Страница 17 из 72
Третья девочка в разговор так и не вступила, держалась замкнуто и отчужденно. Внимательно слушала, о чем говорят её однокурсники, а сама молчала. Кэти так и не узнала её имени.
Парнишка с волосами, похожими на копну соломы, – его звали Нейл – оказался, как и Том, из смешанной семьи. Только волшебником был его отец. На своей ферме он выращивал обалденные кабачки, причем урожай снимал с мая по ноябрь.
– А у меня родители оба маглы, – заявил смуглый черноглазый мальчик с шапкой кучерявых волос. – Зато дед – самый главный колдун в Новой Зеландии! Ему тыща лет! Он самый известный колдун во всей... до самой... Антарктики! Его там каждый пингвин знает!
Насчет Антарктики и пингвинов Кэти усомнилась, да и тысяча лет – многовато... Но спорить она не стала. А когда Квентин Пикок – так звали внука знаменитого дедушки – поинтересовался про её семью, она ответила, что тоже из магловской семьи, вот только колдунов среди её родственников нет.
– Этого не может быть! – заявила Ребекка. – Ты просто не знаешь. Слышала, что сказала МакГонагал? Мы все тут урожденные маги. А это значит, что кто-то у тебя в роду был магом. Ведь не свалились же на тебя твои способности с неба?
– Да какие там способности... Я очень удивилась, когда получила приглашение в Хогвартс.
Призрак, до сих пор молча сидевший рядом с Кэти, неожиданно хмыкнул и посмотрел наконец на Кэти.
– Свою родословную нужно знать! Я вот могу изобразить свое генеалогическое древо аж с четырнадцатого века! – поучающим тоном сказал он.
– Ух ты! – На Пикока это сообщение произвело впечатление. – А вы кто?
Призрак приосанился и представился:
– Сэр Николас де Мимси-Порпингтон, привидение Гриффиндора.
– Вы тоже учились в Гриффиндоре?!
– Да нет, при жизни сия доля миновала... а вот после смерти довелось приобщиться. Честно говоря, никогда не верил ни в ведьм, ни в какое колдовство, и ни в какую чертовщину, вроде привидений и оборотней. А теперь вот, извольте видеть, – сэр Николас взмыл над столом и нырнул вниз головой в соусник.
Когда все наелись, на столах появилось новое угощение: все известные и множество неизвестных сортов мороженого, громадный торт с вишней, шоколадом и взбитыми сливками, пироги с разными начинками, безе и пудинги с цукатами и изюмом, а также всевозможные фрукты: абрикосы, бананы, виноград, груши, дыни, ежевика и ещё много-много других, известных и неизвестных. Яблоки тоже были.
За десертом разговор перешёл на предстоящие занятия. Лучше всех были осведомлены дети, выросшие в семьях волшебников: Марк Дейл и Ребекка Скоут. Со слов Марка, тоска им предстояла жуткая: весь первый курс они будут пересаживать бегонии и пеларгонии, превращать спички в иголки и бисер – в перловку; готовить настои из крапивы, ромашки и рогатых слизняков. По ночам придётся таскаться в обсерваторию, чтобы пялиться на луну. А все остальные уроки – скукотища смертная, и самое тяжёлое испытание, которое им предстоит – зевая, не вывихнуть челюсть! Единственная причина, на его взгляд, по которой вообще стоило приезжать в Хогвартс, – это квиддич. И хоть первокурсников в факультетские команды не берут, зато к ним присматриваются, и если тебя заметят, будет шанс попасть сначала в ученический состав, потом – в запасной, а там, курсу к четвертому, глядишь, и в основной. А команды Хогвартса всегда были очень сильными, и если играешь за сборную факультета – наверняка по окончании школы получишь приглашение в какую-нибудь профессиональную команду! А то и в сборную Англии!
– Сразу уж и в сборную? – скептически усмехнулась Ребекка.
– Не сразу, конечно, – невозмутимо ответил Марк. – Это я погорячился. Сразу после школы в сборную не попадешь – это да, сначала нужно поиграть в хорошей команде годика два, а там... – Марк мечтательно зажмурился.
С точки зрения Ребекки, учёба в Хогвартсе – это, с одной стороны, прекрасная возможность получить хорошее образование, а с другой – ещё несколько лет побыть ребёнком, ведь по окончании школы придётся с головой окунуться во взрослую жизнь. А у взрослых жизнь – не пирожное с кремом:
– Представляете себе, каждую ночь возиться с телескопом... или каждый день варить этих слизняков... а ведь их ещё порезать нужно! Или всю жизнь наводить чары на маглов и заклинать всякие волшебные вещи...
