Братья Ждер

Когда стадо косуль выбежало на равнину, Самойлэ, высунув голову из возка, стал внимательно следить за ними: вот-вот, мол, покажутся волки. Однако преследователей не видно было. Косули, высоко подскакивая, помчались к дороге, но вскоре, почуяв приближавшиеся гурты и обоз, повернули вправо — туда, где равнина полого спускалась к оврагам. Там и было знаменитое «гиблое место». Вдали, закрывая выход из Бабьих оврагов, стеной стояла черная пуща. Вскоре косули скрылись из глаз, но через некоторое время выскочили из оврага. На этот раз они бежали недалеко от гуртов. Стало быть, и в овраге они натолкнулись на хищников. Но и эти волки не показались на виду, хотя косули бежали теперь по направлению к черной пуще. Правда, они бежали медленнее. Значит, гнал их не страх перед такими безжалостными охотниками, какими являются волки. Зная повадки серых хищников и рассуждая как опытные охотники, Онофрей и Самойлэ тут же поняли, что это не волки изгнали косуль из леса. И что в овраге скрываются иные охотники, ибо звери-то показались бы сразу. Косули бегут от людей, а люди эти подстерегают не косуль, а другую дичь.

Пока они рассуждали таким образом, взвешивая все доводы, передние сани начали спускаться в овраг. Косули давно уже скрылись в пуще. Вдруг навстречу обозу показались вооруженные всадники. А справа, с лесистой кручи, налетели с гиком другие, грозно наставив копья. Первые обогнули караван слева, стремясь окружить его. Вторые скакали прямо. По всему видно было, что они хотели столкнуть гурты в овраги, туда, где монголы некогда пролили потоки крови. Но эти охотники на людей, так быстро и ловко окружившие обоз, были христианами. Один из них, остановив на мгновенье коня, издал знаменитый воинственный клич запорожских рубак. Услышав его, каждый брат во Христе должен был понять, какая беда грозит ему, и, склонив голову, отдать все, чем владеет, ради сохранения жизни.

— Покоритесь! — крикнул всадник. Затем, подняв коня на дыбы, обнажил кривую саблю, держа в левой руке пику.

Как только показались разбойники, передние сани остановились. Ждер торопливо поскакал к своим людям, отдавая приказы. В это время они успели протянуть ему саблю, лук и колчан со стрелами Между тем воины, сидевшие на санях, спрыгнули в снег навстречу нападавшим, и оружие их сверкнуло в лучах солнца. Волы, сгрудившись, остановились на мгновенье, затем, подстегнутые громкими криками разбойников, напавших сзади, кинулись с ревом вперед. Люди Ждера и сам он, подхваченные потоком испуганных животных, с трудом пробились на простор. Служителям, находившимся у задних саней, было легче. Но им пришлось отбиваться от основных сил казаков.

Первый удар был нанесен по саням Кэлиманов. К тому времени Онофрей и Самойлэ успели закончить свои сложные расчеты по поводу волков. Когда они наконец сообразили, какие охотники появились невдалеке, те уже неслись прямо на них.

Грузным сынам Кэлимана потребовалось некоторое время, чтобы сойти с саней н нащупать оружие под поклажей. Сжав в руках стальные клинки, они сразу почувствовали, что оружие это слишком легкое и непрочное. Онофрей воткнул в мерзлую землю саблю и вытащил из саней заостренный кол, из тех, что применяли в горах, охотясь на вепрей. Самойлэ тотчас последовал примеру брата: воткнув саблю в землю, достал кол.

— Как будем биться, батяня? — спросил он, усмехаясь. — Голыми руками? Или саблей их рубать? Или огреть колом?

Не успел он проговорить этих слов, как Онофрей уже огрел дубовым колом первого всадника, нацелившегося на него пикой. Этим ударом он сломал пику и свалил казака с коня. То же произошло и со вторым казаком, настигнутым ударом Самойлэ. Затем братья подняли колы на третьего всадника. Тот повернул в сторону, крикнул что-то своим товарищам. Все разбойники, выехавшие из-под кручи, кинулись с гиканьем на выручку.

Их было человек десять или двенадцать. Перед лицом грозной опасности могучие сыны старшины задвигались с такой быстротой, какой трудно было от них ожидать. Напрягая все силы и подбадривая друг друга басистыми голосами, они метнули в нападавших свои тяжелые колы. С гулом и свистом пролетели колы и врезались в толпу разбойников, разбивая головы, ломая руки. Кэлиманы схватились за сабли, но тут же отбросили их. Вытащив из саней, опрокинутых в свалке, тяжелые колеса, они, размахнувшись, метнули в разбойников по колесу. Казалось, это летели ядра бомбард. Затем, перебросив в правую руку второе колесо, братья стали вращать его наподобие мельничных крыльев.

Перед ними осталось всего лишь три всадника. Остальные лежали в снегу. Одни еще дергались, другие лежали недвижно. Пали на снег и несколько коней. Прочие скакали по полю, болтая стременами. Не лучше для нападавших протекала схватка и в других местах: всюду их встречали стрелы или меткие удары сабли. Но с главными их силами расправились у задних саней. Там уж была не схватка, а прямо божья кара.

— Кого еще попотчевать? — кричал Самойлэ, озираясь выпученными глазами и размахивая колесом.

Тогда громко закричал казак с саблей и пикой:

— Стойте! Стойте, люди добрые! Против такой силы мы не воюем. Кто вы такие?

Ждер, целившийся в него стрелой, узнал этот голос. То был Григорий Гоголя, прозванный Селезнем, тот самый злодей, что пытался пробраться в Тимиш и увести или заколоть белого жеребца князя Штефана. Сняв стрелу с тетивы, Ионуц поскакал к бойцам, крикнул сынам Кэлимана, чтобы они остановились и бросили колеса. С земли, недалеко от Гоголи, поднялся, покачиваясь и сжимая руками лоб, старый одноглазый казак. То был дед Илья Алапин.

— Где ты, атаман? — спросил он, запинаясь и, точно слепой, ища опору.

— Тут я, дед Илья. Ну и попали мы в передрягу…

— Ох, атаман, попали… Решат они нас жизни, и не станет у нас больше забот на этом свете.

— Не настал еще час, дед Илья. Это не купцы. Ошиблись мы. Не нашли мы того, чего искали, а их милостям нечего взять с таких горемык, как мы.

Ждер осадил коня. Гнев еще кипел в нем. Приладив лук к седлу, он выхватил саблю, собираясь по-свойски разделаться с Селезнем.

Гоголя удивленно взглянул на него.

— Готов побожиться, боярин, что мы уже однажды понесли урон от твоей милости. Дед Илья, это же тот самый ионэшенский дьявол.

— Ага! — пробормотал дед Илья, с трудом опускаясь на землю.

— Вот тебе крест, ей-богу, боярин, — продолжал Селезень, — не знал я, кто вы такие. Вот он, наш прибыток, лежит вокруг.

Кое-кто из товарищей казака уползал в сторону лечить раны. Уцелевшие бегали по полю, ловя коней. Гурты были в овраге. Служители Ионуца стали собирать сани и приводить их в порядок. Снег был утоптан и во многих местах залит кровью. Онофрей и Самойлэ отыскивали свои колеса и колы среди павших коней и всадников, совершенно равнодушные к своим недавним подвигам. Более того, вид у них был такой, словно они стыдились всего, что натворили, и оба не смели взглянуть на Ждера.

— Слушай, Селезень, — проговорил с недоброй улыбкой Ионуц. — Будь тут батяня Симион, ты бы опять, возможно, спасся, ибо у тебя с ним свои дела. Но я должен убить тебя, чтобы ты не вернулся к своему хозяину.

— Какой такой хозяин? — удивился Гоголя.

— Тот, что послал тебя против нас. Выходит, он знает и о моем брате, и об отце архимандрите и замыслил что-то и против них.

Ждер сжал рукоятку сабли. Гоголя отчаянно крикнул:

— Клянусь верой своей, самым святым, что есть у меня! Ничего не понимаю, что ты там говоришь, боярин. Я и в самом деле иногда служу некоему хозяину. Но нынешнее дело задумано мной, а направили меня сюда мои друзья — один прутский паромщик и старый мельник. Больше я ничего знать не знаю. Велено мне только завернуть в волчинецкую усадьбу. Туда сегодня или завтра должен приехать и сам боярин Миху.