Иллюзия вины

— Нет… я их дома оставила…

— Все в порядке. Просто давай… давай постараемся подумать о чем-то хорошем, чтобы тебе стало лучше. Помнишь, как ты мне рассказывала о своем первом осознанном сновидении? Ты говорила, что гуляла по синему полю и увидела там знакомый тебе дом…

— Это ложь… я лгала тебе.

— У тебя не было осознанного сновидения?

— Было… просто с другим сюжетом. Я не хотела рассказывать тебе о настоящем… сюжете сна, — она почти успокоилась и только шмыгала носом.

— Что же там такого было?

— Моя мать. Я видела во сне свою мать… живой и невредимой… и стройной… в ее лучшие годы. Мы стояли у подножия одного из Калифорнийских водопадов… и… и любовались этой красотой. Тогда я и поняла, что сплю. Просто я не могла сказать тебе о том, как видела свою мать… и водопад… все водопады расположены в Калифорнии, это… это…

— Я понимаю. Это был очень личный сон. Я бы тоже о таком не стал рассказывать.

— Знаешь, я же ведь никому не говорила, что меня еще маленькой девочкой изнасиловали. Мама с папой знали о моем биполярном расстройстве, но они не знали, что все это пошло от того случая… я никому не говорила.

— Но ты же все равно говоришь, что ты… только после смерти матери изменилась, что раньше тебе не было дела до… до…

— Нет… раньше я просто могла устраивать беспричинные истерики… но только после смерти матери… я… я…

Кристен вновь бросилась в слезы, закрывая лицо руками.

— Что такое, Кристен? Чего ты? Если не хочешь, не вспоминай об этом, я знаю, что это очень тяжело.

— Просто… я была с ней до ее последнего вздоха, — она неуклюже попыталась вытереть рукавом новые слезы. — Я ухаживала за ней даже когда… когда отец уже не мог ее видеть. Сначала мама перестала выходить из дома, затем из своей комнаты… а потом и вовсе не могла подняться с кровати. Она увеличивалась у меня на глазах… она все ела и ела… я просила ее остановиться, задуматься над тем, что она делает… но она перестала меня слушать, а слушала только эту жирную суку Асэль! Ты не представляешь, как это… как это было тяжело бороться одновременно с омерзением и… и понимаем, что это твоя мать.

— Асэль? Асэль Лэндсбери?

— Да! Эта жирная тварь называлась ее подругой и постоянно подстрекала маму ни в чем себя не ограничивать. Асэль сама с трудом передвигалась и пыталась добиться того же от мамы! Зачем она это делала?! — взревела в слезах Кристен. — Зачем ей было разрушать чужую жизнь?!

— Я… я не знаю, Кристен. Может она сама не знала, что делает…

— Знала она все! Она чуть ли не каждый день приходила к моей матери и ездила ей по ушам, что нельзя себе ни в чем отказывать, что если хочется, то нужно есть! Это было отвратительно! Это она виновата в маминой смерти! Где была эта «подруга», когда моя мать под утро перестала дышать у меня на глазах?! Все, что у меня осталось от нее это… это… клок выпавших волос у меня на руках.

Эмоции захлестнули Кристен и она начала буквально тонуть в своих слезах, не прекращая рыдать ни на секунду. Я хотел было как-то подобраться к ней, попытаться что-то сделать, но надежно прикованная наручниками рука лишала меня такой возможности. Тогда я решил выждать, пока она не выплачется и хотя бы немного не успокоится.

— Но ведь ты же ей отомстила? — спросил я ободряющим голосом после большой паузы.

— Да… отомстила. Я… после смерти матери я даже не хотела сначала ее убивать. Я просто хотела ее напугать, хотела, чтобы она поняла, что наделала! Я взяла нож и электрошокер и подкараулила Асэль на ее любимом маршруте «дом — продуктовый магазин». Я хотела ее только напугать… но когда я увидела эту жирную суку… что-то… что-то заставило меня наброситься на нее. Я вырубила ее, а потом вспорола ей горло… и в этот момент… впервые за несколько дней у меня наступило облегчение… я успокоилась на какой-то миг. Мне захотелось продлить это чувство спокойствия и тогда я решила немного изрезать ей живот… и руки… а потом я заметила рассыпавшиеся из ее мешков продукты. У меня в голове тогда промелькнула некая… ирония. Асэль косвенно убила мою мать едой… и я украсила эту суку ее же орудием убийства. Пока я раскладывала по ней продукты… я ощущала спокойствие… и ощущаю его прилив каждый раз после убийства, когда начинаю бережно раскладывать продукты. Знаешь, сначала меня наполняют несдерживаемые эмоции, чувство мести… а потом как… послевкусие… медленное спокойное послевкусие.

