Братья Ждер

Истину ли он изрек, о том знает всевышний, меня же его слова тронули до глубины души, я взял руку отца архимандрита Амфилохие и крепко сжал ее. Затем, прикрыв глаза, на мгновение сосредоточился в мыслях своих и помолился за победу князя Штефана-водэ.

На ужине было много бояр господаря. Одни из них правят краями, другие несут различные службы при дворе, по порядку, заведенному в поверженной ныне Византин. Были тут и богатые владельцы поместий — те, что выходят на войну со своей дружиной. Я наблюдал за ними и расспрашивал отца архимандрита. Посмотрев на бородатые и грубые лица сотрапезников, нетрудно было понять, что это необразованные люди, не привыкшие стеснять себя ни в еде, ни в питье. Что касается их духовной жизни, то едва ли тут они отличаются от своих смердов. Да ведь и в нашей цивилизованной стране немало подобного рода людей. Перед тем как Штефан-водэ взошел на престол, все эти молдавские бояре занимались лишь всяческими кознями. В стране нет определенного закона о престолонаследии. Но только представитель старинного, знатного рода может быть господарем; бояре обязаны избрать наиболее достойного. А чтобы вам было ясно, как исполнялся завет первых основателей княжества — избирать на трон самого достойного, я скажу, что до того, как Штефан стал князем Молдовы, четверть века в стране шла междоусобица, совершались предательства, убийства братьев и родственников. Отец Штефана — Богдан-водэ был умерщвлен собственным своим братом. Господь вовремя послал стране мужа, коего ждали живые и о ком мечтали умершие. Рука господаря рубила, повелевала, указывала. Вглядываясь в лица старых и молодых, я спрашивал себя, каким образом, с помощью какого искусства удалось ему достигнуть такого поразительного единства, как можно было в столь грубых амфорах получить столь необыкновенное вино? Я ощущал, что большинство встречавшихся мне людей соединяет с князем чувства, горящие в их сердцах, и духовное единение, и я посчитал, что это одна из тайн, которых так много в этом уголке земли.

Архимандрит отец Амфилохие, который более трезво оценивает людей, меня интересующих, пояснил, что эта сплоченность главным образом объясняется деяньями князя и его уменьем утвердить свою волю. Суд его всегда справедлив, решения непреклонны; князь полагает, что будет греховен пред всевышним, если не встанет с мечом на защиту веры Христовой. Прежде всего господарь Молдовы объединил вокруг себя прекрасных воинов, тщательно отобранных и преданных ему. В его постоянном войске насчитывается десять или двенадцать тысяч верных сабель, а ведь ежели умело повелевать ими, можно навести порядок там, где ранее царила анархия.

— Однако не только это, — добавил, улыбнувшись, отец архимандрит. — Как и все молдаване, я верю, что господь избрал и вовремя послал такого князя нашей земле в век невзгод и испытаний.

Святой отец и повелитель, молю тебя, прочти без улыбки размышления мои, которым я предаюсь в предчувствии близкой бури. Соблаговоли подождать девяносто девять дней, о которых говорят здешние простодушные астрологи и, ежели измаильтяне будут разбиты, ты увидишь, что я был прав.

Признаюсь, что я, как и все окружающие, верю в победу Штефана-водэ. И мыслю, что одного этого достаточно, чтобы судить о могуществе сего человека, который живет в столь глухом крае».

Примерно в это же время отправлял свою тайную грамоту одни из веницейских послов, синьор Джузеппе Ванини, родственнику своему и покровителю, синьору Андреа Ванини, члену Совета десяти Веницейской республики.

«Светлейший повелитель и дорогой брат, — писал синьор Джузеппе, — никогда я не представлял себе, что попаду в ту страну, где сейчас нахожусь. Из наших дворцов, отделанных мрамором и золотом, из великолепного собора святого Марка, из роскошного дворца Дожей, от Гарфы и Остерии Нера я попал в край изгнания. Отсюда, от Васлуя, недалеко до Понта Эвксинского. Там томился Овидий, здесь страдаю я. Здесь нет ничего похожего на наши обычаи, на наши яства, на наши празднества. Прекрасные женщины, кои дарили нас дружбой, остались в Венеции; здесь мы ждем нашествия бесчисленных войск нечестивцев. Разве здравомыслящий человек поверит, что князь Штефан со своими весьма скудными средствами сможет совершить нечто большее против нехристей, нежели Венеция и великие короли?

