Страница 77 из 170
— Как насчет этой роковой женщины? Это миссис Эбернати? — тонким голосом спросила она. — Я думала, что именно она изменила твою жизнь.
Дуг поерзал.
— Ну, конечно, она мне немного помогла. — Он остановился. — Но на самом деле она не очень умная, знаешь ли. И Рон говорит, что с годами она становится все хуже и хуже. Я сам это вижу, немного. Она... э... тот тип, который заставляет меня думать обо всех этих старых шлюхах. Сюзен Б.Энтони, Элизабет Стэнтон, старая Мэри Уокер, Люси Стоун.
— Все старые лесбиянки.
— Ну, если тыхочешь так рассматривать, то да, я полагаю. У нее определенно не было много секса в жизни, не думаю. И она не очень любит мужчин.
— И тем не менее вы, ребята, жужжите около нее, как мухи у какого-нибудь проклятого медового горшка.
— Нет, и именно это я хотел тебе сказать, — сказал Дуг. — Не думай так о Роне. Потому что это неправда. Он сам по себе, поверь мне.
— Надеюсь. Надеюсь, я не влюбилась бы в кого-то, кто не был бы таким, — ответила Лаки.
Дуг уставился на нее и неожиданно у него появилась кривая, короткая ухмылка.
— Ты настоящая девушка. Слушай. Старая девушка — Кэрол — «маманя» — ввязалась во все это мистическое и метафизическое барахло. Это длится уже восемь лет. Она наткнулась на книгу «Гермес Трисмегатус» в каком-то оккультном магазине в Нью-Йорке и с этого началось. А сейчас она развивает теорию, которая не оригинальна, что любой художник, творческий гений ослабляет свою жизненную энергию, свою силу, свой гений, как только он женится и заведет жену и семью.
— Не трудно понять, почему она избрала эту веру, — сказала Лаки.
— Конечно. Она зашла так далеко, что утверждает, что каждый раз, когда ты укладываешься, когда у тебя происходит оргазм, когда ты реализуешь свою сексуальность, ты не полностью сублимируешься, ты уменьшаешь свою творческую силу. И может быть, в этом что-то есть. Не знаю. Откуда мне знать? Черт, Ганди в это верил. Но Рон не такой. И я тоже.
— Господи! — сказала Лаки. — Хочу надеяться.
Дуг криво ухмыльнулся.
— Как раз наоборот, мы, наверное, двое самых сверхсексуальных парней, которых когда-либо видели. Но как бы там ни было, Рон как раз в той стадии своей карьеры и жизни, когда ему нужно уйти от нее, избавиться от ее влияния. Он избавилсяот ее влияния; но он очень преданный. Единственное, что может сломать эту преданность Кэрол и Ханту, это еще большая преданность. И только любовь может это дать.
— Ну, точно это я и хотела бы ему дать.
Дуг живо кивнул.
— Верно. И между нами, ты и я, мы можем, возможно, сделать его величайшим драматургом Америки всех времен.
Лаки сначала удивилась, а потом была шокирована.
— Да? Что тыбудешь делать? — слабо сказала она.
— О, быть с ним, когда я ему нужен.
Ей это показалось невероятной самонадеянностью. Несколько секунд она молчала. Жарко-белое солнце волнами накатывалось на них. Она по-настоящему ощутила себя в море, захваченная и влекомая течениями и противотечениями, которых она не могла понять.
— Ну, слушай, Дуг, — наконец сказала она, как-то слабо, отметила она про себя. — Я ломаного гроша не дам за все это барахло. Все, что я знаю, это то, что люблю Гранта. Он мне нравится. Я его уважаю. Я восхищаюсь им и тем, что он хочет делать. И более того, я ему доверяю. Так что я буду за него сражаться. Всеми доступными мне способами. Я сумею победить миссис Эбернати, ее мужа, и тебя тоже, и любого, кто попытается помешать мне выйти за него, если они все же попробуют. Любого. Если в этом ты на моей стороне, тогда — о'кей. Если же нет, тогда тоже — о'кей.
Дуг криво ухмылялся. Из-за этого глаза казались еще меньше.
— Ты из тех девушек, за которых любой мужчина в здравом уме отдал бы правую руку, — хрипло сказал он.
— Мне не нужны правые руки. Я не собираю коллекцию яиц. Я лишь дважды в своей жизни была влюблена до этого. И оба раза я была такой молодой и зеленой, такой гордячкой, что не могла бытьвлюбленной. Так что на деле это впервые, когда я по-настоящему влюблена. Никто не заставит меня сдаться, если я сама этому не помогу.
Дуг встал.
— Я помогу всем, чем сумею. А теперь мне лучше уйти. Они вернутся быстро. И я не хочу, чтобы Рон видел, как я с тобой разговариваю.
