Избранница Наполеона

– Мария… – начинает отец, и в его голосе слышится нестерпимая душевная боль. – Решение все равно остается за тобой.

– Но вы должны понимать, – торопится встрять Меттерних, – что это решение имеет долгосрочные последствия.

Он имеет в виду, если я откажусь, восемь веков правления Габсбургов-Лотарингских будут перечеркнуты капризом восемнадцатилетней девчонки. Но отец все равно просит меня принять решение самостоятельно.

И за это я люблю его больше, чем когда-либо.

Я обвожу взглядом собравшихся в зале, затем – сидящих за столом членов Госсовета, чьи лица кажутся красными и золотыми в свете канделябров. Вот уж не ожидала, что вопрос моего замужества будет решаться в этом зале. Я думала, это произойдет в тиши кабинета моей покойной матери. Или на восточной террасе, где потолки расписаны фресками с изображением ангелов.

– Ваше высочество, нам требуется ваш ответ, – говорит Меттерних. Иными словами, завтра или свадьба – или война. Моя мачеха бледна, а на сидящем рядом Адаме Нейпперге и вовсе лица нет. Но я не могу позволить себе роскоши учитывать мнение этих двоих. Я сознаю свой долг перед отцом и перед королевством. Глаза у меня горят, и хотя внутри все переворачивается, я выдавливаю:

– Я согласна.

Меттерних подается вперед.

– Согласны на что, ваше высочество?

– Согласна… – я набираю воздуха, – стать женой императора Наполеона Бонапарта.

На мгновение воцаряется тишина, собравшиеся пытаются осмыслить произошедшее. Потом все разом начинают говорить. Адам Нейпперг, который был мне так дорог с момента его возвращения с войны против Наполеона, грохочет кулаком по столу.

– Я решительно против!

– Тут нечего протестовать, – обрывает Меттерних, и оба поднимаются. Но Меттерних не выдерживает сравнения с Адамом, являющим собой полную его противоположность во всех отношениях. Из своих тридцати четырех лет Адам большую их часть провел на войне, чем в мирной жизни. Он участвовал в блокаде Майнца, а при Делене от удара вражеского штыка лишился правого глаза. В том сражении его сочли убитым и бросили на поле боя. Но, несмотря на ранения, он поправился и теперь носит на глазу черную повязку.

Нет ни одной австриячки, которая не слышала бы о беспримерных подвигах Адама, так что, когда он наклоняется через стол, Меттерних подается назад.

– Ну, хватит, – говорит мой отец, но его никто не слышит, и ему приходится кричать: – Хватит! – Оба садятся, а я избегаю смотреть Адаму в глаза. – Все свободны. Ответ мы услышали, и никто не вправе его обсуждать. Граф Нейпперг и князь Меттерних, прошу вас остаться.

Остальные отодвигают кресла и направляются к выходу, когда же поднимается моя мачеха, отец останавливает ее, взяв за локоть.

– Тебе тоже надо задержаться. Ради Марии, – добавляет он.

Я смотрю, как пустеет зал, и когда остаемся только мы впятером, смысл происшедшего наконец доходит до меня. Мне не бывать регентшей моего брата Фердинанда. И неизвестно, на кого возложат эту обязанность, но меня рядом точно не будет. Мне вместо этого предстоит стать женой человека, лишившего наше королевство его богатства и истребившего свыше ста тысяч австрийских солдат, человека, чья страсть ко всему роскошному, грубому и неучтивому известна по всей Европе. Я смотрю на Зиги, и слезы из моих глаз падают на его шерсть.

– Мария, – начинает отец, и мне режет глаз его бледный и опустошенный вид. Он два дня жил с этим известием! – Я хочу, чтобы ты понимала, что никто из нас был не в силах что-либо изменить. – Да. Но и словами тоже ничего не исправишь.

– Да, я понимаю.

– Ты можешь забрать с собой во Францию все, что тебе понадобится. Все, чего только пожелаешь!

Я пересиливаю боль и стараюсь придать своему голосу благодарные нотки.

– Спасибо.

– Французский двор будет совсем не такой, как наш, – предупреждает отец. – Князь Меттерних объяснит тебе.

– И во всех подробностях! – с энтузиазмом восклицает князь, и я вдруг понимаю, что из нас пятерых он один испытывает радостное возбуждение. Интересно, думаю я, какова его роль в организации этого брака и не обнаружатся ли на его счетах щедрые поступления из Франции, если как следует покопаться. – На протяжении этих трех месяцев…

– Значит, свадьба должна состояться через три месяца? – спрашиваю я.

– Да. Но сначала церемония пройдет здесь.

– После которой князь Меттерних и граф Нейпперг сопроводят тебя до границы, – поясняет отец. – А вторая церемония уже состоится в Париже.

– Но его развод…

– О нем будет объявлено завтра. Что касается нашего уговора, то о нем будет сообщено не раньше Нового года.

Значит, надежда еще есть. Может, за эти три месяца он передумает. Может, найдет себе русскую, которая придется ему больше по вкусу. Но отец словно читает мои мысли и качает головой.

– Мария, император – это не твоя мать. – Он намекает на то, что мама меняла свое мнение по три раза на дню. – Он хочет взять в жены именно внучатую племянницу Марии-Антуанетты.

Я-то считала, что мне повезло родиться габсбургской принцессой. Оказывается, все совсем не так.

– Он захочет дать вам новое имя, – говорит князь Меттерних. – Императрицу Жозефину тоже когда-то звали Мари Роз де Богарне. И еще он будет сам выбирать вам наряды, – продолжает князь. – Он очень разборчив насчет того, во что одеты его женщины.

– Да это просто смешно! – восклицает Адам Нейпперг, и мое влечение к нему становится непереносимым. Никогда мне больше не прижать его к себе, не прикоснуться к его лицу, не взъерошить ему волосы. – Какая разница, во что она одета?

– Может быть, и никакой! – с жаром отвечает Меттерних. – Но эти правила не я устанавливаю. Не нравится – говори с императором Франции!

– Но мыться-то мне самой хоть разрешается?

– Конечно. – Меттерних вздыхает, и я в первый раз читаю в его лице намек на сочувствие. – Ваше высочество, угодить этому человеку будет нелегко. Он упрям, ревнив и полон честолюбия. Но он также и мечтатель. Это уже кое-что.

Когда все расходятся, Адам остается ждать меня в холле перед Голубой гостиной.

– Ты можешь отказаться, – говорит он, прильнув к самому моему уху, и меня трогает его готовность биться за меня.

– Я не Елена Троянская, – отвечаю я. – Это корона моего отца. Австрийское королевство для него – все.

– Но ведь нет никаких причин сомневаться, что оно у него и останется!

– Да, если не считать Пресбургского и Шенбруннского договоров, – напоминаю я о двух предыдущих поражениях от «Александра Македонского наших дней».

– Положись на меня, Мария! – Он хочет взять меня за руку, и оттого, что он назвал меня по имени, кровь приливает к моим щекам. – Мы с твоим отцом за тобой приедем.

Но верить таким обещаниям я не должна. На следующей неделе мне исполняется девятнадцать, а все последующие дни рождения я с большой долей вероятности буду отмечать во Франции. Я сглатываю тугой комок в горле.

– Спасибо тебе, Адам.

– Это не пустое обещание, – клянется он. – Мы за тобой приедем! – Он сжимает мою руку. – Считай это клятвой.

Глава 5. Полина Бонапарт, княгиня Боргезе

Дворец Тюильри, Париж

«Полина Бонапарт была красива до невозможности… Любила она лишь себя одну, и ее главным занятием в жизни было наслаждение».

Я наклоняюсь к зеркалу и с удовлетворением отмечаю, что по лицу не видно, как мне больно. С самого рассвета меня мучают желудочные колики, и хотя доктора твердят, что виной всему «избыточная ночная страсть», я знаю, что это не так. Дело куда серьезнее. Однако, невзирая на болезнь, сегодня вечером я должна блистать.

Я укладываю волосы вокруг лица и пробую представить, как буду смотреться в короне Жозефины, когда брат признает, что теперь королевой должна стать я. Вид короны, конечно, придется изменить. А еще можно использовать египетскую корону, которую он мне подарил. Ни за что не надену то, в чем ходила она, хоть бриллианты и сапфиры мне всегда были к лицу.