Надо признать, что у Штефана-водэ много достоинств; он истинный князь, и я удостоен его благосклонности. Он говорил со мною на нашем языке и, кажется, был тронут моим учтивым приветствием. Его наемное войско одно из самых сильных, но ему служат и военные отряды местного населения, и это достойно внимания; он верит в покровительство божие, и я одобряю эту веру, хотя он и схизматик. Однако, несмотря на все это, и при всех наших горячих призывах, я не знаю, как можно остановить надвигающийся вал. Говорят, что Сулейман-бек уж напал на границы Молдовы.

Признаюсь, я не верю в чудеса и жажду возвращения в Венецию, где осталось все самое дорогое моему сердцу. Ты, конечно, очень удивишься, узнав, что здесь уже четыре недели стоит зима. Бывают ясные, хотя и холодные дни, когда солнце светит с чистого неба, озаряя поля и хижины. В другие дни нависает туман и скрывает от глаз даже эти скромные картины. Ни музыки, ни балов здесь нет; ни в карты, ни в шахматы никто не играет; остается лишь одно развлечение, — признаюсь, приятное, и всегда находятся друзья, с коими можно его разделить. Чтобы наслаждаться чудесным вином этой страны, нужен лишь кубок; сотрапезники, с которыми случается встретиться, понимают меня без слов. Движение правой руки — вот и все. Я слышал, что и князь не прочь от таких возлияний, однако я не имел чести быть ему в этом соперником. Здесь говорят, что с тех пор, как Штефан-водэ находится с войсками в этом стане, он ведет строгий образ жизни, часто постится и избегает выпить за трапезой лишнюю чару сего божественного напитка. Только пригубит кубок и тотчас возвращается к своим заботам, приказам, дознаниям, с настойчивостью, которая приводит меня в восторг, однако не меняет моего мнения о тщетности всего этого. Разумеется, я не высказываю своих мыслей во всеуслышание, но в глубине души убежден в своей правоте.

И вот что думают некоторые молдавские бояре, мне об этом рассказал единственный (кроме князя) образованный муж в этой стране. Что касается князя, то перед ним я, согласно этикету, обязан склониться и признать, что он наделен всеми достоинствами, отличающими повелителей. А единственного образованного мужа из его подданных зовут постельничим Штефаном Мештером. Я не стану описывать его внешность; он не Адонис. Но ум его мне по душе.

— Турки, — доказывает он, — наказание божие за грехи наши. А коль скоро это наказание божье, то не следует противиться, надо покориться сему.

Это неопровержимая истина, которая известна Мехмет-султану. Подкрепив ее стаканом старого вина, постельничий стал в моих глазах еще значительнее.

От его милости я услышал и известные на Востоке стихи магометанского поэта Хафиза. Он прочитал мне их в оригинале. Я сказал, что не понимаю, и тогда постельничий перевел их. Вот они:

Итак, я узнал, что на Востоке есть мудрые поэты, и своими глазами увидел прекрасных молдавских женщин. Будучи в Сучаве, стольном городе княжества, я познакомился с госпожой, у которой необычное имя — Кандакия, и столь же необычна ее красота. Она достойна кисти наших живописцев, но не для изображения мадонны, а скорее Саломеи, приносящей Ироду голову Иоанна Крестителя. Ради одного ее поцелуя я бы тоже не пожалел своей головы, хотя и зовусь Джузеппе.

Ходят слухи, что Александру-водэ, юного наследника трона Молдовы, находившегося в Сучаве по приказу своего родителя для встречи послов, вдруг охватила страсть к сей красавице. Поэтому, как обычно принято при любом княжеском дворе, был приглашен к Александру-водэ и супруг сей госпожи — боярин Кристя Черный; боярин обрадовался дружеским приветствиям и неожиданному лестному вниманию к нему юного князя. Александру-водэ заявил, что попросит своего родителя отпустить сего боярина для службы при дворе княжича в городе Бакэу, стоящем близ границы с Венгрией. Синьор Кристя Черный полон тщеславия и гордости, он счастлив этим выбором, павшим на него. А вот госпожа Кандакия далеко не так обрадована. Я с ужасом узнал, что она нежно любит своего супруга, даже хранит ему верность. Вот в какую даль мне пришлось забраться, чтобы узнать, что существуют женщины, кои свято чтут заповеди нашей христианской религии.