Кутузов

Вот наконец лодка выплыла на Невскую Проспективную улицу. Денщик не соврал: по ней плавали доски, заборы, какие-то сарайчики. Как по реке, по грязным волнам сновали лодки и морские шлюпки, спасавшие бедноту, лишенную жилья, и ее скудный домашний скарб.

Мимо Кутузова проплыл, покачиваясь, подмытый стог сена.

Сквозь порывы ветра доносились крики о помощи, мычание коров, плач детей, звон разбитого стекла. И вместе с тем где-то так обычно и спокойно пел петух.

Проехали мимо Гостиного двора. Из нескольких магазинов купеческие молодцы грузили на лодки товар.

Дальше слева показалась церковь Рождества Богородицы. Она словно возникала из воды, как град Китеж. Волны хлестали в ее запертую дверь.

Свернули направо, к Конюшенной.

А вот и дом, где живет с матерью красавица Аграфена Александровна Бибикова.

Вода плескалась у самых окон высокого первого этажа. Еще один дружный напор ветра, и она прольется внутрь.

В доме не спали. Слышалось, как из первого этажа спешно подымали мебель на второй.

Кутузов подвел лодку к одному из окон и хотел уже окликнуть Катю, но вдруг сверху услышал ее удивленно-радостный голос:

– Груня, смотри, Миша приехал! Вот верный рыцарь!

Михаил Илларионович поднял вверх голову. Из полураскрытого окна второго этажа на него смотрели вовсе не перепуганные Катя и Груня.

– Я здесь. Собирайтесь, Катя, поедемте домой – на Артиллерийской воды нет! – встал в лодке Михаил Илларионович, держась за подоконник. – Да и Груню забирайте!

– Груне надо во дворец: императрица ведь уже с вечера дома. Груня не хочет извиняться от дежурства. Вы сначала отвезите ее, а потом приедете за мной.

– Хорошо. Я готов.

Долго ждать Груню не пришлось. Она быстро собралась, сбежала в первый этаж, пока в нем еще не было воды, и через окно ловко прыгнула в лодку. Вслед за ней в окно передали чемоданы с фрейлинскими уборами.

– Спасибо вам, дорогой Мишенька! – высунувшись из окна, благодарила мать Груни Анастасия Семеновна.

– Приезжайте, я жду! – кричала вдогонку Катя.

Дворовые девушки смотрели из окна на свою красавицу барышню, которая не побоялась пуститься на лодке в такую бурю во дворец.

В Зимнем Михаил Илларионович благополучно сдал Груню придворным лакеям и отправился обратно.

Ветер стихал.

Вода стала заметно убывать.

– Навалитесь, ребята, а то и мы, чего доброго, застрянем с лодкой среди города, – сказал своим гребцам Кутузов, глядя, как засела на площади громаднейшая барка, которую выбросило из Невы.

Кате пришлось прыгать в лодку с большей высоты, чем Груне. Она даже на секунду замешкалась, стоя на подоконнике и в нерешительности глядя вниз, но Михаил Илларионович протянул к ней руки, и Катя с его помощью легко очутилась в лодке.

Назад ехать было легче и быстрее. Чтобы не засесть где-либо на мели, Кутузов сразу же постарался вывести лодку на Фонтанку.

Когда подъехали к своей пристани, столб уже возвышался над водой. Но ступеньки спуска были мокры и скользки, и Михаил Илларионович предложил Кате снести ее на берег.

Катя согласилась.

Михаил Илларионович бережно взял на руки маленькую, легонькую Катю и вынес наверх.

Он с удовольствием понес бы ее до самого дома, но Катя воспротивилась:

– Уже светло. Что подумают люди?

Она быстро, не оглядываясь, побежала к Артиллерийским улицам.

– Катенька, мне надо с вами поговорить… – начал Кутузов, когда они подошли к дому Бибиковых и остановились.

– Только не сейчас. Я ничего не слышу, не понимаю… Мы не спали всю ночь. Я так хочу спать, – капризным тоном сказала девушка, пряча зевоту.

Михаил Илларионович умел владеть своим лицом – он не показал виду, что слова Кати ему очень неприятны.

– Но ведь я сегодня вечером уезжаю…

Катя почувствовала огорчение Михаила Илларионовича и переменила тон:

– Вы же скоро приедете. Тогда и поговорим обо всем, не правда ли? Ведь к рождеству приедете, Мишенька, да? Приедете? – спрашивала она, ласково заглядывая ему в глаза.

