Услышать тебя...

Вспомнив, как его пальцы прикасались к ее телу,; Наташа, передернувшись от отвращения, быстро сбро­сила с себя одежду и, раздвигая руками скрипучий тро­стник и камыши, вошла в неподвижную воду с разбрызганными по всей ее зеркальной поверхности звездами.

Она еще никогда не плавала одна ночью в озере. Прямо перед ней выстлал на сверкающей глади свою туманную дорожку Млечный Путь. Во взбаламученной ее руками и ногами воде закачались, мерцая, звезды. Они падали на дно, а потом снова поднимались. Вода каза­лась молочно-теплой, она легко обволакивала тело, стру­илась между ног, под мышками, целовала в губы. И кру­гом одна вода. Берег остался где-то позади и казался далеким, как конец света. А впереди округло вырисовы­вался высокий зеленый остров с густо-черной тенью у бе­рега. Листья на деревьях нежно серебрились. Остров притягивал к себе, манил. Наташа знала, что до него далеко и нужно поворачивать обратно. Знала и плыла вперед. Было жутковато и вместе с тем приятно. Иногда она переворачивалась на спину и отдыхала, едва шевеля руками и ногами. И тогда звездное небо притягивало, за­чаровывало. Хотелось смотреть и смотреть на него до бесконечности, Она даже не заметила, как стала погру­жаться, и, лишь глотнув воды, перевернулась и поплыла дальше. К острову.

Силы покидали ее, когда она наконец добралась до острова. Уцепившись за тростник, долго не могла отды­шаться. Не было сил даже выбраться на берег. Послед­нюю сотню метров она плыла в каком-то полузабытьи, Теряла из виду остров, кружилась на одном месте. Звез­ды плясали на небе, Млечный Путь струился меж них, все убыстряя свой бег. Такая ласковая и теплая вода вдруг стала тяжелой и неприветливой. Она настойчиво тянула вниз, в глубину. . .

Пришли мысли о смерти. И совсем не отвлеченные… Закрыть глаза, перестать двигать руками и,ногами и медленно погрузиться в эту непроницаемую пучину. Она представила себя на черном илистом дне. Огромные ры­бины, шевеля плавниками, будут проплывать над ней, тусклый зеленоватый свет, наверное, в яркий солнечный день доберется до нее... А потом по озеру будут плавать лодки и люди баграми станут шарить по дну...

Она перевернулась на спину и увидела опрокинув­шееся над ней звездное небо. Небо было глубоким и тоже притягивало к себе. Странно было ощущать огромное пульсирующее небо под собой и над собой. Может быть, опускаясь на дно, она одновременно поднимается к звез­дам? ..

Выбравшись на берег, Наташа прислонилась спиной к шелковистому березовому стволу и закрыла глаза. В ушах гудело, кровь ходила по телу толчками, руки и ноги налились свинцом. Ничто бы сейчас не сдвинуло ее с места. И только теперь она почувствовала холод. Сначала вскочили пупырышки, затем между лопатками обожгло ознобом, а через несколько минут ее трясло, как в лихорадке.

На рассвете Сергей нашел ее, искусанную комарами и окоченевшую от утреннего холода, под березой. Она сидела все в той же позе с широко открытыми глазами. Прямо из лодки шагнул он в глубокую воду и пошел к ней. В глазах его боль и мука, а лицо такое, будто он состарился на десять лет. Он сорвал с себя куртку, ста­щил рубашку, майку и все это натянул на нее. Поколебавшись, снял брюки и, как маленькой, просунул ее длин­ные холодные ноги в брючины. Сама она не смогла бы надеть. Ей было покойно и уютно в его руках, глаза сли­пались, посиневшие губы дрожали.

— Как ты меня напугала, Наташка, — чужим, изме­нившимся голосом сказал он. — Разве так можно?..

— Я знала, что ты придешь,— прошептала она и, не удержавшись, всхлипнула.

Бережно он поднял ее и понес к лодке. Плечо у него залито йодом и заклеено пластырем. Посадил на корму, раздел, безжалостно, докрасна растер майкой ее грудь, спину, затем снова одел во все свое, а курткой укутал ноги. Дружок облизал ей руки, лицо.

— Я знала, что ты придешь, — повторила она, с тру­дом разлепляя сомкнутые ресницы. — Я все время звала тебя.

— Я слышал, — ответил он.

Из-за колючей щетины леса вымахал ослепитель­ный луч и располосовал затянутое редким туманом озеро пополам.

— А Блохин там? — стуча зубами, говорила она.— Я не хочу его видеть.

