Страница 80 из 82
Гюрята и Келагаст бросились в бой прямо от реки — они подошли на лодьях к самому месту боя. Наставив рогатины, четыре сотни варягов и новогородцев врезались в правое крыло печенегов, и порыв последних сотен Кури захлебнулся. Битва распалась на отдельные схватки, и Волчий Хвост неожиданно оказался лицом к лицу с самим хаканом.
С лязгом сшиблись мечи, высекая лёзами искры, лесное железо молнией рванулось к лицу Кури, коснулось его щеки, окровавило челюсть. Хакан повалился с коня, его подхватили ближние вои, Волчьего Хвоста отсекло от добычи. Воевода глухо зарычал, как волк, оторванный от лосиного горла, но уже не в его силах было переломить ход боя. Печенеги вырывались из так мастерски расставленной им ловушки — рати у Волчьего Хвоста было всё ж маловато. Эх, кабы ещё сотен пять пешцев, дорогу к закату отсечь, — пожалел Военег Горяич, опуская меч — теперь не было смысла самому резаться с воями Кури, а к самому хакану его уже не пустят.
На степь наваливалась ночь — стремительно темнело, на тёмно-синий небосвод ворохом высыпали звёзды — густое яркое и мелкое крошево.
Твёрда отыскали под грудой печенежьих тел. Радимский боярин едва дышал, придавленный тушей убитого коня, сердце билось с перебоями, в жилах едва-едва прощупывался бой.
Знахарь из Отениной рати долго слушал грудь поверженного боготура, морща лоб, кривясь и морщась, пока Волчий Хвост, коему надоело ждать и любоваться на его кривляния, не зарычал:
— Ну чего там, умник?! Будет он жить-то?!
Знахарь несколько мгновений скорбно смотрел на воеводу, потом только молча пожал плечами.
— Гони его в шею, — прохрипел Отеня, приподнявшись на локте и скривясь от боли в боку. — Не вылечит Твёрда — сам лично зарублю.
Знахарь всё так же молча скривил губы, словно говоря — да что ж вы без меня делать-то будете, вояки, кто вам отрубленные руки-ноги на место пришивать будет.
Рассвет вставал над степью тяжело-багряный, словно в крови. Рать хакана Кури никуда не далась, в его стане слышались заунывные степные песни.
— Чего они ждут? — непонимающе спросил у Волчьего Хвоста Лют Ольстич. Мальчишка морщился — вчера его уже в конце боя зацепила случайная стрела, оцарапав плечо. — Почто не уйдут?
Волчий Хвост был невозмутим:
— Сами не знают, что дальше делать, и чего ждать, — пояснил он в ответ.
— Как это? — Лют растерянно моргнул.
— Вряд ли они вчера потеряли много народу, — Военег Горяич наконец оторвался от созерцания печенежского стана. — И уходить им ныне не хочется — зря дрались, что ль? И страшновато — а ну как следом за нами и сам великий князь с ратью.
— Что делать будем, Военег Горяич? — от было неприязни к Волчьему Хвосту у Люта не осталось и следа. — Как мыслишь?
— Нам их не одолеть, — задумчиво бросил воевода. — Их вдесятеро больше. Будем ждать — чего Куря предпримет.
В стане печенегов вдруг заволновались, послышалось многоголосое ржание, замелькали белые полотнища.
— Гляди, — Лют схватил Волчьего Хвоста за рукав. — Махальных выставили! Никак говорить зовут?
— Похоже на то, — обронил Военег Горяич.
Три всадника остоялись в трёх перестрелах от стана Волчьего Хвоста, размахивая чем-то белым.
— Стемид! — зычно кинул воевода. — Узнай-ка, чего они хотят.
Хакан смотрел цепко и холодно. Волчий Хвост невольно сравнивал его с тем Курей, что воевал вместе с ними на Дону, Кавказе и Балканах. В ту пору не был Куря хаканом, был только одним из степных ханов. Остарел Куря, нет уж больше того сокола степного. Власть Курю состарила, нет ли? — того Волчий Хвост не знал.
— Гой еси, воевода, — обронил хакан негромко, сверля Военега Горяича глазами. — Присядь. Изопьём чашу?
— И тебе поздорову, хакане, — отозвался Волчий Хвост, садясь за небогатый степной достархан. — Не из князь-Святослава ль черепа пить собрался?
— Нет, — степняк чуть улыбнулся уголками губ. — Ты ж меня тогда зарубишь враз, нет?
— Оружие твои вои отняли, а так — зарубил бы, — подтвердил воевода. — Руками голыми задушу, коль что, не сомневайся. И стража твоя не поможет…
— Я ещё пожить хочу, — Куря криво усмехнулся — плохая вышла шутка с русским воеводой.
