Ржавые листья

Илдей молча повёл плечом.

— Ну, иди, — вздохнул Куря. — Иди, слышишь! Иди, лижи сапоги урусскому коназу!!

Нет больше хана Илдея, четыре года уж как нет…

Местом стоянки Волчий Хвост избрал устье Тясмина. Где бы ни шёл к Киеву Куря, Тясмина он не минует.

Остоялись. Пешцы сходили с лодей на берег, разминая затёкшие за время пути ноги и спины, ставили шатры, разводили костры из запасённой снеди — в Вышгороде разжились.

Волчий Хвост расхолаживаться рати не дал — выбросил в стороны длинные усы дозоров, прощупывая степь. Сам засел в ожидании.

Сколь народу с собой Куря приведёт? Невестимо. Как хаканом стал, так он ныне мало не все силы Дикого поля вывести в бой возможет… Нет. Не возможет. Если он всех уведёт, так «козары» с Дона да и беловежский князь своего не упустят, пощиплют степные кочевья. А слухи в степи разносятся быстро.

Вряд ли Куря приведёт с собой больше десяти тысяч воев. Но и того много для сборной рати Волчьего Хвоста. У него-то всего сотен пятнадцать, не больше. А Куря — вой славный, и в деле войском смыслит хорошо, — невольно подумал Волчий Хвост, вновь вспоминая времена свей было славы, молодость свою. И впервой задумался — чего ж тогда на Курю вышло-то?

И Куря, и Илдей воевали вместях с русичами и в козарских войнах, и на Балканах. И хорошо воевали, от души! И при Адрианополе во многом их заслуга в победе. А потом что-то вдруг случилось, и оба хана ушли с ратями в степь. А Куря, мало того что ушёл, так он ещё и ворогом стал. Почто же?! Военег Горяич не понимал.

И ещё — как теперь с Владимиром-то будет? Как-то аукнутся чёрный прапорец над Ирпенем и разорение берестовского терема? Невестимо.

Первый вестоноша примчался рано утром, рать ещё не проснулась вся, хотя Волчий Хвост уже был на ногах — он так и не смог заснуть.

— Печенеги трем полками перелезли через Днепр у устья Ворсклы, — рассказывал вестоноша, устало раскорячась на подставленном седле — ничего иного чтоб ему сесть, в стане Волчьего Хвоста не нашлось. Все шестеро воевод стояли коло него, слушая и не чинясь местами. Вестоноша сей час был в полном праве сидеть при боярах и даже при великом князе. — Идут под ханским бунчуком, целят на Железный шлях.

Волчий Хвост криво усмехнулся — ничего иного он и не полагал от Кури. Да и нету на Рось иной дороги из степи, опричь как по Железному шляху. Не минует Куря Тясмина, никак не минует. На миг мелькнула мысль — а не ловушка ль это? Что-то уж больно просто, предсказуемо ведёт себя хакан. И тут же отмёл — нет. Просто не ждёт Куря, что кто-то его в степи встретит.

Отеня задумчиво теребил рыжий ус, ни на кого не глядя, словно старался скрыть свои мысли. Может, и старался — Стрибог его весть.

Гюрята слушал, весело оскалясь, с задорно горящими глазами, готовый споро вцепиться в глотку степному волку, невзирая даже на его численное превосходство.

Келагаст равнодушно грыз травинку, глядя куда-то в ярко-синее небо. Варягу явно было всё равно: скажут воевать — будет воевать, скажут уходить — уйдёт.

Лют Ольстич глядел на всех разгорающимся взглядом голодного волка, сокола, коему указали на добычу. Куря для него — ворог давний и известный, для него только в удовольствие этот будет.

Твёрд-радимич поглядывал на всех остальных с едва заметной насмешкой. Он тож был допущен к кругу воевод, хоть и косились недобро на него и Лют, и Гюрята. Но воля Волчьего Хвоста была в этом походе выше их воли.

— Чего делать будем, Военег Горяич? — задорно спросил Гюрята Рогович, всё ещё весело блестя глазами.

— Сколь их? — воевода не удостоил Гюряту ответом. А так ему — за то, что посмел угрожать дочери Волчьего Хвоста.

Вестоноша поднял усталые глаза на воеводу, пожал плечами:

— Не ведаю, господине. Как только увидели их издалека, так враз Чарик меня к тебе и послал.

Волчий Хвост молча покивал головой. Повернулся к Роговичу:

— Будем ждать второго вестоношу.

Второй вестоноша не умедлил — прискакал вскоре вслед за первым. Это был ещё более замучен — спешил, отрываясь от печенежской рати.