– Постараюсь приехать! – ответил Михаил Илларионович, смягчаясь.

III

Как ни старался Михаил Илларионович исполнить обещание, данное Кате, – приехать к рождеству, но ничего не поделаешь: служба! Смог вырваться домой лишь к февралю 1776 года.

Командующий легкой кавалерией Григорий Александрович Потемкин дал ему отпуск «для исправления домашних дел».

Кутузов хотел попасть домой к масленой неделе, но Новороссия, где стоял Луганский пикинерный, – не близкий свет. Пока он тащился на перекладных, уже пришла – по календарю «сырная», по еде «блинная» – любимая масленица.

Каждый день широкой масленицы получил у народа свое название: понедельник звался «встреча», вторник – «заигрыш», среда – «лакомка», четверг – «тещины вечерни», пятница – «разгул», суббота – «золовкины посиделки», воскресенье – «проводы».

Сначала Михаил Илларионович думал поспеть домой к началу гулянья – к «встрече», чтобы это была встреча вдвойне, но за метелями и вьюгами только в среду доставился в Тверь. «Разгул» он проводил не с Катей, а в дороге, а «тещины вечерни» просидел не у гостеприимных Бибиковых, а на постоялом дворе у Новгорода, ожидая лошадей.

И только поздно вечером в субботу он наконец приехал в Петербург.

– Сегодня я приглашен к Илье Александровичу на блины. Поедем вместе, – сказал в воскресенье Илларион Матвеевич сыну.

Молодой Кутузов весьма охотно согласился поехать в гости.

У Бибикова собрался тесный круг его ближайших друзей.

Сам разносторонне образованный и умный, Илья Александрович подбирал себе таких же собеседников. Это были: директор Морского корпуса генерал Иван Лонгинович Кутузов, женатый на старшей дочери Бибикова – Евдокии, сослуживец Ильи Александровича генерал в отставке Николай Порфирьевич Быков и известный артист, «русский Росциус», Иван Афанасьевич Дмитревский.

Пока хозяйка Варвара Никитишна не приглашала еще к столу, Бибиков увел Иллариона Матвеевича к себе в кабинет покурить, а Михаилом Илларионовичем завладела Катя.

Катя встретила Мишу очень тепло, искренне обрадовалась его приезду. Михаил Илларионович не без удовольствия заметил, что Катя, увидев его, покраснела, – стало быть, он был ей не безразличен. Катя повела гостя в залу, усадила на диван и сама села рядом.

Тотчас же из соседней комнаты выплыла с вязаньем в руках старая тетушка Прасковья Ивановна – считалось неприличным оставаться одной девушке с молодым человеком наедине. Тетушка поздоровалась с Мишей и продолжала вязать, не вмешиваясь в их оживленную беседу.

– Почему вы так замешкались? – спросила Катя. – Почему не приехали к рождеству?

– И рад бы в рай, да грехи не пускают: полк!

– Ну, рассказывайте, что у вас нового?

– Какие новости у солдата? – невольно улыбнулся Кутузов – ему вспомнилось, как на такой вопрос всегда отвечают в армии: «Знай службу – плюй в ружье да не мочи дула!» Но так же неприлично сказать девушке. – У вас новостей больше!

– У нас, правда, новостей хватает. Об одной вы уже, я надеюсь, слыхали: Груня все-таки вышла за Рибопьера замуж, как мать ни была против.

– Что ж, не Анастасии Семеновне жить с Рибопьером, а Груне, – ответил Кутузов. – И увлечение театром у Груни уже прошло?

– Ничуть! Вскоре после свадьбы мы у них же играли «Привидение с барабаном». Затем, знаете, Мишенька, наша очаровательная Габриель чуть не уехала к себе в Италию.

– Это почему же?

– Она запросила у императрицы за оперный сезон десять тысяч рублей. Императрица ответила, что такое жалованье получает у нее только фельдмаршал. Тогда Габриель возьми и скажи: «Так пусть, ваше величество, фельдмаршалы и поют!» Хорошо, что императрица была в добром расположении и оставила без внимания эту дерзость.

Михаил Илларионович искренне смеялся.

– Это грубо, но, право же, не лишено остроумия! А что же, некоторые из наших фельдмаршалов совсем неплохо поют, например, Румянцов, Потемкин. Да и у Разумовского голос хорош – недаром его брат на одном голосе карьеру сделал. Только у Александра Михайловича Голицына ни слуха, ни голоса. И на чем же все-таки примирились? – спросил Кутузов.