Братья Ждер

— И боярин Миху ничего не знает?

— А что он должен знать?

— Я спрашиваю, знает ли он о чем-либо? И ответь, не мешкая, если хочешь сохранить голову на плечах.

Селезень прохрипел, сдерживая бешенство:

— Руби мою глупую голову, боярин Ионуц. Мне она ни к чему, да и не стоит она ломаного гроша. Не понимаю, о чем ты говоришь. Убей меня, но я ничего не понимаю.

Дед Илья, внимательно слушавший разговор, устремил вдруг единственный свой глаз на Ждера.

— Православные, тут, должно быть, замешана бесовская сила, иначе говоря, женщина, — жалобно проговорил он. — Уж не та ли девка, которую привез в волчинецкую усадьбу молдавский боярин, к которому послал нас боярин Миху?

При этих словах Ждер заерзал в седле. Гоголя легко прочитал вспыхнувшую в его глазах радость и тут же догадался, зачем следует вооруженный торговый караван по дорогам Польши.

— Боюсь, что тут не только моей голове грозит опасность, — ухмыльнулся он.

Ионуц грозно посмотрел на него.

— Да, да, — весело продолжал Гоголя. — Теперь я понял, чего вы ищете. Так что прощайте и не поминайте лихом.

Сказав это, он натянул поводья и, вонзив коню шпоры в бок, поднял его на дыбы. Но Илья Одноглаз дико завопил:

— Погоди, безумец!

Ионуц уже натягивал тетиву лука. Онофрей и Самойлэ угрожающе подняли свои колья.

— Погоди, безумец! — завопил дед Илья и, схватив за узду коня Гоголи, повис на ней всей тяжестью. — Неужели ты не видишь, что сам господь направляет наш путь? Сперва в Тимише был нам ниспослан знак, но мы не прислушались. А ковша обещанных золотых мы и в глаза не видали, хотя жизнью едва не поплатились ради прихоти сумасбродного вельможи. Теперь мы опять служим боярину Миху, а господь снова посылает нам знак и бьет нас по щекам. Приспело время свершить нам правое дело, атаман Гоголя. Помнишь, мы собирались построить скит и затвориться в нем. Я думаю, что мы можем заключить с этими боярами самую лучшую сделку: раз их милости явились за логофэтом Миху, поможем им — пусть берут его и увозят к своему князю, как пожелал и повелел господарь Штефан-водэ. А нам пусть за это дадут нашу долю на возведение святой обители, о которой я говорил.

Ионуц с удивлением слушал слова деда Ильи Одноглаза.

— Мы не затем пришли, — сказал он. — Однако ж такую сделку можно заключить. Я и сам могу вам обещать от имени пана Яцко ковш золотых. А то могу отдать вам эти три гурта, пока не прибудет преподобный архимандрит Амфилохие.

— Меня отпевать еще рано, — прорычал атаман. — Да и в толк не возьму, к чему все это.

— Покорись, Селезень! — жалобно взмолился дед Илья Алапин. — Сейчас нам с тобой лучше всего ничего не понимать. Покоримся и помолимся господу о построении обители.

Атаману ничего не оставалось, как покориться. Он был раздавлен и жалок. А рядом, не спуская с него глаз, стояли наготове сыны Некифора Кэлимана.

ГЛАВА XV

Из коей явствует, что женщины всегда правы

Собрав волов, разбежавшихся по Бабьим оврагам, Ионуц Ждер и его люди вышли к Слониму. Там, вблизи какого-то селения у перекрестка дорог, ждал их Иосип Нимирченский. Верный слуга Дэмиана Черного избрал себе для привала уединенное место под древним, давно высохшим тополем, сторожившим перекресток. Толстый, в четыре обхвата, ствол высоко вздымал над снежным полем крону из перепутанных ветвей. У самой вершины сидел на суку ворон в то и дело каркал, словно подавал непонятные знаки человеку, сделавшему привал под деревом. Этот человек развел костер в углублении у корней и, привязав рядом коня, надел ему на голову торбу с зерном. Сам же он лежал на потнике, подставляя огню то один бок, то другой.

Ждер довел своих людей и гурты до самой околицы и, по обыкновению, купил в деревне стог сена, заплатив за него семь гривен из шелкового кошеля. Затем направился к костру, у которого сидел Иосип. Подъезжая, он вглядывался в гонца, пытаясь угадать по его лицу, какую весть сейчас услышит.

Иосип поклонился в ожидании вопроса.

— Как я понимаю, друг Иосип, вести у тебя добрые.

