Предел терпения

Жанка с Павлином отправились по магазинам: ничего, он мужик здоровый, сил хватит покупки таскать. А что они будут, причём в немереных количествах, я не сомневался. Ох уж эти женщины! К каждой полке подойдут, каждую вещь потрогают, понюхают, едва ли не на зубок попробуют и, в лучшем случае, отойдут разочаровано, а в худшем купят. И эту, и вон ту, а вот эта шляпка просто прелесть! О, боже, какие туфельки, я именно о таких всегда мечтала! Какое колечко, нет, серёжки лучше, а браслетик просто для меня! Брр-р-р, нет уж, увольте от похождений по магазинам в сопровождении женщины. Пашка рвался, вот пусть и таскается, а я лучше по Камню прогуляюсь.

На моём пути встала церковь. Красивая, притягивающая взгляд, с позолоченным куполом, возвышающимся над остальными зданиями. Зайти что ли? А зачем? Отдохнуть душой, вот зачем, а заодно посмотреть на попа, который здесь служит.

Что ж, я не обманулся в своих ожиданиях. В церкви меня встретил, помимо неизменных старушек, довольно тучный, благообразный человек лет пятидесяти, одетый в рясу, ризу, или сутану, хрен знает, как правильно называется это одеяние. На шее толстая, почти якорная, золотая цепь, увенчанная золотым же, усыпанным бриллиантами, крестом, который лежал на объёмном пузе параллельно земле.

Святоша милостиво протянул мне руку для поцелуя. Ага, щас! Чай не красна девица, да и я не гусар. Демонстративно обошёл свиноподобную тушу и замер у иконы с изображением "святого великомученика" Николашки второга. До какой степени Церковь цинична: алкаша, подкаблучника, втравившего страну в войну, нужную одной его жёнушке, объявить святым!

- Ты чего-то хотел, сын мой? - спросил поп.

Папаша, бля, нашёлся! За это и не терплю церковников - за их пренебрежительное отношение к людям. Сын мой, раб божий. Отец у меня свой есть и другого на хрен не надо, а уж рабом я никогда не был и не буду.

- Ага. Поговорить заглянул, на богословские темы. Только сразу предупреждаю: веру я подрастерял малость. В общем, её совсем не осталось. Есть желание с таким беседовать?

- Так это моя обязанность - возвращать в лоно Церкви заблудшие души, - со значительным видом пробасил святоша, поглаживая пышную бороду. - Рассказывай, как и когда ты потерял веру.

Ну-ну, божий человек, сейчас я тебе расскажу, да так, что мало не покажется.

- Потерял я веру чуть больше года назад, когда прислужник ВАШЕЙ церкви отказался отпевать мою жену, покончившую жизнь самоубийством. Спасибо, позволил хоть похоронить на кладбище, а не заставил вынести за ограду.

- Как это ни прискорбно, но служитель поступил так, как должно. Самоубийство - это смертный грех, которому нет прощения. Так гласит Слово Божье.

- Ой, ли?! А слово божье гласит венчать пида.., представителей нетрадиционной сексуальной ориентации? Или освещать машины, побрякушки, унитазы, наконец? Это вам велит ВАШ бог? И с чего вы, обыкновенный человек, взяли, что самоубийство - грех?

- Сие в Библия сказано...

- Да, слышал где-то, - перебил я. - Некий Иуда продал Христа за тридцать серебряных монет, а затем повесился на осине. И что?

Не буду ломать копья на тему, кто написал библию - бог или все-таки люди. Не вижу смысла. Меня другое интересует: кто вынудил Иуду на предательство?

- Он сам, - ещё сдерживаясь, но уже с трудом, ответил поп. - Слаб и верой, и духом оказался. И только потом, осознав степень греха, повесился.

- Ага, выходит, своим поступком он этот самый грех искупил?

- Нет, усугубил, отказавшись жить дальше, дабы последующими поступками заслужить прощение.

- Вот оно как, - я ухмыльнулся и продолжил. - Ну, это возвращает нас к предыдущему вопросу: кто же все-таки подтолкнул Иуду к предательству? Не сам ли Христос?

- Не богохульствуй в доме божьем! - проревел святоша так, что эхо, отразившись от высокого потолка, отправилось гулять по всему помещению. - Как ты смеешь возводить хулу на Сына Человеческого?!

