Страница 45 из 117
Зеленая маска стала раздуваться, как воздушный шар. Она зашлась в приступе хохота, да так сильно, что обвислые груди заколыхались, словно две слабо надутых груши под ударами боксерской перчатки.
- В нашем театре все живые! – взвизгнула она и... растворилась в темноте. И только ее тень корчила рожицы, то открывая, то закрывая рот...
Катя ждала маску человека-птицы. Ведь именно та сообщила ей, что Катарина простит Альберта. Может быть, от нее можно будет еще что-то узнать?
И вот оно – яркое оперение, отливающее золотом и бронзой! И – руки, сомкнутые на груди! Но почему в прошлый раз ей показалось, что это – знак чистосердечного признания? Ведь сейчас так явственно видно, что через пальцы сочится кровь... Раненая птица! Вот почему у нее и голос стал гортанным... Да у нее же простреленное горло!
Птица открыла длинный зеленый клюв и прохрипела:
- Катарина простит Альберта...
«Да что же это? – Катя схватилась за голову. – Какая Катарина? Какой Альберт? Если это я, то за что мне его прощать? А если это другая, то что же мог сделать совершенно нормальный человек, и даже – доктор философии, чтобы говорить о его прощении?»
- ...И когда они вдвоем пройдут тропой очищения... и положат дар богам...
Заиграла музыка. Но совсем не та легкая струящаяся мелодия, как в прошлый раз – с перезвоном колокольчиков, мягких ударных и нежных щипковых. Неожиданно громко и тревожно началась увертюра к опере «Летучий Голландец».
Прелюдия из резких и дерзких звуков извещала о том, что стихия на самом деле разбушевалась: ветер по-волчьи завывал, замолкал и снова ревел, как зверь. Но вот эти звуки постепенно сменились на теплые и нежные, полные умиротворения. «Встречали ль вы корабль? – запела Сента.
«Почему? – подумала Катя. – Почему Сента отказала Эрику? Ведь она любила его! Почему сохранила верность Голландцу, и даже – погибла ради него? Ведь его она почти не знала... Разве что слышала о нем легенды».
И снова грозный фанфарный клич! Суровые и скорбные ноты арии Голландца вселяют смятение. Неужели произойдет трагедия? И не будет другого финала? Но вот на фоне скорби и отчаяния слышится светлый и восторженный голос Сенты. Она уже – на утесе! Нет-нет, Сента, не надо! Но девушка не слышит Катю, она в последний раз оборачивается, словно прощаясь... И ее глубокий пронзительный взгляд обжигает отчаянной страстью!
...А в бездонной пропасти волны яростно разбрасывают пену, то поднимаясь почти до вершины утеса, то опускаясь до самого дна пучины.
***
Она вошла в столовую, когда мужчины хохотали над какой-то шуткой.
- Неужели анекдоты «травите»?
Ее вопрос повис в воздухе. Оба молчали. Как же сказать ей об античных пирушках с флейтистками и гетерами, с особенно рьяным поклонением Богу Дионису и с расплескиванием вина из кубков?
- Да ладно... Если вам так уж нравится...
- Катюша, Баба Яга проснулась... – отец явно хотел сменить тему.
- Ах, да... Давайте я заварю свежего чайку!
- Не возражаю! – подал голос Буди. – Мне показалось, что сейчас меня здесь смогут выслушать. А приехал я для того, чтобы пригласить Катю... – Он посмотрел бездонными черными глазами в ее карие озера. Они волновались, они были растеряны... Но именно в этом смятении казались такими прекрасными... – Катя, я не говорю, что ты это должна сделать... – Буди сделал акцент на нелюбимое Катино слово «должна». – Я просто очень сильно прошу тебя, чтобы ты со мной поехала!
- Зачем? Куда? И когда? У меня столько вопросов... Ничего не понимаю!
- Катюша, успокойся, - отец ласково погладил ее сжатые в «замок» ладони. – Давай послушаем... гостя...
***