Крепость Магнитная

— Дети спят?

— Старшая читает. Вся в отца, от книжки не оторвать. В третий класс перешла. А младшенькая — та, чуть смеркнет, сразу в постель: набегается за день… Так ты, говоришь, сама из Минска?

— У отца с матерью свой дом, — отозвалась Роза. — Почти два года не виделись.

— Два года! — покачала головой Мария. — Как можно!.. Обязательно съезди. В одиннадцать вечера на поезд — а утром в Минске. Пока муж будет на учениях, ты и домой вернешься.

— А что если сегодня?

— На твоем месте и думать не стала бы! Будь моя мама жива, пешком пошла бы! Два года назад умерла. Хорошо было с нею. Я на работу, она — с детьми: и накормит, и присмотрит. Рано, всего на пятьдесят первом году, скончалась.

Роза слушала, и ей становилось грустно. Мало того, что давно не была дома, так еще и писала редко. Матери скоро семьдесят, отцу — больше. Старик еще держится, а вот мать — прибаливает.

И защемило сердце.

Вернулась в комнату и долго не могла успокоиться, ходила из угла в угол, волновалась, отец, наверное, не хотел сказать, что мама тяжело больна, смягчил — прибаливает. Не написал и о том, что за мамой нужен уход.

За окном уже было темно. Роза слышала, как Мария в шлепанцах прошла на кухню, затем, вернувшись в комнату, погасила свет. Роза посмотрела на часы — ровно десять. Пригородный на Минск — через час, времени предостаточно. Надела лучшее платье, уложила в чемоданчик самое необходимое и вышла из комнаты. Скрипнула половица, и сразу — голос Марии:

— Не спится на новом месте?

— Решила ехать… Поговорила с вами, разволновалась. Думается, мама очень больна.

— Правильно решила! Сейчас я провожу тебя.

— Что вы, не надо.

— Роза, ты здесь человек новый, — не отступала Мария, — вдруг чего, что я скажу старшему лейтенанту? Минуточку… Ну вот и все. Пошли!

43

Галина вышла из ворот электростанции, потянулась к берегу Урала, где уже сидело и стояло несколько человек в ожидании катера: правобережники. На широком плесе яркими бликами переливалось солнце. Утро, а уже такая теплынь. Наконец-то пришло лето!

После нелегкой ночной смены приятно было погреться на солнышке, подождать, пока придет катер.

Там, на правом, пока пустынно. Но уже маячат на бугорке два кирпичных дома. В одном из них, а точнее, в первом, Галина получила комнату. Окно отсюда видать, вон крайнее справа! В комнате центральное отопление, стены и потолок хорошо выбелены, гладкий ксилолитовый пол. Никогда в такой не жила! Со временем все рабочие переселятся на правый, об этом говорил еще Орджоникидзе. На левом — останется лишь завод. Так будет, но пока всего два дома.

Галина довольна, что перешла сюда, в степь. Утром откроет окно — с поля аромат… Неудобства пока с переправой, но это, как ей кажется, временно. В газете писали, скоро начнется отсыпка дамбы, а на середине плеса, над самой глубиной — повиснет мост. Пойдут трамваи, автобусы…

А пока — катер. Он привозит людей на работу и увозит обратно. Вот и сейчас, рассекая широкий плес, курсирует от одного берега к другому. Хотя так бывает не всегда. Иной раз приходится долго ждать.

Сойдя с катера, Галина сорвала колокольчик: какой красивый! Залюбовалась. Вот бы Аленке показать. Шла, сшибая ногами одуванчики, думала. Сейчас напьется чаю, посидит немного — и в постель! Прежде всего надо выспаться. С двадцати четырех опять на работу. Заболела сменщица, и заменить больше некому. Придется пропустить занятия в институте.

Пока закипал чайник, развернула старый журнал, который взяла почитать у соседки, и увидела фотографию, знакомую еще с прошлого года: Молотов и Гитлер стоят рядом. Стало как-то не но себе.

Но когда прочитала статью, вроде отлегло от сердца. Советский Союз и Германия, оказывается, после заключения пакта о ненападении договорились о развертывании торговли… Что ж, очень хорошо! Кому она нужна, война, — людей убивать?.. И Галина прочитала дальше: «Ненападение — это значит жить в дружбе и согласии, обмениваться делегациями, торговать, делать все, что присуще нормальным людям, и ни в коем случае не браться за оружие». И вдруг опять сомнение: а не подвох ли это? Не прикидывается ли волк овечкой?..

