Предел терпения

Старая "хрущевка", оснащённая кодовым замком, который, впрочем, не являлся для меня непреодолимым препятствием. Было бы гораздо сложнее, если бы на вахте сидела какая-нибудь бдительная старушенция: мимо такой не проскользнёшь, пока не ответишь на многочисленные вопросы, да и то не факт, что получится. А код, его и "срисовать" можно, что и сделал Яр несколько дней назад, наблюдая за набирающим его школьником. Но я не спешил заходить в подъезд: журналист жил на четвёртом этаже, лифта не было, так что подниматься по лестнице он будет долго, не меньше пятнадцати минут. Как раз хватит времени выкурить сигару.

К последним я пристрастился совсем недавно: сигарет мне было уже недостаточно, и даже горлодёрные "Житан" казались едва ли крепче дамских сверхтонких. Хотел было перейти на трубку, да представив себя сидящим на лавочке и пускающим густой, едкий дым, передумал. Сигары другое дело: выглядишь импозантно, что ли. Вот и сейчас, курю, строго контролируя количество вдыхаемого дыма. Знаю, что сигарами не затягиваются, но в таком случае объясните мне: в чем кайф?

Ладно, пора. Мне не нужно, чтобы этот писака скрылся за толстенной металлической дверью, утыканной замками, что твой Форт Нокс. Попробуй потом прорваться в эту крепость, зубы обломаешь. Так что лучше всего зацепить его на лестничной клетке, чтобы и слинять не успел, ха-ха, и соседи ничего не заподозрили. Мне не нужно, чтобы полицаи прервали наш задушевный "разговор".

Все вышло так, как и задумывал. Подловил писаку между третьим и четвертым этажами и, ткнув с силой "Стечкиным" в область поясницы, предложил не вякать и спокойно пройти в квартиру для выяснения некоторых подробностей цикла статей о Пьеро. В ответ он мелко-мелко затряс головой, что, по моему разумению, означало согласие. Умный "мальчик".

В квартире гадостно воняло прокисшей едой, потом и кошачьим дерьмом. А вот и питомцы хозяина, целых восемь штук. Я поморщился - ненавижу кошаков и презираю тех, кто их держит. Только рабские натуры способны завести подобных тварей в своём доме и мириться с шерстью, поцарапанной мебелью и не прекращающимся мявканьем. Пнув от души ближайшую ко мне и насладившись её полётом, я жестом предложил едва не обмочившемуся со страха журналисту пройти в комнату.

- Вы кто? - с трудом вместив свою необъёмную тушу в кресло, дрожащим голосом спросил он. - Что вам от меня нужно?

- Кто я такой? - усмехнувшись, сажусь напротив. - Я тот, кто принёс тебе известность. Пьеро. Не признал своего кормильца? Что мне нужно? Сущие пустяки: я хочу знать, кто тебя надоумил написать подобное о моей жене.

Толстяк резко побледнел, сглотнул стекающую на подбородок слюну и прохрипел нечто нечленораздельное. Я всем видом изобразил недоумение и он, попыхтев ещё немного, наконец выдавил:

- Никто. Я писал сам, опираясь исключительно на факты. Разве в моих статьях есть хоть слово, несоответствующее действительности? Укажите и я с удовольствием напишу опровержение.

Я не спеша достал из кармана измятую газету и развернул на нужной странице. Искать долго не пришлось - "жареный" материал был размещён на первой полосе, увенчанный моей фотографией, довольно плохого качества, надо сказать.

- "Итак, сегодня я продолжаю цикл статей об Андрее Тукмачёве, более известном как Пьеро. Садист и беспринципный убийца полностью завладел умами жителей России, которые не только боятся выпускать из дома своих детей, но и сами ходят с оглядкой. Кто знает кого выберет очередной жертвой этот безумец, поставивший убийства на поток? Может быть это буду я, или вы, или ваши родные и близкие? Никто, ни один человек в мире, кроме самого Пьеро, не способен ответить на этот вопрос. Впрочем, я почему-то уверен, что даже он этого не знает, ибо в воспалённом мозгу жажда насилия может зародиться совершенно неожиданно.

Но я отвлёкся. В прошлых моих статьях было рассказано о подробностях многочисленных убийств, совершенных Тукмачёвым. В этой я поведаю вам его грустную историю, которая частично объясняет случившееся. Хочу сразу уточнить: объясняет, а не оправдывает, ибо тому, что он натворил нет и не может быть оправдания".

