Страница 20 из 117
- Я думал, они на гнилой соломе время коротают, а тут, как для бояр – отдельные палати с постелью...
Заключенные сидели на стульях за столом и уплетали завтрак за обе щеки – видимо, совсем неплохой была эта еда.
- В наших тюрьмах очень гуманные законы, - заметил сопровождавший русского царя помощник Николаса Витсена, - мы не просто наказываем преступников, а даем им возможность исправиться... Поэтому условия содержания сносные. А еще им позволено работать: кто покрепче – пилят бразильское цветное дерево, его наши корабли доставляют, а другие – делают бархатные ткани... За такую работу мы даже платим... Конечно, не так много...
- Не видел еще таких тюрем, поэтому и удивлен, - проворчал царь Петр.
- Мы впервые в Европе, а может, и в мире – создали цухтхауз еще сто лет назад. А за это время многое в нем улучшили и гордимся этим. У англичан до сих пор в общих камерах содержатся и мужчины, и женщины, и дети, спят на соломе, а едят хлеб с водой. Так же и во Франции, в Бастилии. А у нас для женщин есть отдельный цухтхауз, и там такие же, как и здесь, для мужчин, порядки. Думаем даже о том, что заключенных нужно разделить на группы по их нравственным качествам...
- Ну как вам тут отдыхается? – обратился Петр Великий к арестантам. – Понравилось? Или на воле лучше? А? Что скажешь, Тугодумов? Или ты – Сопляков?
- Я, вообще-то, Сабляков, - послышался несмелый голос вельможи.
- Ничего, был Сабляковым – станешь Сопляковым... Раз царь оговорился...
Довольный своей остротой, он перевел разговор на прежнюю тему:
- У вас тут лакены[64] не из шелковых дамасков, да с вензелями арестантов? Или просто с брабантскими кружевами? Я вот тоже хочу пригласить в Московию фламандских мастериц, чтобы они обучили наших девок плести такие кружева. А кровати, смотрю, какие хорошие! Правда, не сравнить их с той, которую мой отец, Алексей Михайлович, приобрел у немца Ивана Фансведена... Бывают же такие дорогие кровати – даже боярину надо четыре года работать и хлеба не есть, чтобы купить ее. Сам я и на медвежьей шкуре могу спать, так что хорошо, что не видел эту кровать, Алексей Михайлович еще до моего рождения подарил ее персидскому шаху...
- Иван Фансведен, - вставил свою реплику помощник Николаса Витсена, - известный мастер. Нет ему равных в фигурной резьбе по дереву, да по золотой и серебряной отделке фигур... Это имя очень известным было... лет тридцать назад. А сейчас его ученики работают...
- А это что за книга лежит на столе? – спросил Петр Великий своего спутника.
- Это Библия. В цухтхаузе есть священник. И грамоте тоже обучаем: письму, математике...
- Так в такой цухтхауз люди будут добровольно приходить, - заметил русский царь.
- И приходят – бюргеры довольны тем, что могут отдать своих непослушных сынков на перевоспитание. И даже платят за это...
- Нет, не подойдет для моих преступников такое наказание, - покачал головой Петр Великий. – Как же так: и голову им отрубить нельзя, и сгноить в арестантской невозможно... Слишком гуманные у вас законы.
Потом он немного подумал и, видимо, вспомнил ту старушку, которая встречала не вернувшийся корабль из Батавии.
– Ладно, из-под стражи отпустить и послать на кораблях, да не вместе, а по отдельности, одного – в Батавию, другого – в Суринам[65]. Пусть поучатся терпению у матросов...
Потом он обратился к князю Тугодумову:
- Про Батавию я уже много наслышан, а вот про Суринам – нет. Ты у нас хороший рассказчик, вот и поедешь туда, а потом расскажешь нам, чем же он хорош, что выменяли его голландцы на Нью-Амстердам? А какой был важный порт... Неужели Суринам лучше? Кого ни спрашивал про него – никто толком ничего и не сказал. Вроде пока те, кто уехал туда, еще не вернулись...
***
На следующий день снова пришел корабль из Ост-Индии. Он был гружен китайским товаром: шелком, парчой и бархатом, фарфором, сахаром, пряностями и лечебными травами, среди них был даже столь редкий и ценный в те времена хинный корень. Ассортимент груза пополнили китайские обои, получившие уже популярность в Европе, черный чай – ему, в отличие от зеленого, голландцы отдавали предпочтение, и конечно же всевозможные «безделушки» - вееры, текстильные изделия с вышивкой, женские украшения.
Весь этот груз был получен в китайской фактории в обмен на пряности из Батавии. Так что корабль шел опять из Батавии, просто на сей раз по удлиненному маршруту – через китайский порт Кантон[66]. Шустрые портовые грузчики быстро наполняли тележки тюками и мешками, небольшими коробками с особо ценным или бьющимся товаром. Они выгодно отличались от матросов: те – грязные, в давно не стираной одежде, а главное – настолько измученные долгой дорогой, что еле волочили ноги, а эти – в опрятной униформе, энергичные, веселые.
И опять поодаль от суеты, царившей вокруг корабля, стояла старушка Лиза и пристально вглядывалась в лица моряков, спускающихся по трапу. Нет ли знакомого, а с ним и весточки от Годфри? На сей раз компанию ей составили еще несколько женщин, одна из них – совсем молодая, с ребенком на руках. Видимо, корабль, на котором служили их мужья, тоже не пришел. А может быть, он и причалил, но без них: кончина на чужбине или же болезнь по дороге кому-нибудь, да выпадали черной картой на каждом судне, возвращавшемся в Амстердам.
Один из плетеных коробов, лежавших на тележке, упал на накатанный пирс, и посыпались из него тяжелые ювелирные изделия из серебра: кубок для вина, кувшины, курительница и несколько богато украшенных женских украшений. Матрос тут же нагнулся и подобрал их. Он бросил их в короб, как бросают на разработках камни – пустую породу: беспристрастно, и даже с чувством некоторого пренебрежения. Для него этот груз на несколько миллионов гульденов не представлял никакой ценности. Он был всего лишь причиной появившихся на его руках мозолей и маленькой-маленькой частью его долгой и тяжелой службы, которую он не имел права прервать до конца контракта, то есть, на протяжении пяти лет.