Раздумывая, она не могла не вспомнить заявление Сталина о том, что войну против Советского Союза развяжут скорее всего немцы. И этот разбойник Гитлер, наверное, не случайно пытается скрыть шило в мешке. Маскируется под миротворца. А ведь по его указке раздавлены Австрия, Чехословакия, Польша… Видать, мало этого — готовится отхватить кусок пожирнее. Взглянула еще раз на фотоснимок, и опять Гитлер показался не то шулером, не то промотавшимся дельцом, который однако претендует на порядочность. Что-то неясное, затаенное было в его обличий. Но бог с ним! Торговля, добрососедство — куда лучше, чем война!

В комнату неожиданно вошла соседка Катя:

— Тебе телеграмма, — сказала она. Еще ночью принесли. Срочная!

Галина схватила телеграмму: как же она ждала ее и вот наконец-то! Пробежала глазами лаконичные строки. Повеселела, стала благодарить соседку. Предложила стакан чаю, но та отказалась: посоветовала ложиться спать, ведь устала на работе.

Платон и раньше писал, что приедет в отпуск, но то было предположительно, а теперь… Перечитала еще раз телеграмму и, не сдержав нахлынувших чувств, с радостью воскликнула:

— Едет! Уже едет!..

— Кто? — не поняла соседка.

— Да он же, Платон! Не опоздать бы!

Засуетилась, стала искать, во что бы переодеться. Достала из чемодана любимое кремовое платье, новые туфли… А выйдя из подъезда, подобрала подол — и бегом к переправе! Вокзал на левом берегу, до него не близко. И, увидя, что катер, стоявший у пристани, отчаливает, замахала руками:

— Обо-жди-те-е!

Перевозчик однако не стал ждать. Не обратил на нее, запыхавшуюся, никакого внимания; отвалил от стенки. Не заметил? Нет, не захотел взять: мало ли их, пассажиров, желающих сесть в последнюю секунду!

Катер быстро удалялся. Галина смотрела вслед чуть не плача: когда он теперь вернется? Ждать его — значит опоздать к поезду. Что же делать? Прямо-таки хоть лезь в воду — и вплавь до того берега…

— Не пруд — море! — словно угадав ее мысли, сказал рыбак, сидевший с удочкой у переправы. — На тот берег не доплыть!

Катер вернулся минут через тридцать, и Галина поспешила занять место в его открытом, пустом салоне. Полагала, перевозчик отдохнет минуту-две и быстро доставит ее на ту сторону. Но тот не спешил, развалился в кресле, задымил папиросой.

— Одну, что ли, повезу?

Стала просить, умолять, да куда там, и слушать не хочет. Дососав папиросу, вынул из пачки новую.

Подошли еще трое рабочих. Оторвав билеты, перевозчик сунул деньги в карман, но на их просьбы — скорее отчаливать — лишь пробурчал что-то насчет инструкции.

Пришлось ждать.

Наконец, оказавшись на левом берегу, Галина первой соскочила с катера, сняла туфли и босиком, не боясь наколоть ноги, побежала через пустырь к трамваю. Обулась лишь в вагоне. Еще издали увидела вокзальные часы и облегченно вздохнула: успела-таки!

В зале ожидания пахло карболкой. Дезинфекция в неблагоустроенном городе — обычное дело, однако сидеть и вдыхать этот запах было невмоготу. Потянулась к двери, собираясь выйти на перрон, кстати, там кто-то уже прохаживается. Пожилой привратник грубо остановил ее:

— Билет, гражданка!

— Я пришла, чтобы встретить…

— Перронный билет, говорю! — уточнил блюститель вокзальных порядков.

Она давно никуда не ездила и ничего не знала о бог весть когда и кем установленных поборах. На перрон вообще легко пройти без всякого билета: вокруг вокзала никакой изгороди. Да уж ладно, порылась в сумочке, подала рубль в кассу. Подошел поезд, и она, заглядывая в окна, живая и радостная, пошла вдоль вагонов. Где же он? Столько народу, что и проглядеть можно! Наверное, там, в хвосте… Потянулась в конец поезда, и опять тщетно. Скорее всего, не заметила, как он прошел к трамваю. Подхватилась — и бегом!