Страница 101 из 170
— Ты женат, Джим? — мягко спросила она чуть позднее, когда они уже плыли в лодке.
Она сидела сзади, у мотора, которым управлял Джим, слегка наклонясь вперед. Рон был по диагонали от нее и разговаривал с сидевшими слева от него Бонхэмом и Дугом. Когда Джим узнал, что с ними едет Бонхэм, он немедленно предложил пойти не на обычное их место, и Лаки подумала, что знает, почему. Рон мягко объяснял ей, что эти ближние рифы, на которые они ходят, не слишком хороши, они малы для крупной рыбы, а вокруг — почти чистый песок. Она не знала, почему Гройнтон все время возил их туда, если только это не чистая лень или желание сэкономить на горючем. Как бы там ни было, но почти точно, что из-за Бонхэма Джим решил поплыть на побережье Морант-Бей, где он знает рифы получше. Он извинился за то, что не возил их туда раньше, пояснив, что это гораздо более долгая поездка, да и Рон не мог раньше нырять на такую глубину — пятьдесят-шестьдесят футов. Теперь же он мог, хотя на всякий случай прихватили и пару аквалангов.
И вот именно в этой поездке, долгой поездке она и задала вопрос, женат ли он.
— Да, — ответил он, не сводя глаз с горизонта. Довольно много больших кораблей плавало между рифами и банками на их пути, выходя из гавани Кингстона или направляясь к ней. Потом он посмотрел на нее голубыми глазами полицейского в рамке бледных ресниц. — Да, женат. На местной ямаитянке. Двое детишек от нее. Но живем раздельно. — Он снова уставился на море.
— Это из-за того, что, как говорит Рене, вы такой «Дон Хуан» Гранд Отеля Краунт? — улыбнулась она.
Гройнтон снова взглянул на нее, а потом ухмыльнулся.
— Нет, не так. Потому, что я просто больше не могу с ней жить. Она глупа, невежественна и не будет учиться, не попытается измениться. Деревенщина. Мне нравится в отеле, нравится бывать там, но ее я бы не смог привести туда. Не подошла бы, — он снова смотрел на море. — Да к тому же, она полная невротичка. Псих.
— Но должны же вы были знать об этом раньше, а? — спросила Лаки.
Гройнтон смущенно улыбнулся. Не глядя на нее, он ответил:
— Она была молодая. Думал, сумею ее научить.
Лаки провокационно рассмеялась.
— Когда собираешься учиться, то не можешь ничему научить женщину? — поддразнила она.
Снова Джим проникновенно глянул на нее своими странными глазами в обрамлении бледного меха.
— Полагаю, это верно, — уклончиво ответил он и снова посмотрел на море.
Рон, который мог слышать их разговор, хотя и сам разговаривал с Бонхэмом, неожиданно обернулся к ней, глядя слегка через плечо, поскольку он сидел боком, и задиристо дернув подбородком, так свирепо и яростно сверкнул глазами, что она почти всерьез испугалась. Гройнтон смотрел на море. Бонхэм и Дуг разговаривали. И она в ответ изогнула спину, откинула назад плечи и, улыбаясь, потрясла, покачала грудью, все в одно мгновение, так быстро, что никто ничего не заметил. Но улыбки, как она надеялась, у него не появилось. Господи, она любила его намного сильнее, чем всех этих жутких, затраханных типов вместе взятых.
Ясно, что в этом она была не одинока. Поскольку когда они через двадцать минут встали на якорь в Морант Бей (она не видела залива,только прямую линию горизонта), Большой Эл Бонхэм подплыл к катамарану с несколькими рыбами у пояса, вскарабкался на лодку и ухмыляясь распевал такие дифирамбы Рону, что это даже смущало.
Еще раньше вернулся Дуг. Они стали на якорь в слишком глубоком месте, он нигде не мог донырнуть до дна. Почти десять минут он и Лаки сидели в молчании. Сначала казалось, что он хочет поговорить, но она не поощряла его. Он сказал:
— Надеюсь, ты не против того, что я говорил, но я действительно думаю, что Рону нужно вернуться в Га-Бей.
Она ответила:
— Конечно, нет. И мы поедем. Если Рон считает, что должен это сделать, — и снова уткнулась в книгу.
Так что, когда Бонхэм влез на борт, расхваливая Рона, то Дуг уже был там.