– Вот, и я говорю: квиддич – это супер! Никакой тебе тягомотины с маглами и слизняками! Никаких ежедневных предсказаний или дурацких заклятий!
– А по-моему, заклятья – это весело! Особенно, проклятья! Да и зелье, если приготовлено правильно и вовремя – тоже очень эффектно, – возразил Квентин. – Дедушку в его деревне очень уважают. Особенно после того, как он вылечил соседского ребёнка, когда тот упал с ананасовой пальмы... или развесистого гонобобеля – уже не помню...
Вскоре разговор сам собой утих, первоклашки начали клевать носом: все наелись, согрелись, переполнились новыми впечатлениями.
Со своего места снова поднялся профессор Дамблдор. Он обвёл сияющими глазами студентов, откашлялся и произнёс небольшую речь:
– Перед началом нового учебного года я хочу напомнить всем наши правила. Во-первых, не нужно колдовать в коридорах на переменах. Для этого предназначены учебные классы, а времени для занятий у вас будет более чем достаточно. Далее, первокурсники, обратите внимание! На территории школы находится так называемый Запретный Лес. Он называется так не зря: студентам, без сопровождения преподавателей, строго запрещено заходить туда. Для прогулок на свежем воздухе у нас есть прекрасный луг, погуляйте вокруг озера. Кстати, тем, кто ещё не научился ходить по воде, заходить в озеро тоже не рекомендуется: не все обитающие там существа достаточно дружелюбны.
Марк Дейл довольно громко всхрапнул. Сидевший опять за столом сэр Николас дотянулся до задремавшего мальчика и потрепал его призрачной рукой по голове. Марк тут же вздрогнул и проснулся:
– Бр-р, ну зачем же сразу холодной водой-то!.. А, это вы, сэр...
– Просыпайся, уже поздно, спать пора, вас сейчас отведут в ваши комнаты, – сэр Николас сдвинул шляпу на затылок. – Ага, а вон и ваш староста.
К столу первокурсников подошёл паренёк лет пятнадцати, черноволосый и зелёноглазый, со значком старосты на груди.
– Привет, – он ещё что-то жевал. – Меня зовут Йен Картер, я ваш староста. Пошли, отведу вас в башню Гриффиндора. – А, Ник! Привет! Как поживаешь?
– Лето было отличное, никто не мешал членам Клуба Безголовых Охотников играть в квиддич. Вместо бладжеров они использовали, конечно же, собственные головы!
– А ты как же?
– А я изображал многотысячную толпу болельщиков...
– Слушай, Ник, – Йен оглянулся на стол, за которым ожидали его товарищи. – Может, отведёшь первокурсников в нашу гостиную? А то я ещё посидел бы, когда теперь выдастся свободный вечер... А?
– Ты кое-что забыл.
– ?
– Я же не знаю вашего пароля, мне-то он ни к чему...
– А... ну да, я забыл, – Йен вздохнул. – Ладно, ребята, пошли!
Первокурсники вслед за старостой вышли из Большого зала в великолепный вестибюль. Йен шел быстро, вероятно, собирался ещё вернуться к своим приятелям. Первокурсники, зевая и спотыкаясь, едва поспевали за ним. Поднявшись по одной из мраморных лестниц, долго шли по коридору. На стенах кое-где висели факелы. При их неровном свете были видны развешанные всюду картины, но, если честно сказать, Кэти так устала и так хотела спать, что внимания на них не обращала – шевелятся они там или нет. После длинного коридора долго плутали ещё какими-то переходами, опять поднимались по лестницам, уже не таким широким и шикарным. Потом Йен шлёпнул рукой по какой-то горгулье, та сдвинулась и освободила узкий проход в ещё более тёмный коридор. Он был заставлен рыцарскими доспехами, которые гремели, если кто-нибудь случайно их задевал. Последним в коридор втиснулся Квентин Пикок, и проход вслед за ним сразу же закрылся, будто его и не было.
Кэти показалось, что они заблудились, потому что коридор был коротким и никуда не вёл – кроме доспехов и пыльных гобеленов, которые сплошь завешивали стены, здесь ничего не было. Только несколько узких и высоких окошек, за которыми всё равно ничего не видно – снаружи уже давно стемнело. Однако Йен уверенно двинулся к ближайшему тупику, откинул гобелен и вывел всю компанию в неожиданно светлый коридор. Его освещало не меньше дюжины факелов, а напротив висела большая картина, от пола до самого потолка. Это был портрет полной дамы в розовом платье.