Крепость Магнитная

Тянулась вперед, боясь остановиться. Хотелось пить. Зачерпнула горсть снега, поднесла к разгоряченному рту и… застыла, как вкопанная. Впереди из-за березового колка показался всадник. Выскочив на поляну, он осадил лошадь, пустил ее шагом. Бросилась наперерез, замахала руками:

— Стойте! Остановитесь!..

Всадник подъехал не спеша. С виду старик. Рыжая низкорослая лошаденка кивнула головой, словно поприветствовала незнакомку. За спиной у старика ружье. Он в ватнике, в мягких сапогах с галошами. Бородка в три волоска. Из-под лисьего малахая блестят окаймленные сетью морщин, добрые черные глаза:

— Чего сыпрашивал, девошка?

— Мне в Магнитку… Одна в поле осталась. — Роза не хотела сказать — заблудилась. Старик слез с лошади, кривоногий, коренастый:

— Дорога потерял — плохо. Но ты не бойся. Мы тут живем и все знаем. Говоришь, Магнитка надо?.. Видишь, вон колки, так и шагай. Смело, прямо шагай… А туда, — старик показал в другую сторону. — Туда не ходи, там Париж…

— Пари-и-ж?

— Да, да! — подтвердил старик. — Дорога на Париж.

Роза впервые слышала: оказывается, здесь, на Урале, свой Париж! Было чему дивиться, но сейчас не до этого. Спросила, далеко ли до Магнитки?

— На коне совсем близко. Но ты поспешай, еще мал-мал — и день кончился. Быстро ходи!

Поднявшись в седло, старик взмахнул плетью, поскакал в ту сторону, куда, по его словам, уходила дорога на Париж.

Роза посмотрела ему вслед: «Спасибо!»

Она и сама не знала, сколько времени шла, но, когда поднялась на гору Магнитную, уже смеркалось. Размахивая сумкой и тяжело дыша, поторапливалась: и откуда только силы брались! Неожиданно внизу показались огни: перед нею лежал большой, недостроенный город. А поселок, куда шла, где он?.. Да вот же, чуть правее! И как она утром не заметила его?

Акман-токман застал Платона на пятом участке возле барака, на фасаде которого красовалась вывеска «Оргнабор и распред рабсилы». Он вознамерился было идти на «виллу», но тут ветер, сорвав с него бескозырку, покатил по полю, как бы для потехи стоявших на крыльце хлопцев. Платон кинулся вслед, да куда там, понеслась, будто колесо под гору.

— Смотрите, матрос голову потерял! — послышался хохот. Затем свист. — Держи ее! Держи!

Не случись на пути канавы, бежать бы ему да бежать!

Прикусив ленты, как на ветру в море, пошел к бараку: лучше подождать, вон как завертелось!

Затишье пришло к вечеру. На мутном небе слабо просвечивался молодой, узкий месяц. Под ногами и снег и вода. Как ни ухитрялся обходить лужи, да разве все обойдешь: промочил ноги.

Когда добрался до «виллы», было уже темно. Открыл дверь и увидел Янку, который, нервничая, возился с примусом. Примус чихал, вспыхивал, бросая копоть под потолок.

— Керосиновая твоя душа, — бурчал Янка. — Не спеши на тот свет, там мастеров нет!

Янка был мастером на все руки. Чинил все, что находил неисправным: часы, велосипеды, швейные машины, а то и самолет, на котором учился летать.

— Ну, как? — спросил он Платона.

Тот вытянулся в струнку, взял под козырек:

— Поступил, товарищ начальник!

— Ну и замечательно.

— Что ж тут замечательного, — уныло протянул матрос. — Опять на стройку: кирпичи, камень, раствор… Летом еще ничего, а вот придет зима — танцуй на лесах от холода.

— Не понимаю, — засыпая пшено в чугун, отозвался Янка. — Его на мировую стройку приняли, а он еще и недоволен. Не нравится, зачем же тогда просился, в глаза людям лез? В общем, нечего здесь обиженного из себя корчить! Ты просто не понимаешь, быть строителем в наше время — значит идти в первых рядах. Это очень важно. Вот явился ты на голое место, вокруг ничего — земля и небо. Через месяц-два, глядишь, стены, крыша над головой. Жалею, прилип к горе, а то бы, не задумываясь, — на стройку.

— Стройка — это временно. Пустим завод, а потом куда?..