— А… волос… волос своей матери ты в самом конце ей в рот засунула?

— Да… после смерти мамы я повсюду таскала с собой тот клочок волос… что остался от нее… это… я не знаю, это будто была частичка ее… живая частичка. Я не могла их просто выбросить, они и сейчас со мной, — немного совладав с собой, Кристен вытянула из внутреннего кармана джинсовой куртки прозрачный пакет с несколькими волосами и покрутила в руках, — у меня просто не хватит смелости от них избавиться. Но избавиться от одного — было удовольствием. Это было так, словно моя мама сама ей отомстила. Я затолкала этой твари в рот мамин волос… и дело было закончено.

— Мне только жаль, что ты сразу ей глотку перерезала, — грустно улыбнулся я. — Надо было дать ей… ощутить всю эту боль, сделать так, чтобы она в полной мере осознала перед смертью, что наделала.

— Я тоже об этом подумала… уже после убийства, — она немного улыбнулась, рассматривая волосы в пакете и вытирая остатки слез, — но это было бы рискованно… она бы кричала, визжала…

— Да, понимаю. А почему другим ты засовывала волосы не своей матери… а… ну предыдущих?

— А зачем? Это было бы бессмысленно… они же не виноваты в смерти мамы… они виноваты в том, кто они есть. Это просто была такая… цепочка, связывающая всех тех, кто олицетворял это… это омерзение. Такая же цепочка, как и цифры из их испорченных кишечников. Они все омерзительны…

— Ты все еще чувствуешь потребность в успокоении?

— Да… но… я… я не знаю. Я запуталась… последние убийства принесли мне удовлетворение, но не спокойствие. И это из-за тебя… из-за твоих осознанных сновидений. Я солгала о своем осознанном сне не просто потому что мне приснилась моя мать у водопада в Калифорнии, где мы бывали в детстве… я просто… я тогда будто смирилась с ее смертью. Я видела ее во сне, говорила с ней и понимала, что сплю, что на самом деле она мертва. Я плакала в том сне, понимая, что больше никогда ее не увижу… и я проснулась совсем другим человеком. Я смирилась с ее смертью… но желание убивать никуда не делось.

— Теперь во время убийства ты не можешь в полной мере ощутить то, что было раньше?

— Да… я как будто… не знаю, стала наполовину импотентом, если так можно выразиться. Я убиваю, чувствую удовлетворение… но затем ничего не происходит. Нет того спокойствия, которое завершало действие. И оно мне вроде бы уже и не нужно… но вот только спокойствие давало мне передышку, время подготовиться к следующему убийству… а сейчас мне после одного убийства хочется сразу же разделать кого-то еще, а потом еще и еще… Я не знаю, мне кажется, я должна периодически делать паузы, чтобы все получалось правильно, чтобы не делать ошибок… но у меня начинается ломка. В тот вечер… когда у тебя были галлюцинации… обо мне… я пришла к тебе… стучала в твою дверь, хотела попытаться поговорить с тобой о своих переживаниях, хоть как-то поговорить… но ты не открыл, ты так и не проснулся.

— И ты пошла в Центральный парк, где наткнулась на Уилкинсона?

— Да… я… я была просто сама не своя, я была в ярости от того, что не смогла поговорить с тобой, у меня внутри что-то бурлило… и рвалось наружу. Я взяла с собой только нож и электрошокер… и как только увидела этого жирдяя, то сразу же набросилась на него. Я с такой… такой злостью резала его и резала… а его было так много, что он все не заканчивался. Я ждала, что внутри меня что-то произойдет, что-то скажет «хватит», но ничего такого не было… в какой-то момент я осознала, что это бессмысленно и сколько его не потроши, ничего не изменится…

— Это и заставило тебя вновь сменить место жительства?