Обагренная Русь

— Избу выстудите, ироды!..

По замерзшим ступеням дружки нехотя спустились во двор, обогнули избу, у колодца остановились, приглядываясь. В конце огорода у плетня стояли двое.

Екнуло сердце у Негубки, Некрас крякнул и, крадучись, пошел по протоптанной дочерью тропке.

Про тропку эту оба дружка знали, даже посмеивались, подмигивая друг другу, — тогда вселяла она в них радость, теперь совсем другие мысли лезли им в голову.

Близко, на два шага от молодых, остановились Негубка с Некрасом. А ведь и верно сказывала Проска: где надо, у нее глаза острее ястребиных. От колодца высмотрела, а они только сейчас разглядели: нет, не с Митяем целовалась Аринка, не Митяю положила она на плечи свои бесстыжие руки.

Узнал Негубка Мистишу.

— Держи его! — закричал купец и кинулся к плетню. Отпрянули друг от друга молодые, Аринка заверещала.

— Ну, гляди мне, — схватил ее за выбившиеся из-под платка косы Некрас.

Негубка тем временем, неуклюже осклизаясь, полез через плетень — догонять убегавшего Мистишу. Да где ему состязаться с паробком! Покуда кряхтел да перелезал он, Мистиша был уже далеко.

— Ужо доберусь я до тебя! — погрозил ему издали кулаком Негубка.

Некрас волок упиравшуюся Аринку в избу. Купец шел рядом.

— А что я вам говорила, — встретила их у порога торжествующая Проска. — Всё не верили мне.

— Нынче поверили, — сказал, задыхаясь, Некрас и швырнул дочь перед собою на пол. — Гляди, мать, какую козу вырастили!..

Не снимая овчины, сел на лавку, решительно расставил ноги:

— Каково?

Аринка, скорчившись, глядела на него с полу затравленным зверенышем. Протяжно поскуливала и всхлипывала, рукавицей прикрывала распухшие губы.

— Ладно еще, ежели соседи не видали, — говорила Проска ровным голосом, ковыряясь кочергой в печи. Лицо ее, освещенное красными угольями, было спокойно-каменно.

Всхлипыванья становились все глуше. Не решаясь подняться, Аринка замерла на полу.

— Встань! — сказал Некрас.

Дочь вздрогнула и снова принялась хлюпать и всхлипывать.

— Вот завсегда с нею так, — объяснил Некрас Негубке, — ежели что не по ней, так сразу в слезы. И ведь знает, что виновата, а через слезы послабленья ждет... Кшить ты! — повернулся он снова к дочери. — Набралась овца репьев, так почто куды не велено лазить? Али с матерью мы тебя такому обхождению учили? Что девичьи думы изменчивы, про то я смолоду знал, да все думал, не про мою дочь говорено. Ан вишь, как оно обернулось. Выходит, и впрямь: бабий ум — перекати-поле... Будя реветь, встань! — сурово сдвинул брови отец.

По-прежнему прикрывая губы варежкой и подвы

вая, но теперь уже потише, Аринка поднялась с полу, но вдруг снова заголосила и пала матери на плечо.

— Куды, куды? — проговорила Проска, продолжая шуровать кочергой в печи.

— Хоть ты не брани меня, мамонька, — пискнула Аринка, — хоть ты пожалей!..

— За что ж тебя жалеть-то, — с неохотой оторвалась от печи Проска. — Не сама ли сладости себе искала? Чай, не мы с отцом блудили на огородах.

— И вовсе не блудила я, не блудила... — заливалась слезами Аринка, ерзая лицом по материному плечу.

— Да как же это? — отстранилась от нее Проска. — Коли Митяй тебе сужен был, а ты с другим миловалась — не блуд ли?

— Блуд, — кивнул Некрас, продолжая сидеть на лавке, опершись руками в раздвинутые колени. — Блуд. И другого названия греху этому нет.

Аринка провела кулаком под носом, прислонилась к стене и затихла. Отдуваясь от пара, Проска выхватила ухватом из огня горшок и поставила на стол.

Некрас задумчиво поскреб пятерней бороду. Сидя рядом с ним, Негубка молчал.

— А ты почто слова не выронишь? — вдруг обратился к нему хозяин. — Небось твово паробка вкруг носа обвела Аринка.

— Не обвела я его, — закричала дочь, — у нас и разговору такого не было, чтобы женихаться!

— Зато у нас был, — оборвал ее Некрас. — Скажи, Негубка.

