Страница 39 из 681
– Ладно, Андрюша, я бегу. Начну я, а Костя освободится – поможет. Тут работы! Сделаем все, что сможем.
Ольга убегает, а я присаживаюсь на подножку машины и закуриваю, дожидаясь наших санитаров. Ловлю себя на том, что у меня дрожат руки и ломаются спички.
Вернувшись на аэродром, первым делом захожу в штабную землянку.
– Ну, как с ним? – с тревогой в голосе спрашивает Лосев.
– Довезли живого. Сейчас его Ольга Колышкина оперирует. Сказала, как Гучкин освободится, тоже им займется.
– Как думаешь, спасут? – с надеждой спрашивает Жучков.
– Не знаю, – качаю я головой. – Я понял, что он слишком плох. Ольга даже испугалась, когда его увидела. А уж онато насмотрелась всякого.
– Будем надеяться на лучшее и уповать на искусство хирургов. А ты принимай эскадрилью. Вот тебе первая, как комэску, задача. Взлет в двенадцать. В квадрате 6Г, на четырех тысячах, примешь полк “Пе2” и отведешь их в квадрат 8Д. Станция Горки. Зенитные батареи: здесь, здесь, здесь и здесь. “Мессеры” могут появиться вот с этого и с этого аэродромов. Соответственно пятнадцать и двадцать минут лета. На высоте могут ходить “Нибелунги”. “Медведи” видели их в этом районе на пятишести тысячах. И давай, чтобы поволковски, без потерь!
– Есть поволковски!
– Вы теперь не просто “сохатые”, вы теперь – “сохатые волки”!
– Ничего себе помесь!
– Чем страшней, тем лучше!
Я иду в нашу землянку. При моем появлении все замолкают и смотрят на меня. Ждут вести: хорошей или плохой. Мне нечем их порадовать. Коротко рассказываю, как сдал комэска Ольге, и ставлю задачу на боевой вылет. Сергей присаживается ко мне.
– Ты заметил номер этого “Нибелунга”?
– Заметил, двадцать второй.
– Я тоже заметил, – с нехорошей улыбкой говорит Сергей. – Помоему, эта тварь здесь еще не раз появится. Как бы его подловить?
– Волков пытался его подловить, да, видишь, сам попался.
– Тут подумать надо.
– Давай подумаем. Этот “Нибелунг” не из простых.
Через полчаса я поднимаю эскадрилью в воздух. Задание выполняем без помех, если не считать того, что дважды пришлось отбить наскоки “Нибелунгов”. Правда, обошлось без потерь как с той, так и с другой стороны.
Перед посадкой Сергей с ведомым делают несколько кругов над аэродромом на разных высотах.
– Есть койкакая мыслишка, – говорит он мне, приземлившись.
После разбора полетов он идет в штаб и берет у Жучкова карту окрестностей аэродрома с более крупным масштабом. Устроившись в землянке, он долго ее изучает, меряет расстояние, чтото считает.
Закончив свои операции, Сергей закуривает и долго в задумчивости сидит над картой.
– Андрей! – зовет он меня наконец. – Подсядь сюда.
Он показывает мне две глубокие извилистые балки, начинающиеся неподалеку от нашего аэродрома. Одна тянется на юговосток, другая – на запад.
– Ну и что? – спрашиваю я.
– А то, что незаметно подойти к аэродрому можно только по этим балкам, на бреющем.
Я прикидываю размеры этих балок, их длину, оцениваю их извилистость и недоверчиво качаю головой:
– Сомнительно. Они же не могут сидеть в этих балках и ждать нас, к тому же из них ни черта не увидишь. Значит, они должны засечь нас заходящими на посадку вот с этой или этой точек, потом нырнуть в балки и идти по ним к аэродрому, чтобы выскочить именно в тот момент, когда будет садиться последняя пара. Ты представляешь, какой точный здесь нужен расчет?
– Не только представляю, но и сделал его. Вот, смотри.
Сергей протягивает мне листок, исписанный цифрами.
Вглядываюсь, вникаю в расчеты, и меня охватывает еще большее недоверие к этой идее.
– С такой скоростью пройти на бреющем по этим балкам! Это слишком опасно и слишком трудно.
– Трудно, но можно! Другого варианта просто нет. Я исключаю такую возможность, что Волков, опытнейший в полку ас, прошляпил пару “мессеров”. Да и не один он был. Мараджабов тоже их не заметил. А в балках они их и не высматривали. Им это и в голову не приходило.