— Ну и подонок!.. — с угрозой в голосе проговорил Сергей. — Так это, значит, он?!

— За что он так ненавидит тебя?

— Не знаю, — помолчав, ответил Сергей. — Кажется, не за что.. .

— Ты удрал из больницы? Да? — спрашивала она.

— Ты ведь позвала меня, — впервые в это утро улыб­нулся он.

— Это хорошо, что ты приехал, —сказала она.— Мне было очень холодно и плохо.

— Смотри не заболей. ..

— Ты будешь меня лечить, ладно? . . — засыпая, го­ворила она.

Голова ее с прижмуренными глазами склонилась ему на грудь. Он гладил ее холодные слипшиеся волосы, го­ворил, как ребенку, какие-то ласковые слова, но она уже ничего не слышала: глаза ее закрылись, дыхание стало ровным, спокойным. Наташа согрелась и заснула. Ино­гда она вздрагивала, руки ее начинали что-то искать, и, глубоко, со всхлипом вздохнув, как обиженный ребе­нок, снова затихала.

Сергей осторожно положил ее на скамью, завел мо­тор, и лодка, обогнув тихий остров и оставив после себя пенистый след, понеслась к берегу. Он сел рядом и по­ложил ее растрепанную голову к себе на колени. Стис­нув зубы, смотрел прямо перед собой. Светлые глаза его сузились. Мелкие холодные брызги секли хмурое небри­тое лицо.

На пустынном берегу неподвижно стояли две фигуры. Это Миша Султанов и Женя Мальчишкин. Они молча смотрели на приближающуюся моторку.

Над озером Большой Иван занималось ясное солнеч­ное утро.

5

Сергей вышел из конторы Главрыбвода в хорошем настроении: Вологжанин сообщил, что за са­моотверженность в борьбе с опасными браконьерами объ­явил ему, Сергею Волкову, в приказе по управлению бла­годарность, а кроме того, договорился с председателем облпотребсоюза насчет полного комплекта новой резины для «Москвича». Это последнее известие больше всего обрадовало Сергея.

Город утопал в зелени. Тополя и липы благоухали. Прохожие заполнили тротуары. Мужчины в безрукавках, девушки в коротких юбках. Увидев на другой стороне улицы высокую стройную девушку, Сергей прибавил шагу, но, когда она, переходя дорогу, оглянулась, снова замедлил шаги.

Не Наташа. Почему он все время думает о ней? Ищет ее глазами в толпе прохожих... Что бы ни делал, куда бы ни шел — в голове она. И это предчувствие непопра­вимой беды, охватившее его в тот день, когда попал в больницу... Вечером он вдруг почувствовал необъяс­нимую тоску и тревогу. Он не мог оставаться в палате, его неудержимо тянуло туда, на Большой Иван, где ребята, Наташа, Дружок. . . Тоска все усиливалась, изма­тывала душу, и тогда Сергей занял у соседа по койке спортивные трикотажные, брюки, потихоньку выбрался из больницы, перелез через забор — ворота были закры­ты, — не заходя домой, вывел из сарая свой старый вер­ный мотоцикл и умчался в ночь по Невельскому шоссе.

Он опоздал. Ее не было в доме. Не было и Мальчишкина с Султановым. Встревоженный Дружок привел его на берег озера, где он увидел ее одежду... И уже не тоска, а смертный страх схватил его за сердце: он стал кричать, звать ее. . . Приплыли на «Казанке» Мальчишкин с Султановым. Ничего не объясняя, Сергей прыгнул в лодку, Дружок вслед за ним, и умчался в сторону острова...

Снова и снова вспоминал он ее замерзшую, с неми­гающим, как у птицы, взглядом. Как растирал ее, ощу­щая под ладонями прохладную упругую грудь, как спя­щую нес на руках в дом мимо озадаченных приятелей, А Дружок бежал сзади и повизгивал. ..

И вот с тех пор он все время думает о ней. Она всегда была немного непонятной и странной: ни с того ни с сего грубила, несла какую-то чушь, а иногда, наоборот, была не по-детски умна и рассудительна. Она была для него давным-давно знакомой девчонкой. Девчонкой-школьни­цей. Росла она без отца, часто была предоставлена сама себе. Наверное, от этого она диковатая, резкая. Однако Сергей прощал ей все выходки. Он уже стал взрослым, женатым мужчиной, а девчонка с улицы Ботвина по-прежнему останавливала его, когда он проезжал мимо на мотоцикле, и просила прокатить.