Страница 45 из 49
Забившись в угол купе, Шарлотта смотрела в окно на освещенные сентябрьским солнцем поля и горько плакала. Она слишком уважала г-жу Ланжвен, чтобы обманывать ее так же, как обманывала своего мужа ее сестра. Да и он был не тот человек, чтобы, потакая своим чувствам, причинить боль детям. Она это понимала и уважала его за это. Пока она ехала в поезде, ей было жаль себя, но со временем жалость поутихла, сделалась не такой мучительной.
— Ты где-то далеко отсюда, Шарлотта, — не раз со смехом говорили ей впоследствии молодые люди, и она извинялась — сама же вновь переносилась мыслями в Массюэри. Слушая, словно откуда-то издалека, что говорят ей молодые люди, она опять, в который раз, спускалась по широкой лестнице и входила в лес. Эти воспоминания словно бы приходили ей на помощь, когда молодые люди неловко хватали ее за руку или пытались поцеловать. Когда ей делали предложение, она тут же видела перед собой белую машину, ожидавшую ее на Пляс де ля Пэ, — и машина эта была ее ответом; вслух же она извинялась перед тем, кому почему-то взбрело в голову, что она свободна и готова его полюбить.
— Они должны соответствовать нашему новому дизайну, — говорит работодатель, заказывая ей очередные литографии. Когда в залах заседаний или в номерах отеля переклеиваются обои, он всегда хочет, чтобы были свежие занавески и свежие литографии, — без этого никак нельзя. Через полгода, говорит он, она может принести следующую порцию.
— Так что не расслабляйся, любимая.
Он почему-то всегда так ее называет. У него длинные, завязанные сзади в узел крашеные волосы медного цвета. Щетина на подбородке и на шее растет так плохо, что он вполне может не бриться.
— Мы пришлем чек, — говорит он.
Шарлотта благодарит. Есть и другие мужчины и женщины, которые вспоминают о ней, когда для их декора требуется что-то оригинальное и непритязательное. Им литографии Шарлотты нравятся больше, чем ей самой; для нее они — не самое главное. Самое главное — это ее вера; она твердо знает, что время для нее, да и для ее возлюбленного тоже не сумело поглотить недозволенную страсть. Все эти годы она относится к нему именно так; и, подолгу размышляя о природе любви, давно пришла к выводу, что любовь — это великая тайна, что приходит она неизвестно откуда, что она беспричинна и непостижима. И никогда не узнать истину: почему полюбили друг друга эти двое? Почему судьба была к ним так несправедлива, даже жестока?
Декабрьская мгла непроницаема — дневному свету сквозь нее ни за что не пробиться. Туман накрывает улицы точно саваном, увлажняет тротуары. Занятые своими неотложными делами, потерями и приобретениями, сидящие в залах заседаний бизнесмены, быть может, никогда и не замечали висящих на стенах литографий. «Как это мило!» — может заметить невзначай полураздетая красотка, что забежала в отель в середине дня переспать накоротке со своим любовником или нежится после любовных утех в гостиничной двуспальной постели, где, втайне от мужа, проводит уик-энд.
Некоторое время Шарлотта сидит в баре за угловым столиком, рядом с ней пустая зеленая папка. Еще рано, и в баре, если не считать двух барменов, пусто. Она маленькими глотками пьет красное вино, закуривает сигарету и медленно, словно раздумывая, бросает обгоревшую спичку в стоящую перед ней бесцветную пластмассовую пепельницу. А затем, будто от нечего делать, набрасывает карандашом на краешке папки похоронную процессию, которая растянулась по аллее между двух рядов платанов. Когда этот рисунок увидит мужчина с медными волосами, он ничуть не удивится — он вообще ничему не удивляется. Не удивятся и те, кто окажется в помещении, где этой литографии суждено висеть.
Она допивает вино, встречается глазами с одним из барменов, более высоким из двух, и тот ставит перед ней второй бокал. Она вспоминает, как сердится отец и как хмурится в недоумении мать. Она никогда не говорит им про свою личную жизнь, но отец все равно сердится, ведь она напрочь лишена честолюбия, без всякой причины отвергает одного молодого человека за другим. «Ты такая одинокая», — с грустью замечает мать. Шарлотта даже не пытается им ничего объяснять: как могут люди, которые всю жизнь счастливо прожили вместе, постичь, что подобная неприкаянность может стать сутью человеческого существования. По сравнению с тем, что у нее было, любые честолюбивые планы, все эти молодые люди, что из кожи вон лезут, предлагая ей руку и сердце, кажутся чем-то очень несерьезным, даже смешным, нелепым.
