Страница 71 из 170
Она примчалась в мотель и поставила машину на стоянку. Вскоре, как она и думала, приехали остальные. В большой машине Эптона, хотя его самого с ними не было. Бадди, Дон, шофер и с ними Лесли, непрерывно взрывавшаяся от смеха. Белый вечерний пиджак Бадди весь был в земле, и он все время грязным платком вытирал кровоточащие ссадины на лице.
Она так и не знала, сделала ли она это просто ради Лесли или нет. Она так не думала. Но все же менее искренне надеялась, что так это и было.
Как бы там ни было, когда Бадди как-то по-овечьи начал протестовать, она презрительно уставилась на него и повернулась к Дону. «Вы не против увезти меня?» — спросила она. «Куда?» — тихо спросил Дон. «Куда, как вы думаете? Так поздно уже все закрыто. К вам», — ответила она. Через мгновение Бадди полузадушенно вскрикнул. «Ну...» — сказал Дон и глянул на Бадди. «Ну, в чем дело? — сказала она. — Едем? Да или нет?» — «Ну, да», — так же тихо ответил Дон. Не произнеся ни слова, она пошла и села в его машину, которую он оставил здесь еще до поездки к Клинту Эптону. Дон сел чуть позднее, а она уставилась из окна на Бадди. Бадди ничего не сказал. Он воспринял все вполне хорошо, кроме того, что под огорчением, стыдом, даже немужественностью на его лице явно проглядывало выражение болезненного, удрученного удовольствия, извращенного наслаждения от того, что она с ним делала. Все они наслаждались этим. Она сама наслаждалась. Только Лесли была шокирована. «Пока! — нежно сказала она, пока Дон разворачивал машину. — Увидимся!»
Мужчины!— презрительно подумала она тогда, глядя на Дона за рулем. Мужчины!— презрительно думала она сейчас, чуть приоткрыв глаза, чтобы увидеть едва освещенное лицо Гранта.
По-настоящему он был не так уж и плох в постели. Если у природы есть время преодолеть внутреннюю неловкость. Она помогла времени, оставаясь спокойной и ответственной, сидя в кресле и чувствуя себя, как дома. Единственная жестокость, которую она допустила, — это отказ от его предложения выпить. Она не собиралась бывать у него еще, и он, кажется, чувствовал это, когда кашлял и суетился вокруг. Когда он наконец-то подобрался сбоку, сел и поцеловал ее, она вернула поцелуй. Но утром она встала и ушла до тех пор, пока Селт, который спозаранку должен был быть на студии, еще и не начал просыпаться. Мужчины!
Мужчины!— она вспомнила, что думала так, о! много раз, — Господи, как они все мне отвратительны.Пара сисек и дырка между ног — вот и все, что им нужно. Единственным по-настоящему достойным мужчиной с настоящим достоинством был только папочка.
Но как раз после этого случая она впервые по-настоящему задумалась о себе. Она не могла быть настоящей шлюхой или могла? Господи, если окажется, что так? В отеле Лесли встретила ее словами: «Господи! Ты по-настоящему заставила его расплатиться, милочка!» — произнесенными наполовину испуганным, благоговейным, восхищенным голосом. Бадди, как выяснилось, пару раз всплакнул между выпитыми стаканами, а затем попытался залезть в мешок к Лесли, конечно, безуспешно. Лаки слушала. Пытаясь спасти свою гордость, сохранить хоть ее, все еще с ледяным чувством она импульсивно позвонила Клинту Эптону.
«Конечно, вы обе можете приехать на несколько дней, если хотите, — сказал он со своим забавным, все еще еврейским, все еще очень бронкским акцентом. — Что? Чего у вас нет? Господи, эти ребята хорошо с вами обращаются, а? О'кей, я пошлю за вами машину. — Он баловал их рассказами о звездах и сплетнями о высокопоставленных людях, они плавали в его бассейне, он ставил им пластинки, мексиканская прислуга три дня готовила им великолепные обеды. — Что вы хотите, чтобы я сделал с их работой? — наконец, улыбаясь, спросил он. — Хотите, чтобы я взял ее или нет? Это вам решать». — «Я отказываюсь просто отвечать», — холодно сказала она. «Нет, решайте. Это ваше право. Скажите, я откажусь. Или возьму, если хотите». — «Я абсолютно отказываюсь принимать такие решения!» — холодно ответила она, не дрогнув. Он, как она позднее узнала, все-таки взялся за работу, но все равно канадская картина провалилась. На четвертый день он сказал: «Мне кажется, пришло время Лесли возвращаться в Нью-Йорк, не так ли?» За все эти дни он не прикасался и не пытался прикоснуться к ним обеим. «Лесли?» — спросила она. «О, и вы тоже, если хотите. Я думал, может, вы останетесь на несколько дней. Билет в Нью-Йорк у вас будет, как только захотите. В конце концов, кто-то ведь должен поддержать репутацию братства этого ремесла». Милый человек.
