Проклятый год

Других козырей у него не осталось.

— Скорость репликации — наша самая серьезная проблема, — заметила Рут. Ей даже не пришлось кривить душой. — Джеймс говорил вам, что у нас есть хороший ключ распознавания? Мы вам его покажем, но нановакцина не будет действовать, если не упростить процесс репликации.

Сойер молча смерил женщину взглядом, как бы оценивая ее искренность. Рут невольно подумала, что он, должно быть, научился хорошо видеть в потемках.

Ди-Джей поерзал на месте, стукнул рукой по полу, привлекая внимание окружающих, и сказал:

— Я считаю — нам стоит переделать тепловой двигатель. Предохранитель не понадобится — это еще один способ убрать лишнюю массу.

Сойер опять улыбнулся. За пятнадцать месяцев он впервые говорил с равными себе. Кэм перевел его тарабарщину на нормальный язык:

— Верно. Однако Фридман добавила предохранитель позже, к тому времени дизайн был уже готов. За основу можно взять первоначальную схему.

— Отлично! — воскликнула Рут. — Это поможет сэкономить несколько дней, а то и недель работы. Сойер обронил еще одну зацепку: кто такая Фридман?

— Мы завтра вылетаем? — передал вопрос Альберта Кэм.

Рут выпрямилась, с трудом сдерживая волнение.

— Да, завтра утром, — ответил Эрнандес.

Сойер удовлетворенно кивнул.

Пауза затянулась. Альберт еще раз вытер рот. Ди-Джей переменил позу на полу.

— Лучше будет, если вы скажете нам, куда лететь, еще сегодня вечером, — предложил Эрнандес.

— Што?

— Нам еще многое надо подготовить.

— Ф Коарадо! — глаза Сойера закатились от отчаяния и гнева. Рут сжала кулаки.

Альберт ожидал, что его переправят на восток. Интересно, почему? Что он надеялся там найти? Безопасность, нормальную еду, постоянный уход медиков — да, но ведь ни один доктор не сможет вернуть его в былое состояние.

Может быть, это и есть истинная причина? Зачем спасать других, если невозможно спастись самому…

Эрнандес не отступал:

— Решение принято. Уговора везти вас сначала в Колорадо не было. Нам приказано не тратить топливо на полеты туда-обратно. Вы обязаны помочь нам эвакуировать все, что представляет ценность.

— Френ фам! Ф Коарадо!

— Они этого не обещали, — осторожно вмешался Кэм. Сойер резко закинул голову назад, отчего все тело выгнулось дугой, и, теряя равновесие, дернул ногой под одеялом. Кэм схватил его за руку и встряхнул:

— Они говорят, что ты должен сначала назвать место.

— Атусси! — прошипел Альберт. — Атусси мя!

Кэм подчинился. Он разжал изуродованные пальцы, отпуская рубашку Альберта, но, внезапно потеряв равновесие, навалился на него своим телом и уперся ладонью в ребра калеки. На первый взгляд — нечаянно, в то же время в жесте проявилось долго сдерживаемое желание положить конец его страданиям. На лице Кэма сразу проступило неприкрытое раскаяние. Он помог Сойеру снова сесть, после того как тот, воя от боли, рухнул на кровать.

Эрнандес вскочил на ноги, оставив камеру на полу, но не стал вмешиваться, заметив, что Кэм склонился над Сойером и принялся, бормоча извинения, поглаживать его бок.

Реакция Альберта озадачила Рут. В ней не было ни злобы, ни смакования собственной власти. Сойер ответил Кэму таким же извиняющимся тоном:

— Нещас, арашо? Нещас.

— Не сейчас, будь по-твоему, — согласился Кэм. Повернувшись к остальным, но не глядя им в глаза, он сказал:

— На сегодня хватит.

…Пир тоже вышел невеселым. Лидвилл прислал свежее мясо — целый продольный отруб с ребрами; судя по размерам — говяжий. Солдаты привезли с собой уголь и высыпали два мешка брикетов на дно широкой пологой ямы. Один запах дыма уже воспринимался как пытка, воскрешая в памяти призраки летних семейных встреч. Когда мясо положили на решетку и опустили ее на угли, пытка стала нестерпимой.

