Предел терпения

Опять начал! Меня сейчас убивать будут, я же думаю о совершенно посторонних вещах, а не о том, как бы выбраться из этой ловушки. И что мне далась эта страна, которая сама себя загоняет в клоаку? А точнее, уже загнала? Из-за пресловутого патриотизма? Если вспомнить Томаса Джефферсона, то он довольно точно сказал: "Патриотизм - это религия бешенных"... Стоп, так я и есть бешенный. Слетевший с катушек психопат, шагающий по трупам, ради достижения своих, никому не понятных и даже вызывающих отвращение, целей. А значит истинный патриот.

Горький смех эхом разнёсся по подвалу. Да, я сидел связанный, голова жутко болела и, тем не менее, смеялся. Даже хохотал. Пусть с горечью, пусть с болью, но это был смех. Смех безумца, смех одиночки, смех мертвеца. Бойтесь, вы, связавшие меня. Тряситесь от ужаса. Содрогайтесь. Потому что я выберусь, освобожусь от пут и убью вас всех. Разорву голыми руками, перегрызу горло уже не зубами - волчьими клыками. Ведь я уже не человек, а загнанный в угол зверь, который стоит, прижавшись к одинокому дереву, и оскаливает пасть, готовясь дать последний бой. И в этом бою он постарается забрать с собой на тот свет как можно больше врагов, желательно всех. Даже сдыхая от ран, он будет драться до последнего. Так что действительно - БОЙТЕСЬ!

Кое-как извернувшись, начинаю грызть верёвку. Зубы, нет, клыки, вгрызаются всё глубже и глубже. Десны начинают кровоточить. Я ощущаю солёный вкус во рту. Да нет же! Не во рту! В пасти! Из горла на волю рвётся рык, злобный, раздражённый, полный ненависти. Верёвки понемногу поддаются, им не удержать волка-одиночку. Всё, у меня больше нет друзей, нет вновь обретённой любимой. Я свободен! По-настоящему! Ни чувств, ни ответственности, ни желаний, кроме одного - убивать. Я хочу этого, жажду. Мне нужно слышать запах смерти, улавливать чуткими ушами хрипы умирающих, наслаждаться ими. Дайте же мне эту возможность!

Завершающий рывок и верёвка, лопнув, спадает. Я опускаюсь на четыре конечности и, ступая еле слышно, подбираюсь к двери. Темнота уже не помеха - волчьи глаза, нюх, инстинкты, всё при мне. Слышу даже как там, за стеной, переговариваются люди. Их трое, все с автоматами. Вы это серьёзно? Всего три хрупких, слабых человечка против матёрого зверя? Это даже не смешно. Хотя... Для начала хватит.

Бросаюсь всем телом на дверь, гулкий звук удара разносится по подвалу. Металлическая, заперта снаружи. Повторяю попытку. И ещё раз. И ещё. И ещё. Боли нет, чувств нет, есть одна лишь звериная злость. Ну же, человечешки, вы что, совсем там оглохли? Не слышите, как я рвусь наружу? Откройте дверь, посмотрите, что происходит. Проявите любопытство, которое станет для вас губительным. Идите ко мне!

Услышали. Наконец-то! Шаги приближаются, отправились все втроём. Что ж, я готов к встрече. Пальцы сгибаются, выпуская наружу когти, пасть ощеривается, обнажая клыки, задние лапы напрягаются, готовясь к прыжку, тело сжимается, словно пружина, которая вот-вот распрямиться. Замираю, словно статуя Командора. Жду.

Дверь потихоньку начинает открываться, узкий лучик света врывается в подвал, заставив на секунду прищурить глаза. Пошёл! Бросок вперёд и пальцы-когти впиваются в горло первому, решившему заглянуть в помещение. Резкий рывок рукой и я, отбросив в сторону кадык, бросаюсь на следующую жертву. Клыки впиваются в горло, пасть мгновенно наполняется чужой, тёплой, одурманивающей кровью. Сглатываю и, оставив агонизирующее тело, оборачиваюсь в сторону третьего. Ха! Ну что же ты так нервно теребишь автомат? Вскидывай и стреляй, а не мни его, словно любимую женщину. Не то, что тебя бы это спасло, но все же шанс. Был.

Трое позади, сколько там вас ещё осталось? Сколько бы ни было, все мои. Крадучась, передвигаюсь по особняку. Эх, люди, и зачем вы строите себе такие огромные жилища? Как вы их защищать собираетесь? Хотя это ваши проблемы. А мне, наоборот, подспорье.