- Хулу? Клевету то есть? Интересно, в каком месте? Не Иисус ли сказал: "Один из вас предаст меня"? Значит, он знал о предательстве, знал, кто именно и при всем при этом все равно позвал Иуду с собой. Так на ком больший грех: на том, кто предал, или том, кто зная будущее, позволил предательству свершиться, вместо того, чтобы, как и подобает спасителю, уберечь в общем-то невинного человека, да ещё и едва ли не за руку подвести к пресловутой осине.

Лицо попа пошло красными пятнами, он открывал и закрывал рот, беззвучно, словно рыба, вытащенная на берег. Интересно, хватит ли его удар, или пронесёт? Ни то, ни другое: удар не хватил, да и в воздухе по-прежнему воняло исключительно ладаном.

- Убирайся вон, богохульник! - на удивление спокойно произнёс святоша. - Ты не веру потерял, а продал душу нечистому! Господь накажет тебя за сделку с Диаволом!

- Накажет? НАКАЖЕТ?! - я поднял голову вверх и расхохотался в полный голос. - Скажи мне, праведник, как можно наказать человека, который уже ничем не дорожит? Лишит вечной жизни в раю? Мне так и так туда хода нет, да я и не стремлюсь. Пойми, меня невозможно уже наказать, и именно поэтому я полностью свободен. Свободен от рабского служения кому бы то ни было, свободен от тех самых нелепых запретов, веками навязываемых Твоей церковью.

А насчёт нечистого... Что же ты избегаешь называть его настоящим именем? Если мне не изменяет память, оно переводится как Свет Несущий? Свет чего? Познания? Свободы? Истины? И ещё, я не понимаю, как свет может быть тьмой? Может, объяснишь?

- Убирайся, - повторил поп. - Не доводи до греха, не то прокляну.

- Успокойся, старик, уже ухожу. И спасибо тебе за то, что ещё сильнее укрепил меня в моем же убеждении: бог если и есть, то верить в него, а уж тем более поклоняться может только слабый человек, нуждающийся в "костылях". Или безумец.

И, повернувшись, вышел из-под мрачных сводов церкви к чистому небу и не по осеннему тёплому солнцу. Меня ожидало ещё одно, очень важное дело, по сравнению с которым недавняя беседа с попом казалась чем-то несущественным, проходящим. Меня ждал журналист, пусть он пока и не догадывался об этом.

Прежде чем встретиться я, справедливо предполагая ловушку, попросил ребят несколько дней потратить на слежку. Именно потратить - писака был чист, но никто не жалел о "напрасно" упущенном времени. Слишком уж злыми были статьи, истекающими желчью, ненавистью и даже где-то подлостью. Самое оно, чтобы вывести безумца из себя и заставить действовать необдуманно. Вполне в духе полицаев устроить ловушку столь аморально, но нет, журналюга действовал сам по себе, поднимая рейтинг. Скорее всего, я бы и не обратил внимания на его статейки, а возможно и поблагодарил за нагнетание страха, но... Этот паскудник посмел затронуть Жанну, мою жену. А вот этого без последствий я оставить уже не мог.

Я научился понимать людские пороки, жажду наживы любой ценой, хождение по головам ради различных благ, предательство, низость. Понимать, но не принимать и не прощать. За каждый проступок должно следовать наказание, но это в идеальном мире, в котором никому из нас не жить. Я тоже не собираюсь вершить абсолютную справедливость, да мне это и не по силам, но наказывать подобных этому журналюге козлов просто обязан.

С первого взгляда, впрочем как и со второго, и с третьего, этот тип внушал чувство омерзения. Сказать, что он был толстым, значит ничего не сказать. Внешним видом писака напоминал откормленного на дроблёнке борова: свисающие до плеч щеки, складки жира, скрывающие шею, пальцы были настолько толстыми, что он не мог набрать цифровой код замка, опасаясь нажать сразу несколько клавиш, поэтому использовал ручку. Необъятное брюхо, переваливаясь через ремень, свисало чуть ниже паха - видимо, чтобы сходить в туалет, он одной рукой приподнимал пузо, нащупывая причиндалы второй. Глядя на него, становилось понятным, откуда в этом, в общем-то образованном человеке, столько ненависти к окружающим. Я как будто воочию представил те унижения, которым он подвергался с раннего детства, и подвергается до сих пор, но это нисколько не уменьшало его вины. Жанну трогать не стоило - она та грань, за которую переступать не рекомендуется во избежание неприятностей. Он переступил.