— Настоящий парень ваш муж, — сказал он, покачивая головой. — Никогда бы этому не поверил. Этот сучий сын без акваланга ныряет лучше меня.
— Ай, ладно, — сказал Дуг.
— Точняк. Он сегодня нырнул на пятьдесят пять-шестьдесят. А шестьдесят — почти что мой предел в лучшие дни. Никого не видал, кто б так быстро схватывал. Гений, черт подери.
— Тогда у него должно быть хорошее настроение, — сказала Лаки.
— Смешная штука, — испытующе ответил Бонхэм, — но нет. У него все в порядке, когда он волнуется, грустит. Что же с ним? Не могу понять. Теперь его волнует, что он не может удержать диафрагму, не может не пытаться втянуть воздух, когда плывет к поверхности. Говорит, что Гройнтон не делает этого.
— Наверное, он слишком глубоко ныряет, — заметила Лаки, — для своего опыта. — Она неожиданно занервничала и ощутила панический трепет в желудке. — Дуг, дай пива, а?
— Нет, — ответил Бонхэм. — Я не это имел в виду. Это происходит почти с каждым. Я о другом, я не могу представить его целиком. Каждый раз, когда он к чему-то готовится, он нервничает, он не в духе, он напряжен и напуган. А когда он...
— Я думаю, это из-за того, что он не агрессивный тип, — сказала Лаки. И залпом выпила пиво.
— А! — откликнулся Дуг, доставая пиво и себе. — Вот это точно.
— Ну, ладно, — сказал Бонхэм, — я думаю, он заслуживает всего, что уже получил и что может получить. Я никого не видел, кто бы так заслуживал успеха, как он. Он именно то, что я называю совершенно человеческим существом — духовно, физически, в любом смысле. Ну, ладно, — продолжал он, сильно хлопнув большой ладонью по ноге, с видом счастливого удовлетворения. — Знаете, у меня есть теория. Не хотите послушать?
— Конечно. Отчего же, — сказал Дуг.
— О Роне? — осторожнее спросила Лаки. Она не хотела слушать теорий Бонхэма о Роне.
— Нет, не о нем. Хотя и он в нее вписывается. Как и все вы. После войны я закончил Пенсильванский университет, — сказал он, обращаясь к Лаки. — Вы же этого не знали? — Его грозные глаза вновь смотрели на нее загадочно и насмешливо, как было всегда, когда он глядел на нее. Он не ждал ответа.
— Моя теория о тех, кого я называю Избранными или Новой Аристократией. Избранность означает просто прославленность. Если вас это волнует, то оба вы подходите под это определение. Как и Рон. Лаки подходит потому, что она замужем за Роном. В наше время вся эта дребедень прославленности распространилась по всему свету благодаря технологическим достижениям послевоенной эпохи и с тех пор невероятно укрепилась. Взяв все это оптом, все эти достижения, назовем их Массовой Коммуникацией. И вот в этом процессе Избранный, однажды попавший, однажды «избранный» становится отличным от других людей, живет почти что по другим законам. Все их защищают, их лучше обслуживают, с ними иначе обращаются, им отдают лучшие куски во всем, они — соль земли. Все из-за известности. Их начинают защищать символы того, чем все хотели бы стать.
Теперь другой феномен, возникающий из послевоенных достижений технологии, — это Массовые Дешевые Путешествия. В наше время «ты-должен-работать-сорок-часов-в-неделю-как-требует-правительство» морковь под носом «Гражданина» или «Товарища», и все ради двух недель в году (или месяца, если ты администратор), когда он может жить так, как Избранный живет все время. Не по-настоящему, конечно, но достаточно, чтобы все выглядело удобоприемлемо. Если он копит деньги сорок восемь или пятьдесят недель в году, он может поехать почти что в любое место мира, чтобы его кормили, обслуживали там, как будто он настоящий Избранный. Это известно под названием Индустрии Туризма. Все экзотические места, отдаленные романтические названия, теперь он может их посетить и притворяться (на время), что он из Новой Аристократии, которую он помогал избирать и сохранять. Весь мир открыт, благодаря Массовым Дешевым Путешествиям, порожденным Массовыми Коммуникациями — как на Востоке, так и на Западе. Это абсолютно новое поле, Туризм, настоящая «Граница» (возможно, единственная выжившая), где можно быть «Пионером» тем людям, которые хотят жить так, как Избранные живут все время. И Избранные, настоящие Избранные — короли всего этого и ключ ко всему.