Выглядываю из-за угла. У двери кабинета, спиной ко мне, стоит охранник. Расслабленный, автомат висит на груди. Чувствует себя в безопасности, дурачок. Что ж, я от подарков не отказываюсь. Прыжок с места, передние лапы ложатся на плечи, задние с силой бьют в спину, ломая хребет. Четверо. И ни один даже пикнуть не успел. Бросаю взгляд на валяющееся в стороне, пахнущее железом, смазкой и порохом оружие. Взять? А зачем оно зверю?

Иду дальше. Зачем? Может лучше убежать, вернуться в лес, туда, где меня никто не найдёт? Нет! Они, живущие здесь, заперли меня, связали, собирались пытать, убить. Волк не прощает подобного обращения. Волк защищается. Волк мстит. Волк убивает посмевших покуситься на его жизнь.

Пятый оказался расторопнее остальных. Заметив меня, он вскинул автомат, но выстрелить не успел. Я не дал ему такой возможности: выбил из его рук смертоносную игрушку и замер напротив, глядя ему прямо в глаза. Он бросил ответный взгляд, на губах заиграла ухмылка. В руке, словно по волшебству, возник стальной клык. Охранник играючи перебросил его из одной ладони в другую, слегка согнулся в пояснице и бросился на меня, намереваясь проткнуть насквозь. Ха! Да что твоя игрушка против настоящих, волчьих зубов? Против звериной ловкости, силы, ненависти? Кто ты такой против волка, настоящего хозяина леса? Кто ты есть?

Уклоняюсь от ножа и делаю рывок вперёд. Одна лапа на подбородок, вторая на затылок... Хруст шейных позвонков звучит в ушах победной музыкой. Пятеро. Уже пятеро, а мне всё мало. Зверю мало. Зверь хочет ещё. Рвать когтями, впиваться клыками, чувствовать на губах чужую кровь. ДАЙТЕ МНЕ ЭТО!..

С улицы доносятся звуки перестрелки. Что там? Друзья того, кто до меня жил в этом теле, подоспели на подмогу? Очень может быть. Что ж, не буду им мешать. У меня и в доме дел предостаточно. Поднимаюсь по витой лестнице на второй этаж. Чуткий нос улавливает все запахи: горьковато-кислый страха, солоноватый паники и какой-то незнакомый, в котором смешались и предыдущие два, и сладкий наслаждения, и горький разочарования. И доносился он из дальней комнаты, подле двери которой дежурили аж три человека.

... Перешагнув через агонизирующие, истекающие кровью тела, я открыл дверь и вошёл в комнату. Нет, не в комнату - в кабинет. Пол покрывал огромный палас, настолько ворсистый, что в нём увязали лапы. Возле правой стены стоял высокий, под потолок, книжный шкаф. Напротив не менее массивный бар, стеклянные двери которого выставляли на всеобщее обозрение целую батарею самых разнообразных бутылок, содержимое которых играло всеми цветами радуги в свете хрустальной люстры. За громоздким дубовым столом в расслабленной позе, запрокинув голову вверх, сидел хозяин особняка. Банкир, за жизнью которого явился тот, кто был до меня. Перед ним, на чёрной крышке стола, высилась горка белого порошка. Рядом лежала свёрнутая в тонкую трубочку тысячедолларовая банкнота. Вот те раз! Неужели и сам спонсор дури на неё подсел? Бывает же такое! Что ж, пора уступить место моему человеческому "я". Пришло его время.

... Банкир никак не отреагировал на моё присутствие, полностью погрузившись в мир грёз. Да, я слышал, что богатство и власть развращают, лишают человеческого облика, но чтобы настолько... Сидит, вперив подёрнутые поволокой глаза в потолок, по подбородку стекает густая, словно мёд, слюна. И никакой реакции на моё, наше?, присутствие. Вот обдолбался!

Приблизился. Протянул руку, дотронулся до щеки. Твою мать! Он же дохлый. Окончательно и бесповоротно. Уже остывать начал. Сам выполнил мою, нашу, работу. Сдох, сука! Нанюхался, наглотался. И ушёл. Сбежал от справедливого возмездия. Тварь!

Канонада во дворе понемногу стихала. Что ж, пора уходить, мне здесь делать больше нечего. Пора к ребятам. И к Жанне. Развернувшись, я покинул кабинет и направился к лестнице.

Глава одиннадцатая.

Первая увольнительная за две недели. Хоть последние более менее тёплые деньки удастся провести на свободе, а не в осточертевшей заимке. Я не привередничаю - живы, уже хорошо, но постоянно видеть одни и те же лица, наблюдать одну и ту же, довольно мрачную, кстати, картину, немного удручает. Я не люблю находиться среди людей: больше трёх человек в одном месте, для меня уже толпа, которая тяготит. Город, пусть и небольшой, совсем другое дело - здесь никому ни до чего нет дела, все погружены в себя, а значит я как будто один, вокруг никого нет и это замечательно.