Иллюзия вины

— А у тебя есть еще какие-то варианты?

— Ну не знаю, может, я в коме… или обдолбался каким-то галлюциногенном.

— Не припомню что-то за тобой таких увлечений.

— Кристен, — тихо произнес я, вглядываясь в разноцветные глаза маленькой Альмы, — она же сейчас где-то там…

— Ага. И наверняка ждет момента, чтобы выпустить тебе кишки.

— Тогда почему она еще этого не сделала? Ведь лучше же момента не найти… я же сплю, я беззащитен.

— Значит, ей что-то еще от тебя надо. Не пытайся ее понять, она ж сумасшедшая.

— Она же меня… вырубила… электрошокером. Почему я тогда вижу сон? Я ведь должен быть без сознания.

— Очевидно, ты так давно не спал, что уже успел прийти в сознание… только вот задрых тут же.

— Хм… да, это имеет смысл. Но мне… мне нужно как-то проснуться, нужно довести дело до конца…

— Проснешься, как закончишь все здесь, — Дэвид кивнул на держащую меня за руку Альму.

— Ты убил меня, — произнесла девочка, словно с подачи Дэвида, — ты убийца.

— Нет, я не убийца, Альма, — я замялся, неуверенный в том, что сказал. — То есть да, я, конечно, убивал… и да, я убийца… но ты же помнишь, как тогда все вышло.

— Да, ты убил меня, — спокойным голосом повторила Альма.

— Нет. Это ты убила мою мать… и меня бы убила… если бы я не среагировал. Я знаю, ты была ребенком и успела прожить всего одиннадцать лет, прежде чем я лишил тебя жизни… но так уж вышло, никто не виноват. И ты, и я… мы оба оказались не в том месте и не в то время, так уж случилось. Понимаешь?

Девочка вдруг радостно заулыбалась и закивала, будто я рассказал ей добрую сказку, а не причину ее смерти в столь раннем возрасте. Следом она отпустила мою руку и побежала к берегу.

— Ну что, теперь ты готов? — Дэвид посмотрел вслед Альме.

— Да… думаю, да.

— Теперь знаешь, что делать?

— Знаю. Теперь я все знаю.

Глава 8

Сон — удивительная способность человеческого организма. Способность, которая к тому же, в определенной степени, все еще остается не до конца исследованной. За все время нашего бодрствования мы получаем множество разрозненной информации, которая маленькими кусочками цепляется где-то у нас в мозге. Под конец дня может казаться, что вся эта бесконечная информация не имеет никакого смысла, что это лишь осколки чего-то большего и потому этих крупиц недостаточно для создания полной картины познанного за время бодрствования. Но стоит нам позволить себе отдохнуть, заснуть на какое-то время, как наш трудолюбивый мозг тут же начинает раскладывать все по полочкам. Каждая наиважнейшая и каждая бесполезнейшая детали находят свое место в общей картине. Все то, что раньше не имело смысла, теперь его обретает. Все то, что казалось бесполезным, находит себе применение.

И пускай после очередного разряда электричества я проспал, возможно, не более двадцати минут, мой мозг успел сделать все возможное, для того чтобы привести мои мысли в порядок. Произошла перезагрузка моего разума, и теперь все встало на свои места.

Очнувшись и все еще не открывая глаз, первым делом я услышал плач. Отчаянный женский плач и всхлипывающие звуки где-то справа от меня. Я осторожно повернул голову и раскрыл глаза. Сначала передо мной возник неясный подергивающийся силуэт, затем я разглядел очертания человека и в конечном итоге я узнал Кристен Беннет. Посрывав с себя латексные перчатки и бросив их на пол, она сидела в темном углу, обхватив колени руками, и душераздирающе рыдала, будто все беды человечества свалились на нее в один миг.

— Прости меня, — было первым, что я произнес после возвращения в сознание.

— Что? — сквозь горькие слезы процедила она. — Ты… ты сказал… что я… я не… больна и не… не животное.

— Я знаю, — успокаивающим голосом отозвался я, — прости, я не хотел тебя так называть. Просто я устал… я давно не спал. Я был зол, прости. Я не думал, что говорил.

— Ты лжешь! — отчаянно взревела она, хватаясь за электрошокер и направляя его в мою сторону. — Ты хочешь меня убить, я знаю!

