Страница 75 из 170
Мог бы быть в высшей степени своеобразной восточной красоткой, думаю я - и едва удерживаюсь от приступа истерического смеха.
- А я - я правда, я понимаю, - говорит Анну смущённо.
- Что понимаешь? - окликает Эткуру, подошедший сбоку. - Экхоу, Ник. Привет, Ник.
- Привет, Львёнок, - говорю я. Эткуру - некстати.
Старший посол хмур и зол. Его, впрочем, нормальное расположение духа в Кши-На - в той жуткой дыре, куда его явно сослали за какие-то тяжкие грехи. Его нормальная мина - презрительная гримаса, его нормальная поза - ладонь на эфесе. Очень ему тут плохо и не нравится.
Каждый раз при встрече задаюсь вопросом: умеет Эткуру ад Сонна улыбаться или нет. А улыбка его украсила бы - физиономия у него интересная. Почему-то напоминает мне египетские статуи юных фараонов - видимо, из-за длинных раскосых глаз, точной и мягкой линии скул, чувственных губ и слегка оттопыренных ушей. Шикарен, в общем; даже белый шрам, пересекающий тёмную щёку, его не портит. Чувствуется порода. Хотя, какая у них порода - все поголовно дети короля и плебеек!
Второй вопрос: глуп Эткуру или прикидывается. С одной стороны, он, вроде бы, абсолютно не умеет вести переговоры - никакой дипломат вообще. Чуть что - срывается на стук ботинком по трибуне. "Это - не будет. Лев сказал, так". Склонен давить, пока не хрустнет. Вдобавок, он хуже говорит на языке Кши-На, чем Анну. А с другой стороны... возможно, всё это южный способ демонстрировать непреклонность и силу... а у миссии есть какие-то цели, помимо декларируемого спасения двадцать шестого принца.
- Что ты говоришь ему? - спрашивает Эткуру меня. - Что он торчит здесь? Глядит на того Барсёнка, так? На Барсёнка Ча? Не может найти дело?
- Вам, наверное, скучно здесь? - отвечаю я вопросом на вопрос и улыбаюсь. - Здесь, в Кши-На, вам, Львятам - скучно, да?
Эткуру морщит нос.
- Нет. Не скучно, нет. Надоело, так. Глупо. Долго.
- Северяне не прислушиваются к твоим словам? - спрашиваю я сочувственно.
- Северяне придумывают много своих слов, - усмехается Эткуру. - Снежный Барс может говорить, говорить и говорить - а так ничего и не скажет.
- Тебе тоже непросто тут, Львёнок? - говорю я. - Тут, в чужой стране, среди чужих? Да?
Эткуру бросает на меня быстрый взгляд:
- Тоже чужой здесь? Ха, я вижу, ты чужой. Не такой, как северяне. Понимаешь больше. Откуда?
- Я тоже с севера, но не из Кши-На, - говорю я, чувствуя, как между мной и послом ломается лёд. - Я горец. Пришёл сюда издалека, после того, как мои родственники погибли. Умерли в мор.
- Ты ко двору здесь, - говорит Эткуру.
- Мне нравится разговаривать с людьми, - говорю я. - А люди любят, когда их слушают. Правда?
- А мне вот не нравится с ними разговаривать, - говорит Эткуру. - С язычниками. И я им не нравлюсь - но так и должно быть.
Я улыбаюсь.
- Послу полезно нравиться хозяевам, - говорю я. - Так проще получить то, что нужно стране посла. Как ты думаешь, это правильно?
Эткуру неожиданно ослепительно улыбается в ответ. У него обнаруживаются острые искорки в глазах, яркие зубы и ямочки на щеках. Первый вопрос снят.
- Пойдём отсюда, - говорит он мне. - Пойдём в наше... жильё. Выпьем вина.
Я киваю и отмечаю движением зрачков начало рекомендованной съёмки. Вот, далёкая родина, смотри! Это - лянчинцы, южные варвары! Вот - их упрямый посол, злыдень-Эткуру. И вот - мы идём бухать во флигель для гостей, в самое их логово, на территорию Лянчина. И Анну, явно обрадовавшись, что мы оставили его в покое, снова садится на подоконник - но это пока неважно.
***
Уже почти закончив с обедом, - доедая кусок холодной свинины, - Элсу услышал лёгкие шаги на лестнице. Он вытер жирные руки куском холста и встал, подойдя к решётке.
Зи-А. Вряд ли кто-нибудь ещё в такое время. И видеть Зи-А Элсу был рад. Вот так просто - рад. Причин много - и то, что Зи-А не солдат и быть солдатом не может, причина вовсе не главная.
Каморка на башне закрывалась одной только решёткой с таким расстоянием между прутьями, что Элсу и Зи-А легко могли просунуть между ними руки. Здесь, в бывшем караульном помещении со стрельчатым окном, в которое виднелся далёкий горизонт в синей дымке, Элсу чувствовал себя гораздо легче морально, чем в подвальном каземате, несмотря даже на холод - и он подозревал, что его переселили на башню не без участия Зи-А. И солдаты перестали брезгливо коситься на Элсу не без участия Зи-А. Странная правда.
В самом начале знакомства Элсу думал, что Зи-А ничего не понимает. Не понимает, что лянчинцы - враги северян. Не понимает, что сам не представляет для южной армии даже той минимальной ценности, какую имеет рабыня - в случае победы Зи-А просто прикололи бы, как ягнёнка, даже не взглянув на его милое бледное лицо; в худшем случае - прикололи бы... потом, разобравшись, что с ним не так. Да что там! Элсу казалось, что Зи-А не понимает даже, насколько он сам - неудача Творца, ошибка, которую из странных соображений не исправили.
И всё это оказалось заблуждением. Зи-А всё понимал и не был ошибкой. И за две луны плена Элсу сам начал понемногу понимать, что мир сложнее, чем казалось раньше, а ошибкой вполне может оказаться его собственный привычный взгляд и даже привычный взгляд братства вообще. Время от времени Элсу становилось до оторопи жутко от таких мыслей, но тогда надо было просто подумать о чём-нибудь другом.
Может, попросить Зи-А сыграть на флейте, которую он всегда носил в рукаве - завёрнутой в кусок шёлка, расписанного синими цветами. Обычно он не отказывался... Или Зи-А приносил горячий сосуд с длинным носиком и пару крохотных стеклянных чашек - тогда они пили здешний травник, сладковатый и терпкий, стоя по разные стороны решётки. Или Элсу учил Зи-А петь песни на языке Лянчина. Или Зи-А рассказывал истории... Младший сын коменданта крепости, калека отроду, знает крепость, как собственную комнату, ходит всюду - кто ему запретит? - и скрашивает пленнику жизнь... невозможная ситуация.
- Привет, Львёнок, - сказал Зи-А, подходя. Он рассеянно улыбался, как всегда, и, как всегда, его голубые глаза, прозрачные и пустые, остановились где-то в дальнем углу комнаты. - Ты слышишь запах снега? Сегодня пришла зима.
- Прости, я виделснегопад, - сказал Элсу и смутился, как всегда, говоря с Зи-А о зримоммире.
- Это ты - прости. Я иногда забываю. Я задумался. Хочешь печенья?
- Да, - Элсу коснулся решётки - и Зи-А тут же ткнул в его ладонь сверток, пахнущий сдобным тестом. - Знаешь, я иногда не понимаю... не понимаю, откуда ты знаешь, где мои руки. Ты же их не видишь...
- Я сам не понимаю... во всяком случае, объяснить не могу. Ну это как... как жаровня. Ты же не можешь не знать, где она находится, правда?
Элсу развернул бумагу. Печенье выглядело замечательно - и он тут же откусил кусочек.
- Нравится? - весело спросил Зи-А.
- Да, роскошно... но я все равно не понял: я же не такой горячий, как печь!
- Но я же не такой деревянный, как некоторые! Мне хватает твоего тепла - тем более, мы близко стоим.
- А если далеко?
- Далеко - я слышу. Ты ведь не можешь не дышать - а пыхтишь, как запряжённый тяжеловоз.
Элсу усмехнулся, хотя слова Зи-А его вовсе не позабавили. Он всё-таки был не в силах себе представить, как Зи-А может жить. Как вообще можно жить, не видя?! Боец, потерявший глаза во время сражения, попросил бы себя добить; как отец мог оставить в живых младенца, который обречён жить без глаз?! И тем ужаснее и удивительнее был постоянный тон Зи-А - спокойный и весёлый, будто вечная беспросветная темнота, в которой он существует, совсем не ужасна...
- Я люблю зиму, - сказал Зи-А. - Мне очень нравится запах снега... и это ощущение, когда с мороза возвращаешься в тёплую комнату. Когда горят щёки - и становится радостно без всякой настоящей причины. Когда в жаровне трещит огонь, а за окном воет ледяной ветер - как-то особенно уютно, правда?
- Не люблю холод, - возразил Элсу. - Дыхание смерти этот твой ледяной ветер, так старики говорят... Хорошо ещё, что у вас тут не такая длинная и тёмная зима, как далеко на севере... Э, послушай, а по какому случаю такое печенье? - вдруг спохватился он. - Что вдруг?