Остров Тамбукту

— Дао наказывает людей кадитами, а ты бегаешь их спасать... Не позволяю!

— Почему? — спросил я. — Нужно было дать тана Боамбо умереть? Я вылечил и сына тана Боамбо и старого Гахара и много других людей. Арики должен быть доволен...

— Нет и нет! — строго отрезал главный жрец. — Ты идешь против Дао!

Он повысил голос и грозно поднял руку, словно хотел меня остановить. Его гнев, холодный и неудержимый, нарастал, но я хотел еще больше его вывести из себя, чтобы заставить выложить все, что думает.

— Я знаю, почему ты не позволяешь, — сказал я ровным голосом, прикидываясь спокойным.

— Почему?

— Потому что ты боишься!

— Кого?

— Меня!

Арики захихикал, но по глазам было видно, что ему не до смеха. Они поблескивали еще более холодно, а лицо потемнело, морщины врезались глубже.

Я продолжал:

— Люди говорят: «Дао посылает нам смерть, а пакеги нас спасает. Арики нам делает зло, берет по десять шкур с большой охоты, а пакеги делает добро. Кто лучше — Арики или пакеги?» Так говорят люди. Вот почему ты не хочешь, чтобы я их лечил.

Я ожидал, что разразится буря, но Арики успел овладеть собой и выслушал меня с поразительным спокойствием. Да, когда он хотел, он мог прекрасно владеть собой. Он обладал этим ценным качеством, которого иногда не доставало мне, неопытному молодому человеку.

— Ты кислый, как зеленый плод, — тихо заговорил он. — Потому что ты молод. Если не будешь слушать Арики, плохо тебе придется. Очень плохо. Запомни это... И подумай, кто кого должен бояться? Арики тебя или ты Арики? Кто ты? Пакеги! Хе-хо!

Он презрительно сплюнул.

— Пакеги гена! — воскликнул я. — Понимаешь? Пакеги гена!

Я нарочно повысил голос, чтобы придать больше значения моим словам. Да, я не просто пакеги — белый человек, а пакеги гена — белый человек с луны. Пусть этого не забывает главный жрец. Но он не обратил внимания на мои слова, а спросил, могу ли я летать как птицы и плавать как рыбы. Этот вопрос удивил меня. Я не понимал куда гнет Арики и все-таки должен был признать, что не могу летать как птица и плавать под водой как рыба.

— На что же ты тогда надеешься? — спросил Арики. — Ты не можешь бежать с нашего острова. Не можешь — нет! Будешь жить у нас, в нашем племени. Что ты должен делать? Подумай и скажи мне. Должен ли ты слушать Арики? Должен! Потому что Арики рапуо! Потому что все слушают Арики! Кто ты? Пакеги гена? Хе-хо! А ты можешь натягивать лук и можешь сражаться стрелами? Ты можешь метать копья? Нет, не можешь, а Арики все может. Все! Хе-хо!

— Все ли? — спросил я. — А может Арики вызывать гром? Не может! Может зажечь Большую воду? Не может! Может спасать людей от смерти? Не может! А я могу!

Арики вдруг притих и молча опустил голову. Мои слова заставили его задуматься. Он прекрасно понимал, что имеет дело с опасным человеком — человеком, который может вызвать гром и зажечь воду в океане. Он знал, что его белые листы и деревянный идол бессильны по отношению ко мне, и снова решил привлечь меня на свою сторону.

— Послушай, что тебе скажет старый Арики, — заговорил он гораздо мягче, глубоко затягиваясь табачным дымом. — Хочешь, чтобы биляр занго еще больше тебя уважал и исполнял все, что пожелаешь?

Я утвердительно кивнул головой.

— Хорошо, стань даго Канеамеи, я сделаю тебя рапуо. Не потому, что боюсь тебя, — невозмутимо солгал он, — а потому, что люблю мою дочь. Дао не дал Арики сына — ты мне будешь вместо сына. Но если ты не согласишься, подожми хвост! Понял? Анге бу!

«Анге бу» значило, что разговор кончен, и я вышел из хижины, расстроенный и смущенный. Хотя я и старался притвориться, что не испугался угроз главного жреца, но прекрасно понимал, что, если не послушаюсь его советов, не должен ждать для себя ничего хорошего.

Канеамея догнала меня в лесу и сказала задыхаясь:

— Арики послал меня сказать тебе...

— Что?

— Не говори ничего Амбо.