От той самоуверенной змеи, хвастающейся каждым своим искусным убийством, не осталось и следа. Прежняя Кристен будто испарилась и на ее место пришла другая, сломленная пополам, внутренне разорванная на части. Нынешняя Кристен являлась полным антиподом предыдущей, она казалась абсолютно беззащитной и жалкой.

Теперь стало ясно, что все ее тщеславные истории о том, как она водила ФБР за нос, на самом деле были попыткой убедить себя в правильности своих действий. Все это время она боролась сама с собой, со своими сомнениями и убеждениями. Она пыталась найти какие-то веские доказательства тому, что ее занятие — правильное, необходимое, а не плод ее болезни и фантазий. Она ожидала поддержки и от меня, она знала, что я могу поставить себя на ее место и попытаться понять… но я не понимал, отказывался понимать. И, похоже, это стало ее последней каплей — против нее обернулось все.

Однако теперь все изменилось. Теперь я кое-что понял.

— Нет, Кристен, нет, я не лгу. Я просто был зол… ты же убила моего друга.

— Он этого заслужил!

— Я знаю, он заслужил. Так и есть, в последнее время он перестал следить за собой, начал курить, разжирел. Ты права, такие люди не заслуживают места среди нас, они губят себя и отравляют своим видом жизнь нам. Просто он был моим другом… это как… как твоя мама, тебе же было все равно на ее внешний вид? Ты же все равно ее любила?

— Да… я любила, — хныкая неуверенно произнесла она, — но ты же называл ее… свиньей… она… она не такая! Не смей о ней так говорить!

— Прости. Я же сказал, что я был зол… на самом деле ты… ты права. Я точно так же как и ты призираю тех… тех, кто так запускает себя, превращает себя в какую-то… отвратительную массу.

— Правда?

— Да. Более того, я тебе могу сказать, что таких как мы с тобой много… просто не у всех хватает смелости совершить то, что совершила ты. Тем, что ты сделала… ты заставила многих людей задуматься над тем, что они делают с собой. Понимаешь, Кристен? Ты им помогла. А я… не знаю, у меня на такое смелости не хватило бы… по крайней мере, до этого момента.

— Но ты же готов был убить меня за то, что я выпотрошила этих тварей! Ты лжешь мне! — вытирая слезы одной рукой, другой она отчаянно тыкала в меня электрошокером.

— Нет, Кристен… правда… я не знаю, как тебе доказать… но я не лгу. Просто меня так воспитали… будто я должен терпеть эту… эту мерзость. Это… это все навязано нам. И это неправильно. Благодаря тебе я теперь понимаю, что не должен все это терпеть.

— Но ты говорил… — продолжала рыдать она.

— Я знаю. И мне очень жаль, что я так говорил. Я же сказал… я… я был зол, ты убила моего друга. Я понимаю, почему ты это сделала, но все-таки я знал его очень долгое время… так же, как и ты свою маму. Просто… пойми и ты меня. Был бы на его месте кто-то другой, я бы тебе слова не сказал…

— Не правда! Ты защищал всех остальных… всех этих…

— В таком случае я тебе лгал… и самому себе. Я так говорил, лишь потому, что был не в себе. Ты что, правда считаешь, что мне есть дело до всех этих запустивших себя жирдяев? Встреть я кого-либо из них на улице, у меня бы как минимум случился приступ тошноты! И это как раз то, что я чувствовал каждый раз, приходя на работу в Бюро и общаясь с Люсиндой. Я никогда не понимал, почему подобных людей вообще держат в силовых структурах…

— И ты… когда ты защищал ее, — она немного успокоилась, вытерла слезы рукавом, но все еще продолжала периодически всхлипывать, — хочешь сказать, что ты рад ее смерти?

— Я могу тебе только сказать, что все еще боюсь в этом признаться даже себе… но… похоже, что да. Я рад, что ты избавила меня от нее.

— Я… я забыла принять литий, — вдруг произнесла она куда-то в пустоту, сражаясь со слезами. — Я думала, что продержусь без него хотя бы день… но… не знаю, не могу.

— Ничего страшного. Ты все равно долго держалась, да еще и с таким стрессом… У тебя с собой сейчас нет таблеток?