Купец замялся, про себя подумал: «А ведь и впрямь, ни Аринке, ни Митяю воли своей мы не объявляли».

— Да что сказывать, — уклончиво начал он, прерывая свою речь тихим покашливанием. — Разговор у нас был, чего ж там. Да только молодых мы не спрашивали.

— Чего же их спрашивать-то? — удивился неразумному ответу своего дружка Некрас. — И так все вокруг знали. На те ж огороды бегала Аринка к Митяю. Вот и соседи...

— Про соседей и не говори, — оборвала мужа Проска, и глаза ее впервые зажглись живым блеском. — Соседи все уши прожужжали: когда да когда свадьба? Нынче что им скажу? Страм...

Она кольнула дочь быстрым взглядом и снова при

нялась деловито накрывать на стол: мису мужу, мису Негубке, мису себе, а дочери не поставила.

Аринка в который уже раз за вечер принялась хлюпать носом. Смекнула она: сегодня ей не ужинать — издавна повелся у матери такой обычай. Иного наказания она придумать не смогла.

За все время разговора Некрас так и не сменил позы: сидел на лавке, раскорячившись, и только руками то по пузу водил, то за ухом. Теперь был он озадачен странными словами, сказанными Негубкой. Жена не ко времени сбила его с толку, и он мучительно морщил лоб, пытаясь восстановить в памяти утерянную нить разговора.

— Вот и смекаю я, — наконец произнес Некрас, оживляясь, — вот и смекаю я, что спрашивать молодых — только баловать. А ты туды же, Негубка! Да как же не стыдно тебе такое при Аринке сказывать?

— Почто стыдно-то? — посмотрел на него с укором купец. — Не мы ли с тобою желали счастья молодым?

— Ну, мы, — насупясь, кивнул Некрас. — Почудился ему в вопросе дружка опасный подвох. Ухо навострил златокузнец — что еще скажет Негубка?

А Негубка вот что сказал:

— Ежели не по сердцу Аринке Митяй, то неволить ее не надо. Может, Мистиша ей люб?

— Ой, как люб-то, — перестав плакать, подала голос Аринка. Внимательно слушала она купца.

— Так-так, — сказал Некрас и пошлепал сапогами по полу, — так-так, — повторил он и похлопал руками по коленям. — Еще что скажешь, Негубка?

— А ничего не скажу, — отвечал купец. — Все, почитай, и сказано.

— Все ли? — прищурился Некрас.

— Как на духу.

— Лукавишь, купец.

— Окстись, Некрас! — возмутился Негубка. — Да что ты такое говоришь?

— А то и говорю, что лукавишь, купец, — еще тверже произнес златокузнец. — Сдается мне, что и раньше ты не хотел, чтобы брал Митяй за себя Аринку: не пара-де она ему.

— Да почто же тогда встречались мы с тобой да разговоры говорили про свадьбу? — изумился Негубка.

— Про то и я тебя хотел вопросить.

— Брось, Некрас, — не желая заводить ссору, при мирительно сказал купец. — От лукавого это все, а мы ударим по рукам.

— Лукав ты, но и я не прост, — поднялся с лавки златокузнец, — и желаю, чтобы ноги твоей боле не было в моей избе. Вот бог, а вот и порог, Негубка. Ступай, покуда не выгнал тебя взашей!

Метнулась к мужу своему Проска (откуда и прыть така взялась?), повисла у него на поднятой для удара руке:

— Остановись, Некрас! Кому грозишь, кого выставляешь ты из избы?! Не лучший ли тебе друг Негубка, не с ним ли делил ты и хлеб свой, и соль? Не он ли выручал тебя из беды?..

Тут и Аринка заверещала, кинулась к отцу, стала помогать матери, оттаскивать его от Негубки.

Словно волк, обложенный собаками, зарычал Некрас, скинул с себя обеих — еще сильнее обозлился:

— Кшить, заступницы! Не бабьего худого ума это дело. Как сошлись мы с Негубкой, так и разошлись. И нет такой силы, которая соединила бы нас сызнова.

— Угомонись, Некрас, — сказал Негубка, надевая шапку. — Была промежду нас дружба, встала промежду нас вражда. И не по злому навету, а по твоему недомыслию. Ну да как бог даст. Я тебе недругом никогда не был. Прощай. Прощай и ты, Проска, — повернулся он к матери с дочерью и низко поклонился им. — И ты, Аринка, прощай.

Шагнул Негубка за порог, хлопнул дверью. Некрас опустился на лавку и, помотав головой, ткнулся лицом в растопыренные ладони.