— А почему?
Он остановился рядом с кабиной, доходившей ему до груди, и глянул на нее. Он снова ухмылялся одним уголком странно искривленных губ, так что глаза казались меньше.
— Ты не знала? Он очень ревнив.
Несколько секунд молчания, она не могла собраться с силами и заговорить, внезапное затишье после сильного ветра; Лаки смотрела, как он уходит, не отвечая на его прощальный выстрел, хотя и пыталась. Потом стало слишком поздно, он ушел. Что он имел в виду? На что хотел намекнуть? Голова совершенно опустела, и она сообразила, что у нее раскрылся рот.
Позже она видела, как Дуг подошел к Гранту после того, как тот отдал акваланг и вскарабкался на борт. Дуг, улыбаясь и смеясь, заговорил, похлопывая его по спине. Было странное ощущение, что каким-то образом Дуг пытался узурпировать, уже узурпировал ее мужчину. Потом она посмотрела на Рона. Ревнивый? Действительно ли он имел в виду, что считает, что мог быть настолькоревнивым? Чтобы подозревать что-то между своей девушкой и своим лучшим другом, если он просто увидит, как они вдвоем разговаривают? А если он не это имел в виду, на какую херовину намекал? Она неожиданно рассердилась.
Она бы еще больше сердилась, если бы знала смысл веселой беседы Дуга с Грантом. Суть ее была в том, что он, Дуг, проведя с Лаки долгий разговор, в итоге снова влюбился в нее.
Грант же ничего об этом не думал, просто ухмылялся и продолжал свое дело, а именно, доставал холодное пиво из ледника. Он сам был теперь так влюблен в Лаки, что ожидал, что все его друзья безумно в нее влюбятся, за исключением, наверное, возможно, четы Эбернати! Так что когда днем, покупая мясо для гамбургеров, он поговорил с Лаки, то потому, что Дуг говорил совершенно противоположные вещи.
Стоя рядом с ним у ледника и доставая себе пиво, Дуг сказал, ухмыляясь:
— И я не думаю, что она вообще огорчится нашим дельцем с Кэрол. Ни на крошечку!
Это разозлило Гранта. Он не хотел заговора с Дугом против Лаки. Он хотел помощи, временно в ней нуждался. Выпрямившись и сузив глаза, как бы от солнца, он остановил Дуга.
— Я рад. Но не думаю, что нам нужно об этом говорить.
— Конечно, тебе нужно будет рассказать ей при определенных обстоятельствах, когда-нибудь.
— Я собираюсь рассказать ей об этом при определенных обстоятельствах когда-нибудь. Но я собираюсь рассказать ей, когда сам решу. Когда я буду готов, — ровно ответил он.
Дуг наклонил голову и кивнул.
— Конечно.
— И пойдешь ты со мной или нет к Кэрол, но эта часть дела тебя не касается, так я считаю.
Дуг ответил:
— Конечно, нет.
— Тогда не забывай об этом.
Откинув голову назад, он сделал долгий, молчаливый, полный значения глоток из горлышка открытой пивной бутылки. Любопытно, почти нелепо, но Дуг сделал то же самое. И именно этот краткий обмен мнениями позднее заставил его сказать Лаки то, что он сказал ей о Дуге, когда они покупали мясо для гамбургеров.
Мясо они покупали отчасти потому, что хотели избежать глупой траты денег, отчасти потому, что она активно невзлюбила бонхэмовский «Нептун Бар», и Лаки предложила приготовить для всех спагетти по-болонски в доме Бонхэма. Нью-йоркцы из-за отлета не могли участвовать, но все на обратном пути с энтузиазмом восприняли предложение, с энтузиазмом, граничащим с дикостью, а в случае с полуидиотом Орлоффски еще хуже, он радостно гикнул и едва не выпрыгнул за борт, чтобы продемонстрировать свое удовольствие. Бонхэм тоже был доволен, но сказал, что почти ничего для этого, включая консервированные итальянские помидоры, дома нет, а в этот день дома нет и жены. Так что покупки делали Грант и Лаки.
Грант не мог непойти с ней. Она не знала дороги, не привыкла к левостороннему движению и прочее, и прочее. Но мысль о выходе крайне его нервировала, когда он вел машину. Это ведь их первый совместный выход в город, если не считать вылазок по вечерам в «Нептун», но тот был на другой, обращенной вглубь острова стороне города, да и на окраине. И уж, конечно, едва он припарковал машину и они пошли к «Новому» Китайскому Супермаркету, «Новый» означало, что он открылся шесть лет тому назад, первому в Ганадо-Бей, как наткнулись на Эвелин де Блистейн и ее толстую прислугу ямаитянку, выходивших из магазина с покупками.