Страница 69 из 115
В Сполето продают «La Tortura» [52] Анри Аллега. На стенах плакаты: де Голль il dittatore [53] , Ги Молле il traditore [54] , Пфлимлен il codardo [55] . И комментарий: «Вот к чему приводит антикоммунизм: к фашизму…» Чудесное голубое небо и радость встречи с Италией: Венеция – это не Италия.Вечером мы гуляем с Сартром по улицам, которые пахнут настоем из трав. Зажигаются большие фонари.
Пятница, 4 июля
Вчера мы видели улицы, собор и великолепный мост с высокими арками, перекинутый через узкую и неглубокую лощину: зачем этот мост? Перед отелем официанты расставляют столы и вешают цветные фонарики, красят в лиловый цвет заграждения, уж не знаю для какого праздника. Мы едем в Рим.
Шел дождь, и вторая половина дня пропала, несмотря на мою радость поселиться в отеле «Сенато» на площади Ротонда. Когда я засыпаю на час после обеда, перед самым пробуждением меня охватывает тревога: нам исполнится по семьдесят лет, и мы умрем, это правда, так и будет, это не кошмар. Словно бодрствование было неким сказочным сновидением, где смерти места нет, но зато во сне я достигала самой сердцевины истины.
Сегодня погода прекрасная, небо голубое, и меня снова охватывает радость от того, что я в Риме надолго, и появляется желание писать. И я пишу. Длинное письмо от Ланзманна, его терзают противоречивые чувства: любовь к корейцам и скука от путешествия в составе делегации. Де Голль возвращается из Алжира. Он не принял Комитет общественного спасения в Алжире; они в бешенстве. Но повод для кривотолков остается: символ и пустословие.
Сартр счастлив в Риме и с удовольствием пишет свою пьесу. Я еще ее не читала. Похоже, что в Париже Симона Беррьо начинает волноваться.Когда теперь у меня появляется желание писать, я сажусь за свою книгу; когда желание пропадает, то даже этот дневник наводит на меня скуку.
Пятница, 11 июля
Да, Рим – это счастье, и моя работа, хотя и слегка обескураживающая, меня интересует, работа Сартра трудная, но увлекает его. Вот только существует Франция. За последним стаканом виски на улице Франческо Криспи мы признались друг другу, что на сердце у нас невесело. Мы делаем вид, будто живем тихо, мирно, но настоящей каждодневной радости не испытываем.
Вчера над Римом прокатилась гроза, и вечером на Виа Венето, еще мокрой, почти ни души. Я не очень люблю Феллини, но разве можно смотреть на Виа Венето, не вспоминая «Ночи Кабирии».
Флоренн доброжелательно отозвался в «Монде» об отрывках из «Воспоминаний благовоспитанной девицы», появившихся в «Тан модерн». Мне хотелось бы, чтобы моя книга понравилась, это помогло бы мне написать следующую.Социалисты попросили де Голля упразднить алжирские комитеты; как писала «Коррьере делла Сера», это весьма показательно, но не имеет особого значения. Молчаливое смирение французской прессы. «Экспресс», «Обсерватёр» с отчаянием обращают внимание на такую безучастность и нарастание, едва прикрытое, уверенное и неизбежное, всего, что вызывает у нас ненависть.
Воскресенье, 13 июля
Какой прекрасный день! Мы обедали в «Тор дель Карбоне» рядом с Аппиевой дорогой. Кипарисы, приморские сосны под бледными небесами, и эта дорога, которой нет конца, потому что даже из машины глаз видит ее такой, какой она была, когда по ней следовали на лошади или пешком до далекого города Помпеи: прямая между прямыми кипарисами, она наводит на мысль о земле плоской и безграничной. Сегодня она вызвала у меня почти такое же восторженное волнение, как в двадцать пять лет.
Этим вечером в Париже люди будут танцевать в сопровождении самых больших оркестров и самых прекрасных фейерверков, каких не было уже давно. Смешно, когда в прошлом году правительство социалистов попробовало запретить веселье 14 июля. Однако «национальное возрождение», которое празднуется завтра, отвратительно. Я так любила праздник 14 июля. Неужели ничего не произойдет? Я рада, что нахожусь сейчас не в Париже. А то скрежетала бы зубами все эти ночи.Гроза разрядила атмосферу, и сама я без всякой на то причины почувствовала облегчение. Тем хуже для празднеств 14 июля. Только что я была на площади Навона: темно-синее небо римских ночей над темно-красными домами со светящимися овальными окнами и снующими туда-сюда людьми – неповторимо прекрасное мгновение. Этим вечером жизнь снова влечет меня.
