Страница 26 из 681
– Понимаешь… я думала, что… что это – ты… ты там горишь… у меня до сих пор… тот костер… когда я получила… твое письмо… я как снова родилась…
Я успокаиваю Олю, как могу: шепчу ей чтото на ухо, глажу плечи, грудь, покрываю ее шею поцелуями. Она успокаивается, только когда я начинаю проделывать все это активнее. Тогда она сама крепко обнимает меня, и мы снова отдаемся во власть любви.
Когда мы, отдыхая, лежим обнявшись, Оля шепотом продолжает рассказывать:
– В тот день я ревела, как никогда в жизни. Я не могла заставить себя успокоиться даже тогда, когда ночью, в какомто поселке, мы развернули палатки и стали оперировать раненых. Дрожь в руках уняла, а слезы – нет. Представляешь, стою за столом, а слезы капают. Костя увидел это и наорал на меня: “Истеричка! Иди, вылакай миску валерьянки и не смей в таком состоянии к столу подходить! Слезы в операционное поле роняешь. Ты же человека разрезала, а не куклу!”
– Этот ваш Гучкин, наверное, зануда и бурбон?
– Вот неправда! – Оля даже привстает. – Костя – очень добрый человек и хороший товарищ. Это он только вид строгий на себя напускает. Знаешь, неделю назад я измоталась настолько, что чуть не отключилась во время операции. Ноги подкосились, перед глазами все поплыло. Как он успел заметить и подскочить ко мне? Он подхватил меня, унес в ординаторскую, напоил чаем и укрыл шинелью. А сам доделал все то, что у меня оставалось. Утром он гдето раздобыл кофе и заставил меня выпить две кружки. Потом откудато притащил курицу, сам ее сварил и скормил мне. А на самого смотреть страшно: худой стал как палка, глаза ввалились, нос, что у Буратино. Знаешь, он всегда бреется сидя. Однажды он заснул, выбрив только правую щеку. Так он до сих пор не знает, что это я добрила его до конца, уже спящего. А знаешь, какой он замечательный хирург! Про таких говорят: “От бога!”
– Ну, про тебя мне в госпитале тоже много хорошего наговорили.
– Куда мне до него! Костя такие чудеса творит!
–Хватит расхваливать своего Костю, а то я приревную.
– Ревнуешь – значит, любишь. А ты не ревнуй, а лучше приласкай меня.
Оля ловит мои руки и кладет одну на грудь, другую между бедер, закрывает глаза и целует меня в губы долгим страстным поцелуем.
Когда мы окончательно успокаиваемся, я смотрю на часы. Уже второй час. Как быстро пролетело время!
– Пора, Оля, – говорю я и подтягиваю к себе комбинезон.
–Уже?
Я молча киваю и начинаю одеваться. Оля вздыхает и тоже одевается. Одевшись, мы очищаем друг друга от клочков сена и идем к аэродрому.
– Не уходи одна, – говорю я ей. – Опасно ходить одной, даже с пистолетом. Дождись меня или посыльного из госпиталя.
– Хорошо. А сколько времени вы будете на задании?
– Примерно часполтора, не больше.
– А это опасный вылет?
– Не очень.
– Не ври, ради бога. Ты что, успокоить меня хочешь? А кто нашему санитару говорил, что если уж вас в воздухе ранят, то ни один хирург не поможет?
– Болтун он старый.
– Он, по крайней мере, правду говорит, не то, что ты.
– “Не очень”, – передразнивает меня Оля. – Ты хочешь сказать, что вы с Сергеем – заговоренные? Как же! У меня таких заговоренных по несколько десятков в день через стол проходит, и все удивляются, как это именно их угораздило.
– Оля, чтобы разбиться насмерть, надо падать вместе с самолетом. А для этого надо летчика тяжело ранить. Ну а если подбит только самолет, то у нас есть парашюты. Так что у нас, как и везде на фронте, не каждая пуля в лоб.
Оля останавливается и смотрит мне в глаза, положив руки мне на плечи.
– Андрюша, я не буду тебя просить беречь себя. Знаю, беречься ты не будешь. Прошу одно: не лезь на рожон. Не подставляйся им поглупому. Ты же – ас! Вернись, пожалуйста, живым.
– Постараюсь.
На аэродром мы приходим за пять минут до построения. Сергей вздыхает с облегчением.
– Пришли! Я уже прикидывал, в каком направлении бежать вас искать.
Задачу ставит Лосев. Он – в летном комбинезоне и сам поведет нас.