Она осталась. Какого черта? А Клинт Эптон оказался и впрямь очаровательным мужчиной. Хотя и намного старше. Как она вынуждена была вновь и вновь говорить годы спустя и говорила по крайней мере два года тому назад, единственный способ по-настоящему узнать кого-то — это трахнуть. Он когда-то был женат на очень знаменитой звезде, и он рассказал своим забавным голосом, как он, бывало, ел бананы, сливы и дольки апельсинов и грейпфрутов из ее подушечки. Он, бывало, половину всей пищи ел оттуда, как он сказал. Затем однажды он выскочил из дома и гонялся за Лаки вокруг бассейна с бритвой «Жилетт» в руках, уговаривая побрить ее подушечку. «Давай! Тебе это понравится! Я знаю, понравится! Попробуй разок!» К счастью, он был старше, у него не хватило дыхания, и он сдался. На следующий день она напомнила о его предложении насчет авиабилета в Нью-Йорк — на том основании, что должна же она когда-нибудь возвращаться к своей обычной жизни, так что они расстаются друзьями, в значительной мере это было правдой, большей, чем то, что он хотел ее побрить. Связь просто изжила себя. Если бы нет, то она должна бы позволить побрить себя. Клинт, конечно, тоже многое узнал о ней, и как-то через пару лет она узнала себя в одной из его пьес, конечно же, в очень искаженном виде. И это был провал. Мужчины!
Мужчины!и Лаки снова глянула на Гранта из-под опущенных век. Ну, есть трое из Четырехсот Мужчин, о которых ты никогда не узнаешь, Муж Мой. Как насчет этого?Кроме того, что это не совсем правда, а? Он уже знал о Бадди.
Она так и не знала, почему так сердилась на него, и когда она перестала удивляться, почему же все-таки, гнев сам улетучился. Частично потому, что черная ночь и черные негры в ночи испугали ее. И потом, та ее жизнь — нигде, она не здесь, а там, на Побережье. Так жить она не хотела. И кроме того, двадцать семь и близящиеся двадцать восемь, это совсем не двадцать три, близящиеся к двадцати четырем. Изменившееся настроение заставило ее вспомнить столь частое обещание самой себе и молчаливое обещание ему, Гранту. Она станетхорошей женой для него. Станет. Слегка скользнув, ее рука легла на его твердое бедро. Его широкое, уродливое, жесткое лицо было сильным и почти красивым в полумраке.
Неожиданно она захлебнулась слезами. О, папочка, папочка! Зачем ты ушел, так рано умер и оставил свою маленькую девочку?
Грант продолжал гнать машину. Она продолжала притворяться спящей.
Она снова в депрессии. Как в Нью-Йорке, хотя и не так сильно. Ею снова овладело суеверное чувство, что ее накажут. Гибельный мрак. Гнусные католики. Она все это понимала. Все это плюс небольшой комплекс Электры. Понимание не облегчает положения, не снимает проблем. Гордость — Гнев — Молчание — Вина — так они всегда у нее и чередуются, и сейчас она была в фазе Вины. Она любила «Власть», но так же и ненавидела ее. Она знала, что у нее слишком большая склонность к презрению мужчин. (Если бы ей не так сильно нравились эти штуковины, она могла бы стать лесбиянкой. Кроме того, она не смогла бы приникнуть туда лицом, как делают мужчины. Фу!) Но страх перед Грантом вот в чем: ее презрение к мужчинам; она никогда не знает, что будет делать или что скажет. Его честность перед самим собой почти слишком уж сильна. Он все о себе скажет, признается во всем, абсолютно без всякого стыда. У него, кажется, нет никаких торможений, как у остальных. Напротив, он, кажется, как бы вынужден все о себе всем рассказывать, и это ее смущало. В психологическом отношении он не гигиеничен, не санитарен, а это она ненавидела. Черт его подери!— подумала она, а потом сообразила, что снова возвращается к Гневу. Гордость и Гнев. Когда она это сообразила, депрессия еще более усилилась.