Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 86

Глаза ее открылись. Она села на пятки. Она набрала полную грудь воздуха, медленно выдохнула.

— Завтра, — сказала она, — возврата уже не будет.

— Разве он до сих пор был? — спросила Аспасия.

Феофано устремила взгляд на образ Христа над алтарем.

— Завтра я уже не смогу отступить. Как все будет? Что… — Голос ее прервался. Через мгновение она продолжала: — Ее величество была сегодня очень прямолинейна. Если до сих пор у меня и были сомнения насчет того, чего от меня ожидают, то теперь их уже нет.

Аспасия не сразу поняла, что она имеет в виду. А когда поняла, то едва не рассмеялась:

— Неужели я так плохо учила тебя, что ты не сумеешь угодить ее величеству?

— Ее величеству никто не угодит. Кроме ее сына. Она прямо молится на него. Она сказала мне, что, если я не смогу удовлетворить его, то я не исполню свой долг.

— Ты сможешь, — сказала Аспасия.

Феофано немного нахмурилась.

— Она даже сказала, что девственница не может с самого начала удовлетворить мужчину. Потом она лично удостоверилась, что я девственница, чтобы уже не было сомнений.

Щеки ее залились краской. «Не от стыда, — подумала Аспасия, — от ярости. Что ж, это понятно!»

— Так уж принято, — сказала Аспасия, желая успокоить ее.

— С тобой тоже было так?

Аспасия почувствовала, как лицо ее загорелось.

— Да, и со мной тоже. В конце концов, от этого зависит честь семьи. Целомудрие требуется от каждой женщины царского рода.

— И это было так же унизительно? И его мать тоже смотрела на тебя с ненавистью и надеялась найти в тебе какой-то изъян?

— Его мать, — ответила Аспасия, — сказала мне прямо в глаза, что, хоть я и дочь императора, но недостойна даже завязать ремешки на сандалиях ее сына.

— Мне было сказано то же самое, — призналась Феофано. Она уже не выглядела такой разъяренной. — Аспасия, — продолжала она, — то, что надо будет делать… Что, если… вдруг я не сумею?

«Ох, — подумала Аспасия. — Она об этом. Иногда сначала действительно не получается, и в этом нет ничего хорошего ни для невесты, ни для брака». Она заговорила со всей решительностью, стараясь сделать вид, что беспокоиться не о чем.

— Сможешь, даже если он тебе не по вкусу. Все получится.

— Он мне по вкусу, — быстро сказала Феофано. — Он мне даже нравится. Ты же знаешь.

— Тогда тебе нечего бояться.

— А вдруг я ему не понравлюсь?

— Я видела, какими глазами он смотрит на тебя, — ответила ей Аспасия, — тебе Нечего волноваться.

— Но, — сказала Феофано, — когда мы останемся одни, И уже некуда будет деваться… Он моложе меня. Что, если он не знает, что надо делать?

— Он знает, — уверенно произнесла Аспасия, моля Бога, чтобы это оказалось правдой. Насколько ей было известно, родители держали его в строгости, как девицу. И с виду он казался полуголодным, полуиспуганным. Если бы он уже знал женщин, он мог бы иметь голодный вид, но страха было бы поменьше.

Будь у императора хоть немного здравого смысла, он должен был бы позаботиться о том, чтобы его сын перед свадьбой получил урок у женщины, искусной в плотской любви. Для брачной ночи хватило бы и одной девственницы.

Казалось, уверенность Аспасии успокоила Феофано. Она опустила глаза, как будто продолжая молиться, видимо раздумывая, как задать новый вопрос. Когда она заговорила, голос был еле слышен:

— Это действительно так ужасно, Аспасия?

— Нет, — ответила Аспасия, — ничего ужасного в этом нет. Даже в первый раз. Будет больно, будет немного крови. К этому ты должна быть готова. Но потом это пройдет, и когда ты перестанешь бояться, прекраснее этого нет ничего на свете.

— Правда?

— Да, — сказала Аспасия. Она взглянула на образ Христа над алтарем, на Богородицу рядом с ним, призывая их в свидетели, и торжественно перекрестилась. — Да, ничего на свете. Если между вами будет любовь, взаимное доверие и надежда иметь детей, то для земного человека это как быть в раю.

— Императрица говорила другое, — заметила Феофано.

— Все так говорят. То, что я сказала, это ересь.

— Но ты говорила, что думаешь, — возразила Феофано. — Я верю тебе.

— Мне хотелось бы, чтобы так было у тебя. Видишь ли, это не получается само собой. Все зависит от тебя — это может быть и адом, и раем. Но зачем выбирать страдание, а не радость?

— Говорят, страдания полезны для души.

— Но ведь не душа вынашивает и рожает детей. Если плотская любовь так греховна, как говорят священники, — сказала Аспасия, — зачем Бог вложил в нее столько наслаждения?

— Это происки дьявола, — улыбнулась Феофано. — Так они сказали. — Она была уже готова смеяться. — Лучше я буду еретичкой, как ты.

— Тише, — остановила ее Аспасия. — Будь бесстрашной и радостной. Этого вполне достаточно.

Феофано крепко обняла ее.

— Я буду стараться. Для тебя.

— И для твоего Оттона.

— И для Оттона, — сказала Феофано после секундного колебания. — Я заставлю его полюбить меня. И научусь сама любить его.

— Тогда дети ваши будут сильными и красивыми, и королевство будет процветать.

— Дай Бог, — ответила Феофано.

Бог был милостив к королю германцев и его византийской невесте. Свадебным подарком был день бракосочетания, сиявший весенней красотой, теплый, солнечный, напоенный птичьим щебетанием. Даже недружелюбный циничный Рим, будто забыв на время свои претензии, радостно встречал процессию, осыпая ее цветами.

Они двигались во всем своем блеске. Аспасия, находившаяся в центре процессии, видела вокруг головокружительное мелькание цветов, золота и багряницы, голубого и пурпурного, алого и зеленого, мехов и шелков, изумрудов, рубинов, опалов и бриллиантов. Феофано была в золотой парче, с распущенными, как подобает невесте, длинными золотыми волосами, прикрытыми золотистой вуалью и увенчанными венком из цветов. Она ехала на белоснежной лошади в багряной с золотом попоне, которую вел юноша, одетый в алое и золотое, а впереди и сзади шли юные девы в белоснежных одеждах и пели высокими чистыми голосами.

Аспасия не была девицей, но Феофано пожелала, чтобы она находилась рядом с ней. Теперь она ехала позади Феофано, сменив свое траурное платье на багрянец и золото, как подобает царевне. Она совсем не желала делать вид, будто забыла о своем происхождении. Даже Феофано изумилась, увидев ее.

— Аспасия, — сказала она с искренним восторгом, — ты же красавица.

Ну, положим, не красавица. Хороша собой, с этим она еще могла согласиться. Воплощением красоты была Феофано. Аспасия гордилась ею — самой ей было достаточно быть ее тенью, расправить ее шлейф, когда она садилась на лошадь у ворот монастыря, ехать рядом через развалины и городишки, из которых состоял Рим. Они объехали вокруг Целийского холма, миновали сооружение в виде пустого каменного барабана, которое называлось Колизеем, разрушенный Форум, холмы — Палатин и Капитолий. Они пересекли Тибр возле замка Святого Ангела и, оставив позади стены Рима, въехали в город, где находилась резиденция папы Льва, — Ватикан, где была базилика Святого Петра.

Базилика Святого Иоанна в Латеране была храмом Святого Престола — разумом западного мира, но собор Святого Петра был его сердцем. Здесь был коронован Карл Великий, и здесь он получил титул римского императора. Здесь же был коронован Оттон, а затем — его сын Оттон, и теперь он берет в супруги царевну из Византии, и она станет римской императрицей.

Это был почти настоящий город: город паломников. Они толпились на улицах, стояли плотной стеной на пути следования процессии, заполняли площадь. Императорская гвардия не подпускала их к собору, оцепив подходы к широкой лестнице.

У дверей стояли в ожидании оба императора — отец и сын — так же, как это было у ворот Рима. Рядом находился сам папа со своей свитой.

Оба императора были одеты в пурпур на византийский манер. Аспасии это не очень понравилось. Однако она должна была признать, что выглядели они достойно. Младший Оттон уже не казался таким юным сейчас, когда он на глазах всего мира должен был вести свою невесту к венцу.