— Дите, как есть дите! Болтаешь, а что и сам понять не можешь. Строительство у нас только начинается. Вслед за первой пятилеткой, будет вторая… десятая. Да, да! Тысячи заводов и фабрик поднимутся на нашей земле. Вырастут новые города, поселки. На реках встанут гидростанции. Придет время, и мы безжалостно будем ломать старое, отжившее и на его месте воздвигать новое, современное. А кому этим заниматься, да вам же — строителям! Профессия строитель — самая древняя и, если хочешь знать, самая почетная на земле!

— Я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь! — сердился Янка. — Учиться тебе надо. В газету, в книгу почаще заглядывать. Такой простой вопрос и уже запутался. Слыхал, в соцгороде рабфак открылся? Вот и поступай, пока не поздно.

Варево в чугунке забулькало, брызнуло через край. Примус тотчас зашипел, стал коптить, Янка убавил пламя, взглянул на ходики:

— Ужин готов, а ее нет.

— Ты о Розе?

— Говорила, к семи вернется, а уже девять. Занятий по музыке сегодня нет. Курсы немецкого с утра. Непонятно, где она может быть?

— В кино, наверное.

— Одна не пойдет.

— Смотри, подлабунится какой хлюст… красивая она у тебя.

— И вправду дите! Да я что, женки своей не знаю? Дурак я, что ли?!

— Один мудрец сказал: нет ничего сложнее, чем познать женщину. Думаешь, не прав? С виду мила, добра, а попробуй раскуси, что там у нее внутри. Вон Галина, например…

— Ты же сам виноват, — повернулся Янка. — Полюбил девушку, не отходи от нее, глаз с нее не спускай. Уехал — бомби письмами, бросай на ее голову открытки, телеграммы, чтобы чувствовала — ты далеко, а не забыл… А теперь скажи, сколько ты за время службы писем Галине написал? Два письма за три года?

— Не два, а двадцать.

— Удивил! Одно письмо в два месяца. Две тыщи — вот тогда бы!.. В общем, сухарь ты, а не кавалер, тебе не за девушкой ухаживать — свиней пасти! Ну, а что касаемо Розы, так я спокоен. Задержалась на работе, скоро придет.

Ходики, тикавшие в углу, отсчитали еще час, а Роза не возвращалась. Янка заглядывал в окно, перебирал пальцы, прислушивался:

— В поликлинику что ли сходить? — наконец не выдержал он.

— Пойдем вместе.

— Зачем же? Ты оставайся. Газету почитай или вон суп ешь. Проголодался ведь.

— Не могу. Ты очень какой-то встревоженный.

— Я спокоен.

— Молчи уж, места себе не находишь.

— Вот чудак, я все к тому, что забоится одна. Поздно уже. — Накинув на плечи фуфайку, Янка метнулся к выходу. Слышно было, как он побежал вверх по ступенькам, потом хлопнула калитка. Не раздумывая, Платон поспешил за ним. Нагнал у самой дороги:

— Вдвоем веселее. Еще бандюга какой встретится.

— Что?

— Уркаган, говорю, какой-нибудь.

Янка не отозвался. Иное было у него на душе. В самом деле, куда она могла запропаститься, Роза?

В поликлинике дежурная медсестра пояснила: Роза Павловна вероятнее всего задержалась на горе у больной женщины. Главврач послал. А на улице вон какая непогодь: пешком не разгонишься!

Медлить было нельзя, и они не взошли, а взлетели на Магнитную гору. Преодолевая сугробы снега, спустились в ложбину к поселку. Поселка, собственно, пока нет, всего несколько землянок. Да и будет ли? Дело не в этом, главное, люди осели. Узнать, в какой землянке больная, было нетрудно. Двери открыла седая, тщедушная старуха и на вопрос, была ли врач, ответила, что ждет доктора с утра, а его все нет.

— Может, серьезное что-нибудь, — сказал Платон, когда они вышли из землянки.

— Не каркай! — оборвал Янка. — Не такая она, чтобы с нею случалось всякое!

И спохватился: как же он раньше не подумал — на репетиции она! Да, именно там. Приближался смотр самодеятельности, и Роза не только сама готовилась к выступлению, но и отвечала за подготовку других. Однако ничего не сказала об этом, уходя на работу. Такая предусмотрительная — и вот…

Как организовать поиски жены, Янка нашелся не сразу. Сперва заговорил о клубе медиков, но тут же предложил сходить на одиннадцатый участок к медицинской сестре Вале, у которой часто бывала Роза. И опять передумал: потянул сперва Платона в больничный городок.