Страница 2 из 16
- Принято ‘Стена-девять’, - тут же отозвалась рация, - внимание, всем приготовиться!
- Давно, блин, готовы, - проворчал я и, похоже, не только. Эхом прошла в эфире готовность от всех, произнесенная несколько раздраженно:
- Готов…
- Готов…
- Готов…
- ‘Стена-пять’, готов. - Прошипел Жихарев.
- ‘Стена-шесть’, готов. - Выдохнул я.
- ‘Стена-девять’, готов.
Все давно готовы, только ‘фас’ сказать, но ‘штаб’ опять заткнулся.
И вдруг:
- Внимание! ‘Стена пять и шесть’ цель зашла в комнату, впереди заложница. Подошел к окну. Прикрывается заложницей. Смотрит.
Жихарев и я ‘прилепились’ к стене. Преступник нас не увидит, если только он не откроет окно и не высунется. Ну не дурак же он? Хотя, нам его ‘дурость’ здорово бы помогла и тогда из ‘гнезда’ прилетело совсем не ‘яичко’. Наши снайпера ушлые, но в этот момент, как назло, слепые из-за бликующего солнца. ‘Штаб’ продолжал передавать то, что видит через ‘глаз’:
- Заложница прикована наручниками к батарее отопления, преступник из комнаты вышел.
- Внимание всем! - прошипела рация голосом Белкина. - Общий штурм через окна. Как поняли?
- ‘Стена-раз’ принял.
- ‘Стена-два’, принял…
- ‘Стена-пять’, принял. - Отозвался Жихарев.
- ‘Стена-шесть’, принял. - Доложил я.
- ‘Стена-девять’, принял.
Всё, команду ‘фас’ и… но ‘Штаб’ опять чего-то ждёт.
Группам ‘Стена’ на восточной стене хорошо, там прохлада и висеть, как нам не нужно, лоджии, практически рядом, а мы скоро тут запечёмся.
Рация прошипела докладом снайпера:
- Я ‘Гнездо-два’, вижу движение. Вроде кто-то борется.
Вдруг в квартире что-то бумкнуло. А рация голосом ‘Штаба’ истерически заорала:
- Штурм! Штурм! Всем группам штурм!
Истомин моментом соскальзывает до девятого этажа и, оттолкнувшись от стены, ногами бьёт в стеклопакет.
Тресь! - Вниз летят осколки стекла, и вместе с ними супер-пупер камера, а я влетаю в проём следом за Валерой.
‘Бердыш’ уже ищет цель. Отстёгиваюсь и перекатом в сторону. Рядом пронзительно визжат.
- Тихо, - одновременно шипим мы заложнице, - отодвинься в угол.
Девушка замолкает, кивает, сдвигается и в этот момент в окно влетает Жихарев.
Взяли дверь на прицел. Валера замирает рядом с дверью. Там идёт пальба и кто-то матерится. Чего они там телепаются? Докладываю ‘Штабу’:
- Западная комната чисто!
- Принято! - отзывается ‘Штаб’.
За дверью орут:
- Глаза!
Бум! И вместе со вспышкой, дверь распахивается и влетает габаритная фигура. Мгновение сопровождаем пистолетами полёт туши, затем я мягко принимаю её в жесткие объятия. Но этот ‘жирдяй’ вдруг очухивается, дёргается и, взревев, начинает подниматься. С трудом удерживаю его. На помощь приходит Жихарев, и вместе быстро скручиваем задержанного.
- Здоров, зараза! Наручники только-только влезли, - кряхтит Олег, прижимая толстяка к полу болевым.
- Чисто! - кричит Истомин.
- Чисто! - Кричат в глубине квартиры.
Туша под нами матерится и рычит, наносим по удару, тот затихает. В двери появляется два спецназовца. Это Любшин и Легких.
- Чисто! - орут они.
Бах!
Как во сне вижу, брызги крови и заваливающегося набок Олега.
Бах!
Три выстрела сливаются в один. Дёргает бок. ‘Заложница’ отлетает в угол, теряя пистолет.
- У нас трёхсотый! - Орёт кто-то из наших, что стрелял вместе со мной.
Жихарева выносят, а я присаживаюсь у стены. Тут и так полно народу, чтоб со всем разобраться.
Как же так? Откуда у неё пистолет и почему она в нас стреляла? Вот так косяк!
Держа на прицеле замершую в углу девушку, приближаются Любшин и Легких.
- Готова. - Склонился над телом Андрей, потом показал на сгиб её руки. - Наркоманка. Она, похоже, из той же компании.
Паша подбирает пистолет и с удивлением говорит:
- Ого! Смотри, с чем нарики разгуливают. Это же ‘Глок’.
Туша ‘жирдяя’ заворочалась, повернула голову к окну и дёрнулась в сторону тела:
- Светка!
- Лежать! - Его сразу прижали к полу.
- Суки… падлы… порву… - Он рычит с подвывом. Поворачивается. Вижу его бешеные глаза. Он смотрит на меня и вдруг яростно хрипит:
- Вяз, ты труп. Ты труп, понял? Ты труп! Я найду тебя. Закопа…
Загнув болевым, преступника выводят.
Он меня знает? Откуда он меня знает? Лицо его знакомо, вот только вспомнить не могу. Такого ‘жирдяя’ я бы всяко запомнил. И ‘Вязом’ меня называли только в школе.
Точно! Вспомнил!
Этого толстяка зовут Макс Громин, по кличке ‘Громила’, но, помнится, в школе его все называли ‘Громозека’. Вот так встреча! Он постоянно с Вершининым и Тощевым тусовался. Эта троица была поперёк горла всей школе. Там Громин и его ‘компания’ не учились, а просто посещали. Учителя, чтоб не портить показатели, ставили по всем предметам тройки, и терпели Громинские ‘выкрутасы’ из-за его отца, который был какой-то шишкой в горуправлении.
Игорь Вершинин, по кличке ‘Вершина’, тощая каланча, баскетбольного роста, которого втихомолку все называли - “Пик коммунизма” и Вячеслав Тощев, с тучной фигурой, полной противоположностью фамилии и прозвищем ‘Толща’, вместе с Громозекой промышляли тем, что отбирали деньги у младших школяров. Часто доставалось и мне, но я с этим не мирился и рыпался в ответ. Потом приходилось молчать и не отвечать на вопросы мамы, скрывая синяки. Не хотелось вмешивать взрослых и прослыть ‘стукачом’.
Объединяло их одно - хулиганство и унижение слабейших, постоянное издевательство над младшими. Если у кого были деньги, то они перекочевывали им в карманы. Школу они так и не закончили, пропав куда-то после девятого класса. Я тогда только седьмой класс закончил.
Передо мной присаживается Истомин.
- Серёга, ты как? Тебя вроде задело.
Провожу рукой под мышкой. Пуля прошла по касательной, не задев даже бронежилет, только пропорола спецуру.
- Нет, я в порядке. Как там Олег?
- Не знаю, - хмуро пожимает плечами Валера, - его уже в больницу увезли.
Вместе смотрим на труп в углу.
- Наручниками приковали. И кто знал, что эта дура с ними заодно? Ну и косяк, мля!
- М-да, - вздохнул Истомин, - а у того типа какой-то супер-пупер броник был надет. По нему из ‘бердышей’ в упор лупят, а ему хоть бы хны. ‘Зарей’ ошеломили, так он к вам улетел.
В комнату врывается подполковник Белкин. Перескакивая через валяющиеся вещи, он подходит к телу девушки.
- Мать-перемать! - Произносит он свою любимую поговорку. - И какого хэ её тут наручниками к батарее пристегнули?
Затем, присев, внимательно осматривает осколки под окном и говорит в рацию:
- Шамаров, пошукай-ка внизу, с западной стороны, ‘глаз’ упавший поищи.
Оборачивается к нам.
- Тот верзила на весь подъезд орал, что закопает какого-то там ‘Вяза’.
- Того верзилу, - поясняю я, - зовут Громин Максим Викторович. Мы в одной школе учились.
- Ясно, - Белкин поднялся, - в рапорте все изложишь. Супермены, мать-перемать!
- Пойдём, Серёга, - подал мне руку Истомин, - вечером в ‘Погребке’ посидим, снимем стресс. Хороший же у тебя выдался последний день перед отпуском.
- Да уж.
У автобуса собрались все бойцы, но в салон не входили. Сняв шлемы и расстегнувшись, тихо переговаривались между собой:
- Что про Олега слышно?
- Как там он?
- Жив?
Рядом туда-сюда ходил Белкин, разговаривая с кем-то по мобиле.
- И что? - Он резко остановился, а мы затихли. Подполковник мрачно выслушал он кого-то, спросил тихо:
- Какая нужна? Понятно.
Выругался, при этом обозвав ‘нерадивых’ медиков, заменив на ‘п’ первую букву.
- Ну почему всегда так погано в неподходящий момент? Вечно чего-то не хватает!
Он обвёл нас взглядом.
- Значит так, мужики. Жихарев в тяжелом состоянии. Срочно нужна кровь четвёртой группы.
Поднимаю руку.
- У меня четвёртая.
- У меня. - Махнул Легких.
- И у меня. - Сказал Любшин. - Сдадим сколько надо.