– Сопровождаем полк “пешек”. Они будут пробивать проход для выхода 39й дивизии. Противодействие ожидается серьезное. 128й, сопровождая “колышков”, понес потери. Наша задача – не подпустить их к “пешкам”. По возможности гнать наверх. Там будет эскадрилья “тигров”. Задачу сможем выполнить, только если будем держаться вместе, кулаком. За самовольный выход из строя отдам под трибунал. Все ясно? Комэскам уточнить со звеньями эшелоны и точку рандеву. По машинам!
Волков быстро уточняет нам задачу и тоже командует:
– По машинам!
Ольга стоит возле моего “Яка”. Иван помогает мне застегнуть парашют. Мимо пробегает Баранов.
– А ты куда? У тебя еще мотор не остыл после разведки!
Он машет рукой.
– Жарко там, лишний “Як” не помешает.
Я целую Ольгу, поднимаюсь на крыло и устраиваюсь в кабине. Она смотрит на меня своими большущими глазами. В глазах этих ясно видна смертельная тоска. Еще бы, только встретились, и вот она провожает меня в бой. Вернусь или нет, бог весть. Ее можно понять: до сих пор она встречала только тех, кому не повезло, а таких, к несчастью, немало. Машу ей рукой, чтобы она отошла подальше. Она не понимает и пожимает плечами. В этот момент взлетает зеленая ракета.
– От винта! – командую я и запускаю мотор.
Машу Ольге на прощание, Иван закрывает фонарь, спрыгивает на землю и оттаскивает Ольгу в сторону. Вижу, как она машет мне, но я не отвечаю, я уже там.
На подходе к цели видим, как с югозапада приближается большая группа самолетов. “Мессеры”! “Пешки” уже принимают боевой порядок. А “мессеры” разделяются на две группы. Одна атакует “пешек”, а вторая идет прямо на нас.
– “Сохатые”! Я – 65й. Идем на перехват нижней группы. Держать боевой порядок! Будем проходить сквозь строй! За мной!
Лосев пикирует, за ним идут две наши эскадрильи. А “мессеры” все ближе, они тоже идут четким строем. Вот они выходят на дистанцию прицельного огня, и совсем близко начинают мельтешить огненные трассы. Сейчас самое главное – не шарахнуться, не поломать боевой порядок эскадрилий. Это называется идти сквозь строй. Неплохое испытание для нервов. Хорошо еще, что сближаемся мы почти на встречных курсах и “мессерам” остается слишком мало времени для прицельного огня. Быстрыми тенями проскакивают они над нами, взяв чуть выше, чтобы избежать столкновения. Пронесло! Теперь все внимание – той группе, что атакует “пешек”.
Впрочем, не всем повезло. Трое наших, оставляя дымные следы, идут со снижением на юг. Они пытаются дотянуть до плацдарма. Дотянут ли?
Но беспокойство за их судьбу быстро вытесняется на второй план. Теперь наша очередь пропускать, а точнее, не пропустить немцев сквозь свой строй. Наши трассы отсекают “мессеров” от “пешек”. Загорается один “мессер”, другой. Остальные не выдерживают и отворачивают. Наша эскадрилья, развернувшись, атакует их с фланга, а первая, во главе с Лосевым, заходит на них сзади и снизу. Еще один “мессер” посыпался вниз, оставляя за собой шлейф черного дыма. Немцы не выдерживают и уходят на высоту.
– “Тиграм” в пасть полезли, – ловлю я чьито слова в эфире.
А где первая группа “мессеров”? Вот они! Разворачиваются для атаки. Замечаю, что на хвостах у них блестят золотые пятна. “Нибелунги”! Эти не пытаются атаковать “пешек”, знают, что мы их к ним не пустим. У них другая задача. Они пришли по наши души! Сейчас они пытаются занять выгодное для атаки положение. Но вверх не лезут. Они уже попробовали наш “бутерброд”, он им не понравился.
“Пешки” спокойно, как на полигоне, пикируют и обрабатывают свои цели, словно то, что происходит в пятистах метрах над ними, не имеет к ним никакого отношения. Молодцы! Правильно мыслят.
А мы тоже маневрируем, не даем “мессерам” атаковать нас и пытаемся атаковать сами. И Лосев, и ведущий “Нибелунгов” на ходу изобретают хитроумные “крючки”, которые повторяем и мы, и немцы. Но, видимо, противники оказались достойны друг друга. Мне это напоминает прочитанное когдато, как в XVIIXVIII веках эскадры враждующих кораблей по несколько недель маневрировали друг вокруг друга, пытаясь “забрать ветер” у противника. Чем же закончатся наши попытки “забрать ветер”?