Страница 20 из 25
Резолюции Сталина редко используют бессильную бюрократическую формулу: «Разобраться и доложить». Он почти всегда стремится разобраться сам, а если дает поручения, определяет в резолюции свою точку зрения. Сам себя Сталин загнал в сложнейший лабиринт: он не мог разрешить кому бы то ни было что-то решить, он должен был решить сам, но он не мог решать неверно! Неверные решения разрушили бы образ. Он лишил себя права на ошибку. Но при всем своем уме он был только человек, и не мог никогда не ошибаться. Я. Голованов «Королев»
Стремительно развивавшаяся авиация 30—40-х годов непрерывно ставила вопросы перед конструкторами, политиками, военными специалистами – какой ей быть: высотной, скоростной, невидимой или всепогодной? Какой род авиации будет главным в грядущей войне: штурмовая, истребительная или бомбардировочная? Что будет доминировать в самолетостроении: металл, дерево, композиты? За какими моторами будущее: за теми, что имеют водяное охлаждение или воздушное? Пушки или пулеметы? Колеса или лыжи? Радиосвязь или радиолокация? И смешно было бы думать, что тысячи вопросов, которые служили объектом жарких дискуссий специалистов во всем мире, могли быть решены гениальной прозорливостью одного человека.
Еще раз подчеркнем: изучение литературы, взаимодействие со специалистами помогали вождю находить главное звено. Но всегда ли? И мог ли кто-то сказать вождю про то, что он не то звено нащупал. Вспомните того же А.И. Филина.Перегруженный тысячами государственных проблем, вопросами внешней и внутренней политики, напряженный от постоянной борьбы за власть в партии, Сталин вынужден был решать еще и какой должна быть лобовая броня танков, какова глубина погружения подводных лодок, какое качество главное для самолетов и т. д. Эти знания он должен был получить от умных людей, от узких специалистов, обработать в своем мозгу и выдать единственное правильное решение. Иногда оно было, действительно, таковым. Иногда – нет…
Яковлева, как и многих других, поражало умение Сталина вести непринужденную, неторопливую беседу, при всей своей занятости он никогда не торопился и собеседника не торопил, давая ему высказаться до конца. И это было, пожалуй, самым трудным в беседе с вождем. Так ведь часто бывает, что очень хочется высказать кому-то мудрому, терпеливому, доброму все-все-все, а через десять минут выясняешь, что и говорить-то, собственно, нечего. Сталин много таких перевидал. Но сегодня он был по-особенному благожелателен к молодому конструктору. Десять бесконечно длинных минут рассказывал Яковлев о том, как его новый бомбардировщик летает, обгоняя истребители, в какой восторг приходят летчики, управляя легкой машиной, внимательно следя, чтобы в рассказе не соскользнуть в пропасть мелкого бахвальства. И продолжал говорить о скороподъемности легкого деревянного самолета, о стремительном пикировании, о скорости на высоте. Среди тысяч проблем, стоящих перед боевой авиацией и загружавших его, Сталина, мозг, в последнее время начало казаться (ему внушили?), что главная из них – скорость.
Сталин обернулся к находившимся здесь же Ворошилову и Молотову и полуутвердительно спросил, надо ли запускать в серийное производство тот самый «новейший секретный боевой аэроплан» ББ-22, и те согласно закивали головами. Пока Молотов задавал конструктору какие-то дежурные вопросы, Ворошилов передал Сталину тут же написанную записку. Тот, бросив взгляд в бумажку, утвердительно кивнул головой.
После этого К.Е. Ворошилов встал и зачитал текст ходатайства перед Президиумом Верховного Совета о награждении тов. Яковлева орденом Ленина, автомобилем ЗИС и премией в 100 тысяч рублей. Все трое тут же подписали документ, и Сталин отпустил потерявшего дар речи молодого конструктора.
Если звезды зажигают, значит это кому-то нужно
Сказать, что Яковлев был потрясен, значит мало что сказать. Он был готов услышать от вождя все, что угодно, но такое!