— Чего ему не говорить?

— Не говори ему, что Арики хочет сделать тебя рапуо.

— Почему мне не говорить ему об этом?

— Так, не говори ему. И Боамбо тоже не говори, и Зинге не говори. Никому... — Она тяжело дышала, от усталости или волнения, не знаю...

— Но почему? — настаивал я.

— Так... Согласен?

Я согласился. Хорошо, никому ничего не скажу, но при одном условии: если и она исполнит одну просьбу.

— Какую? — спросила Канеамея, с тревогой посмотрев на меня.

— Ты должна показать мне белые листы Арики. — Она отшатнулась от меня.

— Белые листы? Но... это очень опасно! Если набу узнает...

— Если будешь умницей, он ничего не узнает. Как только Арики отправится на охоту...

— Он никогда не ходит на охоту, — прервала меня Канеамея.

— Ничего. Как только выйдет из хижины, возьми белые листы и принеси мне в мою хижину. Я только взгляну на них, и ты сейчас же отнесешь их на место.

Канеамея колебалась.

— Никто не узнает, — поощрял ее я.

— Никто? — испытующе посмотрела на меня Канеамея.

— Никто!

— А Зинга?

— И Зинга.

Она оглянулась вокруг и, убедившись, что мы одни, тихо сказала:

— Хорошо, я принесу тебе белые листы.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Советы Смита и Стерна. Гнев Арики. Тревоги Смита.

I

Я отправился на яхту и решил рассказать капитану и плантатору о разговоре с Арики и посоветоваться с ними. Я был молод и неопытен, легко мог сделать какой-нибудь необдуманный шаг и навлечь на себя непоправимую беду, а Смит и Стерн, значительно старше и опытнее меня, могли бы мне дать полезный совет. Главный вопрос, особенно меня занимавший, состоял в том, идти ли мне по селениям лечить людей против воли Арики или подчиниться его требованию? Что я выиграю, если пойду, и что теряю? Завоюю сердца туземцев пяти селений племени. Помогу многим, облегчив их страдания. Они будут мне благодарны и скажут: «Пакеги — нанай биля, калиман биля». Если Смит даст мне зеркальца и ожерелья, я им раздам эти невиданные «чудеса», и они будут довольны. А может и так случиться, что зажгу в блюдечке спирт и они поверят, что я и вправду могу зажечь воду в океане. Что еще я могу выиграть? Ненависть Арики, Подумаешь, он и без того меня ненавидит... А что я теряю? Ничего!

Когда я все это рассказал Смиту и капитану, плантатор задумался и медленно проговорил:

— Остерегайтесь, туземцы очень коварны. Я их знаю по Кокосовым островам. Когда они знают, что ты силен, безропотно исполняют любое твое желание. Но если ты им попадешься в темноте, загонят копье в спину, глазом не моргнут. Убить белого господина — из засады или нет, все равно — является для них вопросом долга и чести.

Плантатор судил по темнокожим с Кокосовых островов, с которыми обращался хуже, чем с рабочим скотом. Но я жил шесть месяцев среди племени бома и никто никогда не пытался меня убить, несмотря на то, что мог это сделать когда угодно. Больше того — я не заметил у этих простодушных и простосердечных людей даже и тени той ненависти, которую Арики открыто питал ко мне. Но ненависть Арики была его личным делом, племя занго не имело ничего общего с ней. Правда, вначале туземцы боялись меня, были недоверчивы, а позже, когда я стал жить в их хижине для гостей, прятали женщин и детей и не позволяли ходить к ним в селение. Они так поступали, опасаясь, чтобы я не причинил им какого-нибудь зла. Но когда они подумали, что я их покину и уйду к племени занго, Лахо сам привел меня в селение и предложил жениться и остаться навсегда у них. Они не знают ни коварства, ни лжи. В их поступках не было подлости. Тоже было и с племенем занго. Арики заставил исполнить заветы предков и великого вождя Пакуо — и племя его послушало. Это вполне естественно. Но когда я завоевал доверие людей, Боамбо сам пригласил меня жить в хижине для гостей и полюбил как сына. Единственно Арики ненавидел меня, но его ненависть была его слабостью: он ненавидел меня потому, что боялся. Он боялся за свой авторитет, за свою власть над племенем, которую присвоил себе при помощи низкой лжи. Во мне он видел человека, который может раскрыть ложь и разоблачить его. Но что общего между ненавистью Арики и племенем? Ничего.