Остров Тамбукту

— Плохой! — ответил Амбо. — Уин-уин. Арики говорит, что я умру от твоего кобрая.

— Но ты же сам видишь, что поправился...

— Поправился. Ты мне дал нанай кобрай. Вчера я встретил Арики и сказал ему: «Амбо поправился. Амбо не умер. Пакеги дал Амбо нанай кобрай. Пакеги — нанай биля».

— А он что тебе сказал?

— Сказал, что Дао накажет меня кадитами. Я умру от кадитов.

— А ты веришь ему?

— Арики лжет, — ответил Амбо. — Арики — уин биля.

Я подарил ему перочинный нож, который когда-то дал мне капитан. Амбо очень обрадовался и поспешил уйти в селение похвастаться подарком от белого человека с луны.

Мы с Амбо стали большими друзьями. С тех пор как я вылечил его рану, он в корне ко мне переменился. Недоверие исчезло. Он просто не знал как меня отблагодарить. Иногда он рассказывал мне об Арики. Арики был старым человеком. Он был опоясан семью поясами мудрости. Он был рапуо — главный жрец. Он пугал туземцев какими-то белыми листами, которые будто ему сообщали, о чем думают люди. Тех, кто ему не подчинялся, он запугивал Дао — идолом племени. Дао умертвит непокорного кадитами очковой змеи. А люди очень боялись очковых змей, потому что их яд смертоносен.

Вообще Амбо мне наговорил таких вещей об Арики, что и я начал бояться этого главного жреца. Да, Арики кроме того говорил, что нас, белых людей с луны, надо бросить еще раз в океан, но на этот раз прочно привязать камни к ногам. Племени следовало избавиться от нас, так как мы опасные люди, можем прогнать рыбу из моря и дождь с неба, засушить таро, ямс и хлебные деревья... И, что самое страшное, можем накликать арамру — землетрясение. А туземцы больше всего боялись землетрясений. Однажды на острове произошло очень сильное землетрясение — были разрушены все хижины, много людей погибло, другие, бывшие в море, утонули.

— Арамру уин-уин, — повторил Амбо.

— А Арики?

— И Арики уин-уин.

— А тана Боамбо?

— Тана Боамбо хороший, — сказал Амбо. И подумав спросил: — Ты можешь сделать гром?

— Могу, — ответил я.

Он недоверчиво взглянул на меня, потом опять спросил.

— Сейчас можешь?

— Сейчас не могу, потому что со мной нет ружья.

— Что значит ружье? — спросил Амбо.

Я объяснил ему, что это стрела, которая гремит, как гром. Если он поедет со мной на большую пирогу, я ему покажу. Но Амбо отказался. Тогда я сел в пирогу и отправился па яхту. Я решил показать моему другу силу ружья. Убью в его присутствии какое-нибудь животное, а он уж расскажет все туземцам. Пусть узнает Арики, что значит ружье, чтобы в другой раз ему и в голову не пришло бросать нас в океан.

Взяв с яхты охотничье ружье и патронташ Смита, я вернулся на берег.

Мы отошли от селения, к Скале Ветров, и пошли вверх по течению реки. Мощные ветки огромных деревьев по обоим берегам переплетались и образовывали над нашими головами зеленый свод, закрывавший солнце. Длинные листья пальм свисали, как огромные зеленые языки, и доходили до самой воды. Мы двигались как будто в туннеле. На одном повороте перед нами открылась небольшая поляна, покрытая диким тростником. Большое дерево, поваленное бурей упало поперек речки и образовало что-то вроде моста. Амбо схватил меня за руку и прошептал: — Смотри! Бума и кока!

Посередине упавшего дерева над самой водой, друг против друга, лежали напружившиеся гиббон (бума) — маленькая юркая обезьянка и мангуста (кока) — зверек величиной с кошку, с пушистым хвостом и острой мордочкой, как у мышки. Обезьянка хотела перейти на левый берег, а мангуста — на правый. Ни одна из них не хотела уступить дорогу другой. Они встретились посередине дерева и, ощетинившись, подстерегали друг друга. Обезьянка поднялась на длинные передние ноги и издала пронзительный крик, а мангуста задрала вверх пушистый хвост, судорожно замахала им и зарычала. Я взял ружье на изготовку, но не торопился стрелять. Мне не хотелось убивать ни гиббона, ни мангусты. Гиббоны-маленькие, безвредные обезьянки. Они питаются плодами и молодыми побегами некоторых растений, живут стадами на деревьях, прыгают с ветки на ветку, хватаясь за них передними несоразмерно длинными конечностями, а иногда перепрыгивают с дерева на дерево на расстояние до десяти метров. По земле они передвигаются в полувертикальном положении, но не могут бегать так быстро, как по деревьям, так как задние ноги у них короткие. А мангусты полезны потому, что питаются ядовитыми змеями. Даже яд очковой змеи не действует на них. Они живут обыкновенно на земле, но лазят и по деревьям, охотясь на птиц. У них короткие лапки с острыми когтями. Ими мангуста ловит добычу и защищается от врагов. Сейчас она вся ощетинилась и шипела на гиббона. Шерсть на длинном ее хвосте встала дыбом, как колючки у ежа.