На этом месте я прервался, чтобы перевести дух, и бросил взгляд на журналиста. Тот сидел уже не бледный - позеленевший, словно едва распустившийся лист. Страшно тебе, паскуда? Ничего, дальше ещё страшнее будет. Особенно, когда наконец поймёшь, что тебя ждёт.

- Пока никаких претензий у меня к тебе нет, - произнёс я. - Нет, ты многое переврал конечно, но ожидать иного от представителя пишущей братии было бы глупо. Да и мне на руку твоя писанина: пусть боятся. Но вот дальше... Ты зашёл слишком далеко в своей лжи.

И, набрав в грудь воздуха, я продолжил чтение:

"До недавнего времени Андрей был ничем непримечательным жителем села, затерянном в необъятной тайге Красноярского края. Он жил обычной жизнью, как и многие другие. Работал в одной частной фирме, занимающейся продажей пиломатериалов. Был женат на девушке, моложе его на девять лет. Был ли это счастливый брак сказать сложно - супруги жили обособленно, стараясь особо не мелькать. Хотя, если судить по тому, что последовало дальше, Тукмачёв любил свою супругу, возможно даже, слишком. Вроде бы все обычно, как у сотен или даже тысяч других, но вот, в один, далеко не прекрасный вечер, Андрей нашёл свою супругу повесившийся. Почему она это сделала, сейчас уже вряд ли кто узнает. По словам односельчан, Жанна, супруга Андрея, была неуравновешенным, склонным к депрессии, человеком. Возможно именно в этом лежит разгадка её поступка. Известный психиатр, который просил не упоминать его имени, в приватном разговоре поведал мне, что такие женщины с рождения несут на себе так называемую "печать суицида" и что Жанна нуждалось в лечении, скорее всего стационарном..."

- Пожалуй хватит, - прервался я. - А теперь поведай мне, друг ситный, откуда ты этот бред раскопал? Кто этот заумный психолог, поставивший очень уж интересный диагноз? И кто рассказал тебе о якобы неуравновешенности и депрессии моей жены? Ну, отвечай!

Журналист мычал, брызгая слюной, отвисшие, словно у бульдога, щеки тряслись, грозя оторваться под собственным весом. Не дождавшись ответа, я встал и, приблизившись, отвесил смачную пощёчину.

- Никто, никто и ничего мне не рассказывал, - размазывая слёзы по лицу, прошептал он. - Я все выдумал: и про её состояние, и про диагноз, которого, скорее всего не существует, и про рассказы односельчан. Черт, да я даже не знаю, где это село находится! Поймите, такой шанс выпадает раз в жизни. Не мог же я упустить возможность заявить о себе! Вот и начал выдумывать. И потом, нормальные люди в петлю не полезут.

Ах ты, сука! Нормальные? Ты, мразь, за это ответишь! Но не сейчас, чуть позже.

- Бери ноутбук!

- Зачем?

- Бери я сказал! Будешь записывать то, что сейчас расскажу. Готов? Тогда начнём.

Жила-была на свете девушка Жанна...

Закончив, я ещё несколько минут молчал, приходя в себя - воспоминания, в которые мне пришлось окунуться, напитали боль новой силой. В груди разгорелось утихшее было пламя, сердце сжало тисками. Бездна вновь начала поглощать меня, затягивая все глубже и глубже во тьму, среди которой есть место страданиям и ничему больше. И внезапно меня охватил страх, нет, всепожирающий ужас, что я обречён до бесконечности оставаться в ней, в этой самой безбрежной бездне. Обречён барахтаться в тщетных попытках выплыть хоть куда-нибудь.

А так ли она страшна? Человечество испокон веков страшилось того, что непонятно, не изведано до конца. Может эта бездна оказаться не юдолью безнадёжности? Почему бы и нет.

- Ты закончил? - спросил я журналиста и, дождавшись утвердительного ответа, продолжил. - Отправляй на "мыло" главному редактору. Сделал? Хорошо, а теперь подиктуй мне его номер телефона. Жажду с ним пообщаться.

Записав, я достал из принесённого с собой пакета скотч и намертво примотал его ладони к деревянным подлокотникам, ноги к ножкам, напоследок заклеил рот. Писака смотрел на меня расширившимися от ужаса глазами - что ж, он понял, что одними разговорами дело не ограничится.