Вторник, 15 июля
Отныне 14 июля будет также и национальным праздником Ирака: в Багдаде революция! Ирак поддерживает «Арабскую республику», Насер в восторге, мятежники Бейрута тоже. Полагаю, что ФНО ликует.Между тем на Елисейских полях состоялся торжественный парад. Де Голль не присутствовал, потому что на трибуне ему досталось бы лишь третье место: все то же обостренное чувство «величия»! Мальро выступал на площади Ратуши, но «под видом парижского народа» там присутствовали мусульманские и французские бойцы, собранные по приказу. Единственный интересный эпизод: несколько молодых алжирских солдат, силой доставленных в Париж, дабы символизировать примирение, проходя перед трибуной, вместо того чтобы поприветствовать Коти, вытащили из-под рубашек зелено-белые национальные флажки и с вызовом стали размахивать ими. Ночью одиннадцать человек были убиты алжирцами, из них шестеро мусульман-коллаборационистов.
Еще одно длинное письмо от Ланзманна. Нет ни одного корейца, пишет он, который не был бы вдовым или сиротой; рассказывая свои истории, многие плачут. Американцы уничтожали города и деревни только ради удовольствия, и к ним питают ярую ненависть. Во всех пьесах, во всех фильмах они под всеобщее дружное шиканье изображают «плохих людей» с картонными носами. Гатти видел там шествие гораздо более суровое и воинственное, чем шествие 1 октября в Китае, а он присутствовал и на том и на другом. Корейцев все еще не отпускает военное напряжение. На заднем плане постоянно присутствует война, в этом и заключается особенность страны.
За завтраком мы с Сартром встретили семейство Мерло-Понти, они в нетерпении направлялись в Неаполь. К нашему столу в сильном смущении подошла итальяночка и наговорила мне множество приятных слов; это всегда доставляет удовольствие. (В какой мере? – и так далее. Это один из вопросов, который предстоит выяснить в следующей моей книге.)
Здесь самое шумное место в Риме: мотороллеры, мотоциклы, машины, которые резко, со скрежетом тормозят, несмотря на запрет, автомобильные сигналы, лязг железа, крики – словом, все. Но это мне не мешает. Римлянки обезображены платьями-рубашками, еще более вызывающими по вечерам на Виа Венето, чем утром на домохозяйках квартала. Разгул педерастического садизма у знаменитых модельеров.
Среда, 16 июля
Я перечитала свой дневник, меня это позабавило. Надо продолжать, но следует вести его более тщательно. О том, что «само собой разумеется», обычно умалчивается: например, наша реакция на казнь Надя.
Почему есть вещи, о которых мне хочется рассказать, а другие – утаить? Да потому, что они слишком драгоценны (священны, быть может) для литературы. Как будто одна лишь смерть, одно забвение достойны определенной реальности.
Если бы только я могла писать, когда выпью, или сохранять немного воодушевления, когда пишу! Должна бы существовать какая-то точка соприкосновения!
Дождь, римский дождь. Как это красиво в полночь с раскатами грома и шумом ливня. Риму идут грозы. Я открыла жалюзи; водопады струятся с неба, с купола Пантеона, с крыш, с водосточных труб. Вижу три крохотных застывших темных силуэта с белым пятном рубашек под ставшими вдруг громадными колоннадами Пантеона; вот они неторопливо передвигаются по черно-белой паперти, а вокруг них бушуют вода и молнии. Это красиво. Улица превращается в бурный поток, кусок бумаги попадает в водоворот и, покачавшись, распластывается на стене. Когда сверкает молния, на дорогу обрушивается груда блестящих стразов. Внезапно в этом каменном городе повеяло мощным запахом земли. Автомобили, словно корабли, оставляют за собой струи воды. И вдруг – никаких автомобилей, электрический свет снаружи погас. Люди пытаются выйти из ризницы; мальчик пробует открыть зонтик, и такси с ревом трогается с места. И все те же мужчины, необычные и спокойные, такие маленькие, едва передвигающиеся, черные и белые на черно-белых плитах.Затишье. Зажглась одна вывеска: Пиццерия. Последние раскаты грома. Пробегает какой-то мужчина в розовом и синем. Час ночи.