Я колебался, не решаясь стрелять. Меня останавливало чувство жалости к этим безвредным зверькам, да и их мяса я никогда бы не ел.

Вдруг раздался сильный шум — над нашими головами появилась огромная птица и как стрела устремилась на гиббона и мангусту. В то же мгновение они бросились в разные стороны и исчезли в лесу. Увидев, что она упустила добычу, птица взмахнула тяжелыми крыльями и взлетела вверх. Я поспешно вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Послышался острый писк, перебитое левое крыло птицы повисло, и она упала в тростник. Я повернулся к Амбо — он, присев на корточки, зажимал руками уши. Выстрел его оглушил и ошеломил.

— Страшно! — сказал он, придя в себя.

— Может быть, хочешь и ты попробовать?

Он замахал руками:

— Не хочу! Не хочу!

Мы нашли убитую птицу в тростнике. Это был крупный хохлатый попугай с красивыми разноцветными перьями в хвосте. Я подарил его Амбо. Как только мы вернулись в бухту, он ушел в селение рассказать туземцам о виденном чуде. Я подумал: «Пусть услышит и главный жрец, какие страшные ружья есть у пакеги — это будет нам полезно».

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Вождь Боамбо умрет от кадитов. Мрачный Арики. Дочь вождя. «Белый человек с луны все может». Блюдо из таро, ямса и жирных червей. Ночная рыбная ловля.

I

Однажды Амбо прибежал к бухте, размахивая отчаянно руками и еще издали крича:

— Тана Боамбо умрет! Его укусила очковая змея! Тана Боамбо умрет от кадитов!

Все туземцы, находившиеся у пирог, бросились в селение.

— Когда он укушен? — спросил я сына вождя.

— Только что, только что! Спаси его! У тебя есть кобрай против кадитов!

Сумка с лекарствами, как всегда, была при мне. Схватив ее, я поспешил за Амбо по тропинке через лес. Всего минут через пять мы были в селении. Площадь была полна мужчинами, женщинами и детьми. Все громко кричали, как будто ругались между собой, а некоторые женщины завывали и причитали, как причитают у нас над покойником. Увидев меня, все смолкли, а дети спрятались за матерями и не решались показываться. Большинство из них видело меня в первый раз.

Амбо отвел меня в хижину тана Боамбо. Сидя на нарах, вождь племени обхватил руками правую ногу и ритмично раскачивался вперед и назад, словно кланялся. Перед ним стояли и тихо плакали две женщины — одна старая, вероятно, жена Боамбо, а другая — та самая молодая девушка, которая приходила вместе с вождем смотреть, как нас будут бросать в океан. Она была дочерью вождя. Звали ее Зинга.

Боамбо протянул ногу, и я увидел над щиколоткой маленькую ранку, из которой вытекали две кровавые струйки. Незасохшая кровь свидетельствовала о том, что змея недавно укусила этого несчастного человека.

Пока я осматривал ранку, в хижину вошел старый, довольно высокий, тощий туземец, опоясанный семью поясами, увешанными разноцветными раковинами. Я моментально понял, что это Арики, главный жрец племени, о котором мне рассказывали Гахар и Амбо.

Нахмуренный и важный, главный жрец сел у дверей и оттуда начал наблюдать за каждым моим движением. Я вынул из сумки шприц, коробку с иглами, ампулы, маленькое стеклянное блюдечко и бутылку с денатуратом, налил немного спирту в блюдечко, чиркнул спичкой и зажег его. Все, даже и больной, отпрянули в испуге. Я обжег иглу на огне, отбил у ампулы головку, перелил серум в шприц и подошел к пострадавшему, попросив его встать и повернуться спиной ко мне, и прежде чем он понял, что произошло, опорожнил шприц ему в бедро. Вождь слегка дрогнул, но не охнул. После этого я обмыл ранку, намазал ее йодом и перевязал. Когда я разрешил пострадавшему сесть, он очень удивился: лечение было закончено, а он думал, что оно еще не началось.