Она никогда не видела почерка месье Ланжвена, но он представляется ей размашистым, с наклоном, немного похожим на почерк Ги. Она знает, что никогда не увидит этого почерка, никаких иллюзий на этот счет она не питает. Она никогда не получит письма, которое известит ее, что месяца два назад г-жа Ланжвен упала с лошади, о чем Шарлотта, сама того не желая, когда-то мечтала. Похороны — не надежда, это лишь очередной образ, из тех, что нередко рождаются у людей ее профессии. И почему, собственно, благопристойный обман должен обязательно кончиться романом? Награду за соблюдаемые приличия, как правило, ждать приходится долго.
Для нее их любовная связь не более памятна, чем другие эпизоды того лета. Не более памятна, чем люди, жившие с ней под одним кровом. Чем городок, в котором она бывала. Чем Ги, сказавший, что она вернется. Чем стук гравия, который выравнивают граблями. Чем запах кофе ранним утром. Месье Ланжвен не расстается с этим обманом ни на один день, боль притупилась, слова застряли в горле. Для них обоих жизнь непрестанно вращается вокруг того дня, того мгновения. А ведь такое случается нечасто, говорит ей ее возлюбленный в очередном несостоявшемся разговоре. И он, как и она, благодарен за это судьбе.
ЕЩЕ ДВА РЫЦАРЯ
В «Еще двух рыцарях» встречаются многочисленные аллюзии на творчество Джеймса Джойса, и прежде всего — на новеллу «Два рыцаря» из сборника «Дублинцы». У джойсовских «рыцарей» (точнее, пожалуй, — «повес», «щеголей»: по-английски рассказ называется «Two Gallants»), «праздношатающихся» Ленахана и Корли, перенесенных Тревором из Дублина десятых в Дублин восьмидесятых годов, социальный, да и образовательный статус, безусловно, повысился, однако суть их отношений с миром, да и между собой тоже, сохранилась без изменений; в этом отношении «Еще два рыцаря» — это довольно часто встречающийся в современном искусстве (и в кино, и в литературе) прием, получивший название «sequel», то есть, развитие темы классического произведения на современном материале.
По рассказу Тревора рассыпаны прямые и скрытые цитаты из «Дублинцев», «Портрета художника в молодые годы», «Улисса», упоминаются «Святая миссия» (1904), поэтическая сатира Джойса на Ирландское литературное возрождение, а также многие джойсовские персонажи: Джеймс Даффи — «Несчастный случай» («Дублинцы»), мистер Пауэр — «Милость Божия» («Дублинцы», «Улисс»), Бетти-Белецца — «Улисс» и т. д. Особое место в рассказе занимает топонимика Дублина; Тревор сознательно водит читателя по «джойсовским местам», иногда уподобляя, а иногда противопоставляя Дублин времен Джойса и Дублин сегодняшнего дня: парки Стивенс-Грин и Колледж-парк, аристократические Бэггот-стрит и Кейпел-стрит, пригороды Дублина зажиточный, благопристойный Чепелизод и захолустный (и вп времена Джойса, и теперь) Доннибрук, магазин трикотажных и галантерейных товаров братьев Пим, Хоут — ныне курортное местечко под Дублином, во времена Джойса — рыбацкая деревушка, где Леопольд Блум сделал предложение Молли, и, наконец, главная достопримечательность джойсовского Дублина — башня Мартелло, где происходит действие первой главы первого эпизода «Улисса» и где в сентябре 1904 года Джойс гостил у своего приятеля, врача и литератора Оливера Гогарти, впоследствии выведенного в «Улиссе» в образе эксцентричного Быка Маллигана. (Примеч. перев.)
Боюсь, ни Ленахана, ни Корли вы больше на улицах Дублина не встретите, зато человека по имени Хеффернан без труда можете обнаружить под вечер в пабе Тонера за стаканчиком виски; что же до Фицпатрика, то он каждый Божий день катит на своем велосипеде через весь город, из Рейнлаха в нотариальную контору «Макгиббон, Тейт и Фицпатрик». Этим видом транспорта Фицпатрик пользуется по совету врача. Хеффернан, напротив, выпивает в Тонере, советами врача пренебрегая. Их дружба осталась в прошлом; они давно не видятся и при встрече на всякий случай переходят на противоположную сторону улицы.