Все, за исключением Сойера, двух санитаров и доктора Андерсона, столпились вокруг кострища. Кэм остался в доме на случай, если Сойер откажется присоединиться к пиршеству. Эрнандес строго-настрого распорядился, чтобы им выделили по порции.

На потемневшем небе показались первые звезды. Тодд сказал, что самая яркая точка — Юпитер. Один из военных возразил, что это Венера. Дети с криками сновали в небольшой толпе. Рут сидела у самого огня, разочарованная и усталая, но голод не позволял отключиться. Лицо обдавало жаром, спина мерзла. Рука в гипсе ныла от боли.

Резкий голос Морин отвлек Рут от скворчащего мяса:

— Вы должны взять нас с собой!

По другую сторону костра Эрнандес тихо разговаривал с капитаном спецназа и двумя пилотами. Морин стояла за его спиной на расстоянии, с которого могла слышать, о чем шла речь.

Майор обернулся, покачал головой:

— У нас нет столько защитных костюмов. И мы не знаем, сколько времени придется провести в зараженной зоне.

— Тогда вернитесь и заберите нас на обратном пути.

— Нам нельзя рисковать, делая еще одну посадку, да и топлива может не хватить.

— Но вы же сели!

Четверо детей с палками-оружием, вертевшиеся среди солдат, притихли и замолчали, застигнутые врасплох порывом Морин. Проталкиваясь между взрослыми, они попятились назад.

— Как вы можете бросить нас одних?!

— Я сожалею. Мы оставим вам как можно больше припасов…

— Как вы можете?!!

Морин сменила тон на более спокойный, и Рут снова уставилась в огонь. Вторая женщина заплакала. Им было невдомек, что жизнь на вершине их горы не в пример лучше, чем в Лидвилле.

У Морин, похоже, сложилось такое же идеалистическое представление о Колорадо, как и у Сойера. Находясь на борту МКС, ученая тоже питала иллюзии на этот счет. Возможно, люди просто не могут жить, не имея надежды, что где-то их ожидает тихая гавань. Рут стало одновременно и грустно, и страшно.

Она закрыла лицо руками, протирая глаза, и в который раз пожалела про себя о том, что судьба не оставила им другого выхода.

Жаркое удалось на славу — поджаренный жирок по краям, но почти сырое мясо у кости. Рут старалась тщательно прожевывать куски, но была не в состоянии сдержаться и ела слишком быстро.

Эрнандес выделил для единственной в отряде женщины отдельную двухместную туристическую палатку с низким куполом. Солдаты установили ее между длинным фюзеляжем С-130 и собственными более крупными палатками.

Рут вымыла лицо и руки над пластмассовым корытом, жалея, что нельзя обнажить торс и протереть губкой шею и подмышки. А еще лучше было бы принять ванну. Но здесь — одни солдаты, уединиться невозможно, а воду отмеряли по чуть-чуть. В отличие от окруженного заснеженными горами Лидвилла, на здешнем обитаемом островке имелись лишь два хилых родничка, один из которых летом пересыхал. Рут слышала, как Морин дважды просила Эрнандеса беречь воду.

Женщина стояла, склонившись над корытом и роняя в него капли. Несмотря на страшную усталость, она пока еще не хотела отправляться на покой, не веря, что сможет заснуть. Местные насекомые — мерзкие, вездесущие, шумные — были сродни ее страхам. Эрнандес передал по радио новые сведения об «аркосе» и Фридман, однако, прежде чем ФБР получит результат, может пройти несколько дней.

Заговор раскроют гораздо раньше.

И даже очень скоро, если Эрнандес упомянул ее имя в своем отчете хотя бы ради похвалы. А что, если уже сегодня вечером? Что тогда? Топливо — на вес золота, повезут ли ее назад? Или одни солдаты начнут стрелять в других?

Рут почувствовала облегчение, когда Кэм постучал по ящику с припасами и крикнул: «Мне нужно с ней поговорить!»

В темноте военные слились в одну неясную массу. По фигуре Кэма скользнули лучи сразу нескольких фонариков. Еще немного, и его завернут обратно. Рут рванулась вперед, крикнув: «Подождите!»

— Я хочу еще раз попробовать разговорить Сойера, — сказал Кэм. — Только ты и я, без посторонних.

— Я тоже с вами, — вынырнув у ее плеча, сказал Ди-Джей.

Кэм покачал головой:

— Тебя не спрашивают.