— Здрав будь, Военег Горяич, — прохрипел он, валясь с седла. Конь шатался, роняя клочья пены. — Печенеги идут по шляху.

— Сколь их, сочли? — жёстко спросил воевода, не шевелясь.

— Сочли, — ответил вестоноша сипло, на миг отрываясь от ковша — с мокрого лица падали капли кваса. — Не менее пяти тысяч идёт. Сам считал, вместе с Чариком.

— Что Чарик? Не заметили вас?

— Нет, — вестоноша протянул обратно ковш. — Как сочли их, так Чарик враз уходить велел. Бежит Чарик к Ингулу, как ты, воевода, и велел.

— Добро, — протянул Волчий Хвост, веселея. — Ступай, отдохни.

— А почто это ты велел Чарику бежать, воевода? — вкрадчиво спросил вдруг Гюрята Рогович. — А пусть бы последил за печенегами…

— Зачем это? — недоумённо спросил Военег Горяич. — Чтоб они его заметили, а Куря чтоб понял, что мы его тут ждём, да насторожился. Наша сила ныне во внезапности — слыхал, их почти пять тысяч, а нас — глянь, всего пятнадцать сотен.

— Так что делать мыслишь, воевода? — ничтоже сумняшеся, повторил Гюрята. — Воевать-то как будем?

— А так, — Волчий Хвост поднял голову. — Главная рать сей час выступит в излучину Тясмина, там и станем. Помнишь ли, Люте, там взлобок хороший есть, а с обеих сторон две дубравы, так?

— Верно, — чуть растерянно подтвердил Лют. — Есть.

— Вот там и станем, — заключил воевода. — А здесь сотни три-четыре оставим, чтоб в спину хакану ударили, когда время придёт.

— Кого оставим? — мгновенно напрягся Рогович.

У Волчьего Хвоста по челюсти заходили желваки, но он сдержался.

— Тебя оставим, — холодно ответил он. — А в нагрузку к тебе… Келагаст пойдёт.

Гюрята несколько мгновений сверлил взглядом невозмутимое лицо воеводы. И так не так, и этак не этак, — злорадно подумал Военег Горяич. — Боится, как бы я на сторону Кури не перешёл, с Отениной-то ратью. А наоборот переиграть, Отеню ему с собой оставить — так тогда как бы тот с тремя-то сотнями против одной его не сломил. Как ни крути, а придётся новогородцу смириться и довериться Волчьему Хвосту.

— Ладно, — процедил через силу гридень. — Так и сделаем.

— Куря подойдёт к Тясмину завтра к вечеру, — уверенно продолжил Волчий Хвост. — Кони у него устанут. А мы будем отдохнувшие. Ты, Рогович, с ратью подтянешься ближе, вёрст на десять, чтоб знамено видеть, коль что.

Тут у Гюряты возражений не было.

— Когда вся его рать в бой втянется, мы костёр зажжём подымнее. И тогда вам — в бой.

Потрескивая, горел костёр, разгоняя темноту. Ржали кони, слышались тихие голоса кметей. Несло запахом разогретых сухарей, жареного мяса и печёной репы.

— Биться будем? — негромко спросила отца Горлинка.

— Будем-то будем, да только ты не будешь, — усмехнулся воевода. — Ещё не хватало, чтоб моя дочь в моей рати в бой ходила.

— Тогда я к Отене, или к Люту в рать пойду, — возразила поляница. — За отцову обиду да не посчитаться… Не удержишь, отче.

— В моей рати ты биться не будешь! — отрубил воевода. — Волчий Хвост своего слова не меняет. А в остальном вольна есть.

Помолчали несколько времени.

— А с князем как после? — нарушила молчание Горлинка. — Воевать придётся?

— Скорее всего, нет, — подумав, сказал Военег Горяич. Дочь удивлённо вскинула брови, и воевода пояснил. — Служить надо не князю, а Руси, дочка. Я пото и пошёл к Владимиру на службу после того, как он Ярополка убил. А то, что на наш терем в Берестове напали — Владимир десять оправданий выдумает. Дескать пото напали, чтоб вороги лучше поверили в мой мятеж.

— Так то ж было уже после того, как ты Свенельда разбил! — возмущённо воскликнула поляница, стукнув кулаком по колену.

— Докажешь разве? — хмыкнул Волчий Хвост. — Дворы наши на поток не пустили, добро в целости. Кмети в киевском тереме у матери мало не одной половице ходят, сама говорила.

— Так они ж наших дворовых поубивали в Берестове!