— Ты правильно сказал, боярин. Небо милостиво к нам. На второй же день после того, как мы направили к тебе Ботезату, явился к нам служитель Миху-логофэта. Наконец-то удалось кое-что узнать про житничера Никулэеша Албу. Оказывается, накануне у людских служб спешился некий Дрэгич, гонец Никулэеша Албу, и потребовал, чтобы его тут же повели к боярину.

Дела, о которых он поведал, должно быть, не терпят отлагательства, ибо утром логофэт Миху велел слугам готовиться к отъезду. Правда, ни на второй, ни на третий день он не сдвинулся с места. Больно грузен и тяжел на подъем боярин, все делает мешкотно. Пятнадцать лет собирается вернуться в Молдову, да так и не вернулся. Преподобный архимандрит Амфилохие улыбается и говорит, что, возможно, самое время ему теперь воротиться. Как только стало известно, куда направляется логофэт, человек мой прибежал и все рассказал. А я, по приказу постельничего Симиона, тут же сел на коня. Отсюда до Волчинца, где, как мы узнали, находится боярин Албу, недалеко. Но постельничий Симион велел тебе сказать, чтоб ты стоял на месте. Он, мол, знает твой нетерпеливый нрав. Так что не трогайся с места, покуда не приедет его милость. Он собирает своих людей, расставленных по разным местам, и к полуночи или к утру должен прибыть сюда. Мы опередили логофэта Миху, и времени у нас хватит. Но у меня есть и более строгий приказ. Потому-то, как видишь, боярин Ионуц, я надеваю на коня седло и затягиваю подпругу. Велено мне, как только я тебя увижу и скажу все, что имею сказать, ехать дальше и отвезти весть к Черемушу-реке. В назначенном месте, у Большого подворья францисканских монахов, недалеко от Коломыи, найду Георге Ботезату и его товарища. Оттуда весть полетит к Черемушу без промедления. Так велено. Прощай.

Ионуц остался один. Когда Иосип пустил внезапно коня во весь дух, разбрызгивая льдинки на подмерзшей дороге, ворон испугался и взлетел над тополем. Проделав круг, он опустил крылья, снизился и крикнул Ионуцу; кар-кар!

Ждер поднял голову и рассмеялся.

— А не угостить ли тебя стрелой, черный ворон?

Птица снова издала свой крик и, усевшись на ту же ветку, принялась чистить клювом и приводить в порядок оперение. Перо, быстро вертясь, упало сверху на руку Ионуцу. Выходит, птица советовала ему успокоиться, как успокоилась она, и привести в порядок свои мысли. Нелегко было Маленькому Ждеру, узнав, что Волчинец рядом, сидеть сложа руки.

Некоторое время в отсветах угасавшего костра мерещились ему страшные видения, преследовавшие его. Затем он встал и, ведя коня в поводу, зашагал к околице села — проверить, хорошо ли устроились люди и гурты. Волы поедали положенный им стог сена. Люди, установив сани четырехугольником, развели посреди него большой костер и готовили себе ужин. Все сидели молча вокруг огня. Некоторые помешивали мамалыгу из просяной муки. Другие жарили куски сала, нанизанные на тонкие прутья орешника. Тут же были и Григорий Гоголя с дедом Ильей, и еще четыре уцелевших казака. Многие разбойники остались на поле у Бабьих оврагов. Другие лежали на санях под потниками и тихо стонали.

Дед Илья поднимался изредка от костра и подносил им кружку бодрящего питья. Отведав сам, потчевал раненых. От этого лечения старик повеселел, между тем как Гоголя сидел, уставившись на огонь, и предавался печальным мыслям.

Ждер достал из сумки хлеб и получил кусок поджаренного сала с вертела. Откусывая хлеб и сало, он ел на ходу, без устали шагая вокруг саней.

Поужинав, люди стали готовиться ко сну.

Надвигались сумерки. Небо на закате прирезали багровые и золотистые полосы.

Ждер подошел к Гоголе и, хлопнув его по плечу, позвал с собой. Атаман безмолвно последовал за ним. Как только они вышли за пределы стана, Ионуц повернулся к казаку.

— Григорий-атаман, — проговорил он, — этой ночью забери своих людей и уходи. У тебя достаточно коней и здоровых гайдамаков, чтобы прихватить и раненых. Пока настанет час постричься вам с дедом Ильей в монахи, можешь заняться другим промыслом: продаю тебе гурты. Из Сучавы я вывел сто пятьдесят голов. По дороге потерял не более восьми. Бери их по дешевке. Мне они больше не нужны.