Волчий Хвост смолчал. В шатре ненадолго воцарилась тишина. Наконец, хакан спросил, не подымая глаз от достархана:
— Зачем?
— Чего? — Волчий Хвост непонимающе выгнул бровь.
— Зачем ты вмешался? — грустно повторил Куря.
— Князь приказал, — ответил Военег Горяич. Подумал и счёл нужным пояснить. — Опричь того, мне с тобой в одном стане воевать поперёк горла…
— Почто? — хакан искренне не понимал. — За то, что я Святосляба убил, что ль?
— Нет, — отверг воевода. — За то, что напал тогда ночью… да и это и не так важно… за то, что из черепа его пьёшь!
— Это для коназа Святосляба не позор, — возразил Куря. — Когда мы из него пьём, мы говорим — пусть наши дети будут такими, как он!
— То для меня позор, — коротко сказал Волчий Хвост и умолк.
— Не выпустишь меня, стало быть? — Куря поднял глаза. — У меня молодняк, жалко, коль всех побьют. Только и в полон я тоже не сдамся. И тебе меня не одолеть, коль мы сей час внапуск пойдём, сам ведаешь.
— Чего ты хочешь? — каждое слово давалось Волчьему Хвосту так тяжело, словно он ворочал каменные глыбы.
— Отступи к Тясмину. Я уйду в Степь — и ты победил.
Военег Горяич молчал. Хакан впился в него неотрывным взглядом. Ждал.
— Чашу отдашь? — разомкнул, наконец, пересохшие губы воевода.
Дрова для костра собирала по ближним дубравам вся рать Волчьего Хвоста. Сам воевода молча сидел на брошенном на землю седле и неотрывно глядел на лежащую перед ним серую, оправленную в серебро кость. Чашу из черепа Князя-Барса, Святослава Игорича Храброго. Волчий Хвост ничего не видел и не слышал, он вновь был в глубоком прошлом, в своей молодости.
Гюрята Рогович, взбешённый донельзя, пробежал мимо Самовита, что пытался его перехватить, и остоялся в шаге от Волчьего Хвоста. Отдышался.
— Военег Горяич! — голос гридня аж звенел от бешенства. — Воевода, твою мать!
Волчий Хвост медленно поднял глаза, и Гюрята поразился плещущей в них надмирной глубине.
— Ну что ещё!
— Печенеги уходят, а твои вои по лесу лазят! — весь кипя, гаркнул гридень.
— Не ори, оглушил совсем, — поморщился воевода. — Хрен с ними, пусть идут.
— Ты что?! — Рогович аж подпрыгнул от возмущения. — Да я тебя… Ты, переветник старый…
— Молчать!!! — заревел вдруг, вставая, Волчий Хвост — даже навязанные поблизости кони шарахнулись. — Ты как смеешь мне такие слова говорить, ты, щенок?! Да я тебя самого за такие слова зарублю, немедля же!
Самовит мягко, по-кошачьи шагнул вперёд, чуть приздынув из ножен меч, взгляд его из вечно равнодушного стал пронзительно-предвкушающим, словно варяг давно ждал такого мгновения и только воля господина доселе его держала.
Гюрята невольно вспятил, поражённый внезапной вспышкой гнева воеводы. Волчий Хвост же, завидя движение Самовита, чуть качнул головой, воспрещая, и варяг вновь стал равнодушным.
— Нельзя упускать ворога, — возразил всё ж Рогович. — Уйдут же.
— А воев где возьмём? — уже спокойнее спросил Волчий Хвост. — У Кури их вдесятеро. На Русь не пустили ворога — и то победа…
— Вои будут! — горячо сказал гридень. — Великий князь на подходе с ратью, завтра из утра здесь будет!
— Отколь прознал про то? — подозрительно спросил воевода.
— Вестоноша был. Только что прискакал. Задержать Курю надо.
— Поздно, — возразил воевода, уже совсем успокоясь. — Я уже слово хакану дал, что уйдёт он невережоным.
— А ненависть твоя как же, воевода? — вкрадчиво-ядовито бросил Гюрята.
— Перегорела ненависть, — глухо ответил Волчий Хвост. Несколько мгновение подумал, и кивнул на чашу. — Вон, глянь…
Рогович глянул и остолбенел. Пал перед чашей на колени и истово выдохнул:
— Это… она?
— Она, гриде, — воевода вновь уселся на седло. — Отдал Куря свой сайгат, и ныне у меня нету большего дела, опричь того, как его схоронить…