Ошеломленный всем увиденным и услышанным Яковлев пришел домой и молча направился в свою комнату. Мать, знавшая, куда ездил сын, никаких вопросов не задавала – она уже знала правила советской жизни, да и сын не был склонен к разговору. Заглянув через несколько минут к сыну, она увидела, что Александр спит, даже на сбросив одежды…Утром, проснувшись с ясной головой, Яковлев увидел обиженно поджавшую губы мать: она с недоумением обратилась к сыну: как же так, его орденом наградили, а он ей вчера ни словечка. Оказывается, утром все газеты опубликовали указ о награждении «тов. Яковлева за выдающиеся заслуги в деле создания новых высококачественных конструкций самолетов».
Как видим, труды молодого конструктора были замечены, и награда за них была не то что высокой, но просто баснословно высокой. Уже орден Ленина – высшая награда страны – делала его обладателя в те годы человеком общественно значимым, неординарным. Автомобиль ЗИС тоже был поощрением нерядовым, в довоенные годы обладателей личных авто были в Москве буквально единицы. И наконец, сто тысяч рублей были просто заоблачной суммой. Для того чтобы оценить эту сумму, скажем только, что, по данным Роскомстата, средняя зарплата в Советском Союзе в 1940 году составляла 339 рублей, а суточный прожиточный минимум равнялся пяти рублям. Теперь о ценах того времени. На полученные лауреатские деньги можно было приобрести 20 легковых автомашин М-1 (знаменитая легковая «эмка»). Так что вполне понятен порыв молодых сотрудников Яковлева, которые день и ночь корпели над чертежами ББ-22, поучаствовать в празднике жизни. По словам Адлера, «когда Сергей Трефилов, ставший тогда официальным начальником КБ, разлетелся к АэСу насчет дележа ста тысяч, тот его обрезал, сказав:
– Деньгами-то награжден Яковлев, а не коллектив. Премирование, конечно, будет, но попозже, через наркомат.
– Все равно, с вас причитается, – не унимался Трефилов, – нужно устроить банкет на весь свет.
– Ничего не нужно, успокойтесь. Лучше займитесь паркетом, опять везде грязь».
Справедливости ради надо сказать, что коллектив не был обойден вниманием. Ордена и медали (конечно, с подачи Главного конструктора) получили 43 человека. Наркоматом были выделены и деньги: сто тысяч рублей были разделены между ста лучшими работниками КБ. Особо отмечен был летчик Юлиан Иванович Пионтковский: он тоже получил машину ЗИС и 20 тысяч рублей премии.
Но не широта премиального невода и не обильный урожай орденов и медалей поразили тогда авиационный мир. Дело в том, что вождь дал столь высокую оценка труда «молодому безвестному конструктору» не после того, как его творение успешно прошло испытания в деле, зарекомендовало себя грозным оружием и стало любимо летчиками, а до того, как самолет был принят к производству, до того, как он прошел государственные испытания! Такого еще не бывало.
Но многого еще не бывало. Предполагалось, что гениальная интуиция смогла проникнуть сквозь годы и увидеть славное будущее нового самолета?
Увы… Вряд ли бомбардировщик с бомбовой нагрузкой в двести килограммов, вооруженный пулеметами калибра 7,62 мм, мог быть серьезным игроком на военном театре действий, даже, если у него и была хорошая скорость. Но именно эта скорость и очаровала вождя. Из огромного количества характеристик, определяющих облик боевой машины, он выбрал единственный критерий – скорость. И слова «молодого конструктора» о том, что ББ-22 имеет скорость большую, чем у некоторых истребителей, решили дело. На другой показатель, гораздо более важный для бомбардировщика, как бомбовая нагрузка, внимания не обратили. А между тем, попытка увеличить ее (четыре ФАБ-50 на внешней подвеске) сразу сделала «скоростной бомбардировщик» тихоходным, трудноуправляемым. Но главная трудность была впереди. Самолет надо было предъявлять государственной комиссии и при успешном результате (в успехе Яковлев не сомневался – скорость!) определять в серию. Однако испытания самолета шли медленно и трудно. Специалисты НИИ ВВС, где новый самолет «сдавал экзамен», были в недоумении, на них слово «скорость» не оказывало магического воздействия, и начальник института А.И. Филин вынужден был записать в отчете о госиспытаниях Як-2 (такой индекс получил новый бомбардировщик): «самолеты в испытанном виде не являются надежными и боеспособными».