Обагренная Русь

3

Не на шутку перепугался Мистиша, когда увидел кинувшегося на него через плетень Негубку.

Еще больше перепугался он, когда подумал, что нужно возвращаться в избу купца, где они жили с Кривом со дня прибытия во Владимир.

И еще стыдно было Мистише перед Митяем, с которым он успел подружиться.

Но что поделать, разве сердцу прикажешь: не на радость себе полюбил он Аринку, а на горе. А расстаться с нею не в силах. И не в силах рассказать обо всем Митяю. Сам ведь Митяй помог ему встретиться с Аринкой, хотя видел он ее и раньше в избе у Некраса (и тогда еще приколдовала она его), а тут такая несуразица случилась: идти Митяю на огороды к Аринке, но кликнул его к себе Негубка и повелел со срочным делом отправляться в Гончарную слободу — одна нога здесь, другая — там. Никак не успеть Митяю, чтобы тут и там зараз побывать. А в Гончарную слободу никому другому идти было нельзя. Вот и попросил он Мистишу сбегать к Аринке, предупредить ее, чтобы нынче вечером его не ждала.

Мистиша рад был для друга постараться: чеботы на ноги, шубейку на плечи — и был таков. Радовался он, что идет к Аринке, но, если бы только знал, чем все это обернется, лучше бы ногу подвернул, лучше бы руку сломал, свалившись на клязьминском откосе...

В тот первый вечер не сразу отпустила его Аринка.

— Коли Митяя нет, то и киснуть мне в избе? Погоди немного — месяц-то какой!.. Неужто охота тебе возвращаться к Негубке?

Промолчал Мистиша, остался. У плетня простояли они весь вечер.

Спрашивала его Аринка:

— Почто ране не встречала я тебя во Владимире?

— Издалече я...

— А Митяя откуда узнал?

— В Киеве повстречались.

— Красив ли Киев-то?

— Красив.

— А Новгород?

— И Новгород красив.

— Шибко разговорчив ты, — сказала Аринка со смехом. — Али боишься меня?

— Чего ж мне тебя бояться? — отвечал Мистиша. — Баба ты и есть баба...

Привык он в Триполе ко взрослому обращению, но это не понравилось Аринке. Отстранилась она от него, погрозила пальчиком:

— Не баба я, а девка.

— Что баба, что девка — все одно, — сказал Мистиша и вдруг почувствовал, что щеки его наливаются жаром. Благо, не солнышко на небе, а месяц — не заметила Аринка его смущения.

Долго еще после того донимала она его расспросами. Осмелел Мистиша и до того разохотился, что рассказал Аринке и про то, как увел Несмеян у боярина фаря и как повстречался ему на дороге Крив и как искали они фаря в Киеве, а потом плыли с Негубкой в Новгород. И про сломанную ногу рассказал Мистиша и про то, как исцелил его чудесный лекарь Кощей.

Долго простояли они у плетня, условились свидеться снова.

— Ну как? — встречал его в тот вечер нетерпеливым вопросом Митяй. — Исполнил ли обещанное?

Не хотел вдаваться в долгие разговоры Мистиша: только и сказал, что с Аринкой виделся, и полез греться на печь.

Не понравился короткий его ответ Митяю. Забравшись следом за ним на теплые камни, стал он шепотом выпытывать: и что сказала она, и не обиделась ли, и где весь вечер пропадал Мистиша.

Притворился паробок, будто сон его одолел, пробурчал невнятное, всхрапнул и повернулся на бок.

Следующий день тянулся до заката без конца. Одного только опасался Мистиша, как бы и Митяю не вздумалось идти к заветному плетню. Но для Митяя снова нашлось у Негубки поручение.

Увидев, как собирается Мистиша, Крив предупредил его:

— Злые люди доброго человека в чужой клети поймали. Куды это заладил ты на ночь глядя? Возьми меня с собой.

— Не боись, Крив, — беззаботно отвечал паробок. — Не с шатучими татями я снюхался. Не стрясется со мной беды.

— Иной и сам на себя плеть вьет, — загадочно сказал горбун и принялся за свою привычную работу — плести Негубке новую сеть. Большой он был мастер сети плести, а купцу в дальнем плаванье добротная снасть — хорошее подспорье.

По совести же говоря, наскучило Криву и это занятие. Бестолковая жизнь его вся прошла в дорогах. И чем выше солнышко, чем ближе весна, тем все больше и больше задумывался Крив, тем все грустнее он становился, все чаще и чаще выходил на торг, заводил разговоры с бывалыми людьми, с завистью провожал отправлявшиеся из города обозы. Манило его приволье полей и лесов, и думал он: вот сойдут снега — одного дня не останусь во Владимире. Когда получил Мистиша через Звездана своего фаря, стал подговаривать его Крив:

— Давай возвернемся в Триполь.

Ни да, ни нет не говорил ему паробок. Удивлялся горбун:

— Да что тебя держит-то?

То морозно, то оттепель — вот и все Мистишины отговорки. Пустое все это. Догадался Крив, что есть причина и поважнее. Не зря пропадает паробок по вечерам.

Так день за днем тянулись. И нынче, как и всегда, проводив Мистишу, сидел Крив один-одинешенек в избе, сеть вязал (работа уж к концу близилась), вздыхал и думал, что зря послушался паробка, зря прельстился Негубкиным гостеприимством. Жил он до сих пор по своей воле, где хотел, там и ночевал, с кем хотел, с тем и дружил — хорошо! «Нет, — сказал себе Крив, — еще раз подступлюсь к Мистише и, ежели не согласится он со мною уходить, все брошу и уйду один».

Тут дверь отворилась, и на пороге появился паробок — будто мысли его подслушал:

— Собирайся, Крив. Я уж фаря оседлал.

— Господь с тобою, — руками замахал горбун. — Ночь на дворе.

— А по мне что ночь, что утро, — отвечал Мистиша, возбужденно шаря по избе и заталкивая в дорожную суму свои вещички. — Так едешь ли ты со мной?

— Что скоро делают, то слепо выходит. Сядь, Мистиша, да объясни толком: аль беда какая стряслась?

— Такая ли беда, что хуже и не придумаешь, — присел на краешек лавки паробок. — В тепле меня холили, сладкими медами потчевали, а я отплатил черной неблагодарностью... Нет, Крив, не жилец я боле в этой избе. И ежели в ночь не уйду из Владимира, то до утра пережду на купецком подворье.

— Нет, негоже это, — укоризненно покачал головой Крив. — Сам же только что сказывал про Негубкино хлебосольство. Так неужто уйдем, спасибо не сказав хозяину? Не в моем это обычае, Мистиша.

— Ну, так оставайся, а я уйду, — поднялся с лавки паробок и руку протянул к двери.

— Никуды не пущу я тебя, — заступил ему дорогу Крив.

— Как же не пустишь-то? — усмехнулся паробок и хотел отстранить горбуна с пути. Но силушка в Кри ве была недюжинная, даже не покачнулся он под его рукой.

— Пусти, — сказал паробок. — Скоро возвернется Негубка, так ни тебе, ни мне несдобровать. Шибко осерчал он. Ежели сами не сойдем, так выставит он нас с позором за порог.

Еще больше озадачил он Крива своими словами.

— Что-то совсем не пойму, я тебя, Мистиша. С чего это вдруг взял да и осерчал на нас Негубка?

— На тебя, Крив, он не в обиде. Ты остаться можешь, а я уйду.

— Уходить, так вместе, — сказал горбун. — Но прежде расскажи мне, что за вечер переменилось.

Замялся паробок, стыдно ему стало. Рассказать — все равно что заново пережить. Но Крив, он такой — с места его не сдвинуть, ежели правды не узнает. А правда горька. Сам Мистиша в случившемся виноват.

Поведал паробок о том, как повадился ходить к Аринке, как словили их вечером и как гнался за ним по огородам Негубка.

— Вона что надумал, — внимательно выслушав его, укоризненно проговорил горбун. — Нехорошо это, Мистиша. Значит, сам девке голову закружил, а теперь — в кусты? Нехорошо... А о том подумал ли ты, каково Аринке будет перед родителями?

— Ох, Крив, и не говори, — вздохнул паробок. — Да что делать? Научи, ежели можешь.

— Ты Негубку дождись.

— Боюсь я его.

— А ты дождись.

— Одно заладил ты, Крив. А того понять не можешь, что пришибет меня Негубка, я же и пальцем не пошевелю.

— Не таков Негубка, чтобы пришибить. Голова у него на плечах, а не кочан. Там сгоряча погнался он за тобой...

На крылечке проскрипели быстрые шаги, дверь отворилась — вошел купец, сапогом о сапог постучал, с усмешкой поглядел на Мистишу, крякнул, скинул полушубок, погрел в кулаке замерзшее ухо, ногою отстранил дорожную суму, покачал головою: