Услышать тебя...

— Пожалуйста, не ругайся, — попросила Наташа. Она еще не видела Блохина таким злым. Даже когда чернильницей в него запустила.

— Где ребята? — спросил он. — Я прошел по берегу, лодки не видно.

— Уплыли за остров лещей ловить на этих... выполз­ков.

Наташа еще не ощущала никакой тревоги.

— Читаешь? — взглянул он на книжку и снова на­смешливо уставился на нее. — Ну и как, интересно?

— Мне не нравится твой тон, — заметила Наташа.

— Что ты тут... в его комнате делаешь? — задал он глупый вопрос.

— Жду Сергея, — равнодушным голосом сообщила она. — Он должен из города вот-вот приехать.

— Он не приедет, — уронил он.

Сева Блохин приехал на последнем автобусе, который прибывал в Опухлики в восемь вечера. А от Опухликов пришел пешком.

— А какого черта его в город понесло? — поинтересо­вался он.

Наташа коротко рассказала о схватке с браконьера­ми, выстрелах, однако про рану Сергея умолчала. И про то, что он лежит к больнице.

— Давай выпьем, — сказал он и, скрипя половицами, подошел к столу. Достал из кармана бутылку коньяку, промасленный пакет. Все это выложил на стол. Ногой подвинул табуретку и уселся напротив Наташи. Неболь­шие светлые глаза его впились в ее лицо. Глаза были немного остекленевшие, с красными прожилками. Навер­ное, Блохин напрягал все силы, чтобы взгляд его был про­никновенным и осмысленным, но на самом деле глаза его смотрели тупо и жестоко. Вот он перевел взгляд с На­таши на бутылку, потом снова на нее. Видя, что девушка не собирается подавать стаканы, сам встал и подошел к буфету. Достал два граненых стакана, которые Наташа вечером вымыла и сама туда поставила. Отколупнул пробку и налил.

— Я не буду пить, — отказалась Наташа.

Блохин опрокинул стакан, взглянул на закуску, но ни­чего не взял.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он.

 — Я слушаю.

Он налил еще раз, снова выпил, не закусывая. На его скулах напряглись желваки, на лбу возле виска набухла синяя жила. Наташе стало неприятно смотреть на него, и она отвела глаза в сторону.

— Ты должна быть со мной, — сказал он. — Капа — это все ерунда. Детские развлечения. Мне нравишься ты.

— Пожалуй, тебе лучше уйти, — нахмурилась На­таша.

— Он всегда и во всем был впереди меня. .. — про­должал Блохин, не обратив внимания на ее слова. — Был фоторепортером, потом литсотрудником, а теперь вот по­чти писатель. . . Я завидовал ему. Завидовал таланту, тому, что у него была красивая жена. . . И что интересно, когда он развелся с ней, она и мне перестала нравить­ся. . . Помнишь, ты облила меня чернилами? Я ведь пер­вый обратил на тебя внимание. Я думал, это просто так, а потом понял, что люблю тебя. С тех самых пор. И вот опять он перешел мне дорогу. .. Думаешь, я не видел, как ты на него вчера смотрела? На этот раз у него ничего не получится. . . Я женюсь на тебе!

— А я за тебя не хочу выходить замуж, — отрезала Наташа.

— Почему? — тупо уставился он на нее.

— И не стыдно тебе? — посмотрела ему в глаза де­вушка. — Только что был с другой. . . а теперь пристаешь ко мне!

— Я Капку пригласил, чтобы тебя позлить, — сказал Блохин. — Это ведь несерьезно. . . А ты — это другое де­ло. Я правду говорю...

— Ты сейчас меня злишь,— перебила она.

Он молча смотрел на пустой стакан и барабанил паль­цами по столу.

— Я до сих пор не знаю, кто из нас у кого стоит на пути: я у него или он у меня? — сказал он.

— Сейчас ты, — сказала Наташа.

— Я все время думаю о тебе, — бубнил он. — Только о тебе. Я ведь тебе друг?

— У тебя есть единственный шанс остаться моим то­варищем, — спокойно сказала она. — Это сейчас встать и уйти.

— К дьяволу! — грохнул он кулаком по столу так, что бутылка подпрыгнула, а стакан, налитый для Наташи, опрокинулся. — Чем я для тебя плохой? Сергей лучше, да? Но почему, почему? Объясни мне! Я хочу это по­нять! Слышишь?!

— Это невозможно объяснить, — ответила Наташа.— И, что бы я ни сказала, ты меня не поймешь... Слиш­ком мы разные, Сева.