Я задумываюсь. Каким искусным надо быть пилотом и бесстрашным бойцом, чтобы осуществить такой маневр! Расчет с точностью до секунды, полет буквально брюхом по траве между откосами извилистой балки на скорости не менее 420–450 километров в час.
– На такое способен только самый опытный ас. Ас с большой буквы.
– А кто тебе сказал, что этот двадцать второй слабак? Видал, как он сделал комэска? Одним заходом на перпендикулярных курсах, короткая очередь: шмяк, и готово! Да и ведомый у него тоже не подарок. Можешь у Мараджабова поинтересоваться.
Я еще раз смотрю на карту, на расчеты, еще раз все оцениваю.
– И как же их подловить в таком случае?
– Есть у меня койкакие соображения и по этому поводу…
Нас прерывает голос старшины Шмелева, нашего оружейника:
– Вот землянка второй эскадрильи, заходите, они все должны быть здесь.
На пороге землянки появляется согнутая, как знак интеграла, длинная фигура Гучкина.
– Здорово, “сохатые”!
Не дожидаясь ответа, он проходит и садится к столу. За ним входит Ольга, кивает нам с Сергеем и присаживается рядом с Гучкиным. На лице ее – ни тени улыбки. В землянке воцаряется напряженная тишина, которую нарушает Гучкин:
– Андрей, у вас полеты сегодня еще будут?
– Нет, – отвечаю я, настороженно вглядываясь в каменное лицо военврача.
– Тогда, Сережа, организуй простецкую закуску.
– Это можно, только по какому поводу питьто будем?
– Поминать будем, – отвечает Гучкин, выкладывая на стол две фляжки со спиртом.
– Волков? – встает Сергей в страшной догадке.
Гучкин молча кивает. На Ольгу жалко смотреть: она вотвот расплачется.
– Эх! – машет рукой Сергей и выбегает из землянки. Мы молчим. Никак не укладывается в голове, что Володи Волкова больше нет. Почемуто все считали его бессмертным. По моей ноге, цепляясь коготками, взбирается на колени пушистый комочек.
“Вот ты и осиротел второй раз”, – думаю я, машинально поглаживая котенка. А тот тычется лбом в ладонь и тихонько урчит.
В землянку входят Лосев, Федоров и Жучков.
– Николаев сказал нам, что Волков скончался. Это правда? – спрашивает Лосев.
– К сожалению, правда. Горькая, но правда, – отвечает Гучкин.
Снова воцаряется молчание, командиры снимают пилотки и стоят, опустив головы. Гучкин нарушает молчание:
– Простите нас, если сможете. Мы не сумели спасти его. Я не оправдываюсь, но должен сказать: мы с Ольгой Ивановной сделали все, что было в наших силах. Бывают такие ранения, которые уже не вылечить. То, что он сумел посадить самолет и прожил еще полтора часа, говорит только о том, какой необычайно сильный и жизнеспособный был у него организм. Многим хватило бы и половины того, что получил он.
Мы снова молчим, начинаем осмысливать тот факт, что никогда уже комэск не поднимет в небо свой “Як” и не поведет за собой эскадрилью. В землянку заходят Сергей и Крошкин. Они выкладывают на стол хлеб, вареную картошку, соленые огурцы, лук, селедку и сало. Крошкин похозяйски быстро режет все на куски. Сергей разливает спирт по кружкам. Одну он ставит отдельно, накрыв куском хлеба.
Лосев берет кружку.
– Вот, “сохатые”, и нет вашего комэска, нет лучшего аса нашей дивизии. Подло, не посолдатски ударили его, ударили тогда, когда у пилота и голова, и руки заняты одним: последними метрами перед землей. Они не смогли одолеть его в открытом бою и никогда бы не одолели. Мастерством не превзошли, превзошли коварством. Они убили его, но не победили. Он так и ушел от нас, ничем не омрачив свою славу непобедимого аса. Вечная ему память!
Мы молча выпиваем. Закусив, комиссар делает знак разлить по второй.
– Ты, командир, ошибся. Волков от нас не ушел. Пока жив хоть один летчик нашего полка, Волков будет жить вместе с ним. Его боевое искусство, его опыт – в каждом из нас. И пока поднимается в небо хотя бы один “сохатый”, Волков летит вместе с ним. Давайте выпьем за эту память!
Такие слова ни у кого не вызывают возражений. Комиссар высказал то, что думали все, думали, но не могли выразить словами. А Федоров, выпив спирт, продолжает: