Большое гнездо

«И впрямь легко мы от них отделались», — в который раз уже холодел Веселица от воспоминаний.

Долго ли, коротко ли ехали, вдруг скакавший впереди всех вой поднял предостерегающе руку. Отряд остановился. Люди принюхались — из ложбинки, лежавшей перед ними, тянуло дымком. Неужто так обнаглели тати, неужто не таятся?!

Но тревога их была напрасна. За поворотом показались выпряженные возы с уставленными в небо оглоблями. На оглоблях было развешано белье. Купцы, сгрудившись у костра, кончали вечернюю трапезу.

— Здорово, купцы-молодцы! — зычно приветствовал их Ошаня.

— Бог в помощь, — отвечали купцы. — Садитесь к нашему костру, гостями будете.

— Не до гостей нам, купцы, а за приглашение спасибо. Дороги вам ведомы, народ везде свой. А не встречались ли часом посторонние людишки?

— Да как сказать? Людишек нынче много разных развелось. Кто свой, кто не свой, не поймешь толком. А те, что к обозу нос совали, те, верно, уже далече...

— Где же вас побеспокоили-то?

— А на Влене. Едва сунулись вброд, а они на бережку. Думали, надоть, отбить воз-другой, но не тут-то было. Народ у нас смелый, нас на крик не возьмешь...

Все купцы, сидевшие у костра, были один к одному — все молодые и широкоплечие, на иных поблескивали кольчуги, мечи лежали у каждого под боком, чтобы долго не искать.

— А еще, совсем недавно это было, встретились нам два молодых удальца — из Новгорода, слышь-ко, возвращались ко Владимиру. У одного конь шибко красивый был, каурой масти (при этих словах у Веселицы дрогнуло сердце — не Звездан ли?) ...Так мы их насторожили — езжайте, мол, стороной, а ко Влене не суйтесь. Двое вас, как бы не случилось беды...

— Спасибо вам, купцы-молодцы, — сказал Веселица и так прикинул: на старом месте лихим людям толчись ни к чему — наделали они шуму, побоятся засады. И ежели куды подадутся сейчас, то не иначе как на владимирскую дорогу. Там про них еще никто и слыхом не слыхивал, а от Владимира на Переяславль и Ростов много всякого движется народу, есть чем поживиться.

Все верно прикинул Веселица. И часу они не скакали — наехали на мужика. Лежит на обочине босой и без верхнего платья, борода в крови.

Соскочил Веселица с коня, приложил ухо мужику к груди:

— Жив.

Полили мужика водой из сулеи, в рот влили меду. Открыл мужик глаза и снова зажмурился от страха.

— Не бойся нас, — сказал ему Веселица. — Не вороги мы, а твои спасители.

Мужик сел, прокашлялся и, взглянув на свои босые ноги, запричитал:

— Воры-грабители! Куды чоботы мои дели? Где сермяга?

— Снявши голову, по волосам не плачут, — тряхнул его за плечи Веселица. — Ежели скажешь, в какую сторону подались тати, сыщем и твою сермягу, и твои чоботы...

— А вы кто такие?

— Не твое дело спрашивать. Отвечай, да покороче.

— Короче некуды, — пролепетал мужик. — А как стукнули меня, так всю память и отшибли.

— Толку от тебя, видать, не добьешься, — покачал головою Веселица. — Сиди тут покуда. На обратном пути захватим в Переяславль...

— Спасибо, соколики, — обрадовался мужик. — А не забудете?

— Жди.

За речной излукой дорога пошла плотным лесом. Солнце уже реденько пробивалось сквозь сосны, в низинках, поросших папоротником, легко лохматился тонкий, как паутина, туман. Местами, за ивовой мелкой порослью, маслянисто поблескивали болотца.

— Гляди-ко, — шептал Веселице Ошаня, — как бы нечистая тропку-то не увела.

Надежды на то, чтобы захватить в лесу ватагу, у них уже почти не было. Скоро ночь падет на деревья, а в ночи, да в чаще, попробуй-ка человека сыскать. Еще ежели открытый человек, еще ежели голос подает — куда ни шло, а тайного человека не найдешь и рядом. Просидит за пеньком, проедешь мимо — он и был таков.

У Ошани ухо — все равно что у зверя лесного. Он первый услышал невнятные голоса. В одну сторону повернул коня, в другую и вдруг погнал его через вереск — весь отряд тут же пустился за ним следом...

Впереди замерли удаляющиеся быстрые шаги, а на тропинке — прямо против Веселицы, лицом к заходящему солнышку, — вырос из кустов Звездан. Стоит, на меч опирается, цепким взглядом сторожит мужика в лохматом треухе.

Увидев Веселицу, Звездан глаза вытаращил от изумления:

— Вот так встреча!

Кубарем скатился Веселица с коня, обнялся с другом, Ошаня, вглядевшись в мужика, закричал обрадованно:

— Старого знакомца пымали!..

Вои посмеивались, наезжая конями на пленника:

— Твой ли это тать, Веселица?

— Как ни прятался, а на крючок вздели...

— Хорош карась...

Веселица подошел к Вобею, дернул его за разрез зипуна:

— Свиделись, никак?

Вобей усмехнулся, скользким взглядом прилип к украсившему лицо дружинника синяку:

— Здорово я тебя...

— Должок за мной, — сказал Веселица и, размахнувшись, ударил Вобея по лицу.

— Так, — сказал Вобей и провел ребром ладони под носом. Долгим взглядом посмотрел на дрожащую окровавленную руку, покачал головой.

Ошаня прыгал рядом, примеривался, с какой бы подойти стороны.

— Дай-ко, и я добавлю, — проговорил он и влепил Вобею увесистую затрещину.

Вобей покачнулся, но не упал, скользнул окровавленной рукою под треух.

— Эй вы, — засмеялся Звездан, — мужика мне не попортите.

— Да тебе-то что за забота? — удивился Веселица. — У нас свой счет. С утра ищем должок вернуть.

— А моему должку скоро год будет...

И Звездан рассказал, как бежал с Вобеем от Одноока в Новгород, как пощекотал его тать ножом на Великом мосту, вспомнил и о сегодняшнем поединке.

— Да где же парнишка твой? — забеспокоился Веселица. — Не заплутал ли часом?

В лесу совсем стемнело. Возбужденно переговариваясь, вои правили прежним путем к владимирской дороге.

— Жаль, Прова со всей ватагой не схватили, — говорил Звездан, сидя позади Веселицы на его коне, — а с Вобеем я бы и сам справился.

— Ничо, — отвечал Веселица. — Нынче Прову наши места заказаны. Уведет он своих людишек подальше куды. Вот вернемся, скажу посаднику, чтобы слал по дорогам разъезды.

Правя конем среди темных кустов, радовался Веселица: то-то попотешит он Малку, то-то удивит. Кого-кого, а Звездана в гости в этакую пору она не ждет.

У Ошани мысли были свои. Думал он, как переступит порог избы, как обнимет перепуганную Степаниду и велит нести из погреба меду. А наутро в городе все узнают, как он ловил лихих людей, и не с кем-нибудь, а с Веселицей, любимым Всеволодовым дружинником...

Оставленный при дороге мужичок ждал их исправно, дрожа от холода и от страха под ракитовым кустом. Ошаня посадил его на своего коня.

— А сермяга? А чоботы? — пропищал мужик.

— Жаль, сермяги и чоботов твоих мы не добыли, — сказал Ошаня. — Завалялись у меня где-то дома новые лапти, сыщется и худой зипунишко...

— Дурни вы сиволапые, — ругался мужик. — Почто на срам везете? Лучше бы мне под тем кустом помереть.

Вот как ему жаль было своей сермяги и своих чоботов.

— Сам тачал чоботы, а сермягу жена мне сшила, — ворчал он. — Вернусь, что сказывать буду?

— Авось не вернешься, — успокоил жадного мужика раздосадованный Ошаня, — авось пришибут где — на этот раз до смерти...

Переяславль встретил их тишиной, только кое-где взбрехивали страдающие бессонницей старые псы.

— Пойдемте все ко мне в гости, — пригласил Веселица.

— А что, — согласились мужики, — можно и в гости. Жена-то не проводит помелом?

— Моя не проводит, — похвастался Веселица.

Отворили ворота, въехали. На дворе, у столбика, стоял привязанный конь.

— Уж не мой ли? — приглядываясь к нему, прошептал Звездан.

4

И точно — каурый. От радости у Звездана перехватило дыхание. Ежели каурый на дворе, то и Митяю где же быть еще, как не в избе.