вместе со своими сыновьями вступил в войско. Не было с ними лишь боярина Дэмиана, который вел торговлю в чужих странах. Отец Никодим вновь покинул монастырь Нямцу и поспешил присоединиться к отцу своему и родным братьям. Он дерзнул вооружиться и саблей; на груди его на монашеской рясе висело кипарисовое распятие. Сверху, как это и было принято, он надел воинский кафтан.

Иногда все отряды рэзешей собираются в стане, и тогда под началом великого конюшего боярина Маноле они совершенствуются в воинском мастерстве. Временами некоторые отряды направляются в сторону Нижней Молдовы, другие — в горные ущелья путненской земли, но все непрерывно поддерживают связь со старым Маноле Черным.