— Нет, я хочу понять! — орал он. — Говори!

— Мне нечего тебе сказать.

Ей становилось все тревожнее и тревожнее. Она ни­когда не видела Блохина таким. Багровое потное лицо и безумные белые глаза.

— Подумаешь, написал очерк! Или даже повесть, ко­торую, еще неизвестно, напечатают ли... Я тоже напишу книжку. У меня уже есть несколько рассказов... Я буду писателем, вот увидишь! И мы будем вместе! Всегда. Я пью за это! Слышишь, Наташа? За нас с тобой!..

Он выпил сразу полстакана. Лицо его ничуть не из­менилось, казалось, коньяк на него не действовал.

«Где же Султанов, Женька? — с тоской подумала На­таша. — Боже мой, хоть бы Лиза пришла! ..»

Небо над бором погасло, луна облила верхушки со­сен серебристым светом. Равнодушные, они придвинулись к дому, будто собираясь заглянуть в окно.

— Тогда я уйду, — поднялась с места Наташа. — А ты ляг, выспись. Тебе завтра стыдно будет за то, что ты тут наговорил.

Он тоже вскочил из-за стола и загородил ей дорогу. Снова сбивчиво стал говорить о своей любви, женитьбе... А потом обхватил ее за плечи и, обдавая винным духом, принялся целовать. Наташа молча вырывалась, отвора­чивала лицо, оцарапала ему щеку. А он все больше рас­палялся и сжимал так, что было не вздохнуть. Руки его до боли стискивали ее плечи, жесткий подбородок цара­пал щеки. Она вырывалась, молотила его кулаками куда попало, но он ничего не чувствовал, лишь дыхание ста­новилось учащеннее. Пальцы его мяли, тискали ее тело, сдирали одежду. Она до крови закусила губу, чтобы не закричать, да и что кричать: здесь на пустынном берегу никто ее не услышит. . .

Услышал Дружок. Он скулил под дверью и царапал здоровой лапой, понимая своим собачьим умом, что там, в доме, неблагополучно. Но пса никто не слышал. И то­гда он, задрав морду к луне, негромко протяжно завыл. И был этот вой жутким и непривычным.

— Если ты это сделаешь,— выговорила Наташа, пря­ча от его мокрых губ лицо, — я утоплюсь... Если бы ты знал, как ты мне отвратителен! ..

Он резко оттолкнул ее, и девушка отлетела к стене. У нее мелькнула было мысль распахнуть окно и вы­скочить, но она не сделала этого. Слишком унизительно.

Не скрывая отвращения, обошла его и вышла из ком­наты.

Он слышал, как мимо окна прошелестели ее быстрые шаги. Вслед за ней прохромала собака. Медленно под­нялся, подошел к зеркалу и долго вглядывался в свое отражение, потом обернулся к столу и прямо из горлышка одним духом выпил остатки коньяка. Хотел вытереть губы тыльной стороной ладони, но, заметив кровь, мед­ленно опустил руку и, ногой распахнув взвизгнувшую дверь, вышел, ударившись плечом о затрещавший косяк.

Наташа сидела на старой опрокинутой лодке. Скри­пела осока, чмокали в тростнике лещи, гудели комары. Когда в доме хлопнула дверь, Наташа вздрогнула и огля­нулась: он, хрустя сухими сосновыми шишками, удалял­ся по тропинке в сторону леса. Шагал тяжело, и широ­кая квадратная фигура его покачивалась. Девушка при­держала за ошейник заворчавшего Дружка, погладила по голове. И хотя он ушел и Наташа знала, что больше он не вернется, в дом идти не хотелось. . .

Как же вести себя с мужчинами, чтобы они ничего не вбивали себе в голову? Наташа никакого повода не подала Блохину, хотя и знала, что давно нравится ему, Повода не подала, но и не запрещала ему встречаться с ней, иногда провожать с работы. И даже было при­ятно, что нравится ему... И вот результат! Значит, мало девушке не подавать повода мужчине, который ей не нужен, необходимо еще его и отрезвить. Женщина, кото­рая молча принимает ухаживания мужчин, волей или не волей поощряет их к этому. Очевидно, и она, Наташа, поощряла Блохина... А если так, то и она тоже виновата в случившемся... Наташа содрогнулась, снова предста­вив себе эту ужасную сцену. Каким глупцом должен быть мужчина, чтобы вот так навсегда оттолкнуть от себя девушку, которую, как он утверждает, любит! Но ведь Сева не дурак. Почему же тогда он пошел на такое? .,