Пароль — Родина

— Пойдешь со мной, — сказал Карасев в ответ на просьбу этого спокойного человека с темными прищуренными глазами на строгом неулыбчивом лице.

— Спасибо, — тихо, но проникновенно ответил Исаев. — Не подведу.

В дождливую ночь Карасеву почти не спалось. Он долго ворочался на своем топчане, покрытом соломой, и, задремав на несколько минут, просыпался, продолжая думать об одном и том же: удастся или не удастся разведка? От ее успеха зависело многое: и моральное состояние отряда, и подготовка будущих операций.

Бои под Москвой приобретали все более ожесточенный характер. Гитлеровское командование подтягивало новые и новые силы и укрепляло группу своих армий «Центр». На Московском направлении было сосредоточено до 80 немецко-фашистских дивизий. И хотя авантюристический гитлеровский план войны «Барбаросса» уже трещал и ломался, все же угроза вражеского окружения столицы не только не отодвигалась, а, наоборот, становилась все более ощутимой и реальной.

С 20 октября постановлением Государственного Комитета Обороны Москва была объявлена на осадном положении. Многие промышленные предприятия и учреждения уже эвакуировались. Но Ставка Верховного Главнокомандования находилась в Москве и продолжала отсюда направлять усилия армии и народа на разгром врага. Только несколько дней назад удалось после многодневных ожесточенных боев остановить вражеское наступление на линии Волоколамск — Наро-Фоминск — Алексин. Но от Белева и Мценска советские войска отошли к Туле. Калугу пришлось оставить еще в ночь с 11 на 12 октября. Расстояние до Москвы на различных участках фронта постепенно сокращалось.

Глядя на карту, Карасев понимал всю сложность и опасность стратегической и оперативной обстановки. В такие минуты ему хотелось, чтобы его небольшой отряд, как по волшебству, превратился в мощное соединение, которое ударит по врагу с такой силой, что гитлеровцы немедленно побегут назад… И в эту ночь он несколько раз вставал, вглядывался в испещренную синими и красными линиями и стрелками карту и долго стоял над ней, поставив ногу на табурет и опершись рукой о колено. Потом выходил из землянки и, поеживаясь от ночной сырости и холодного ветра, прислушивался к близкому гулу. Сражения на подмосковной земле не затихали ни днем ни ночью.

По сведениям, которые в последний раз принес Исаев, в селе Тарутино расположился штаб какого-то немецкого армейского корпуса из группы армий «Центр». В Угодском же Заводе, по данным войсковой разведки, находились отдельные части и учреждения тыла корпуса. Командир 17-й стрелковой дивизии, с которой взаимодействовали партизаны, категорически предупредил, чтобы они, партизаны, о Тарутино и не помышляли. Что же касается Угодского Завода, то неплохо было бы уточнить, какие силы дислоцируются там и что собой представляет вражеский гарнизон, тем более что Михаил Гурьянов уже несколько раз предлагал ударить по немцам, «зажившимся» в этом районном центре.

Как только небо начало светлеть, разведчики тронулись в путь. Предстояло пройти около 30 километров. Ручной пулемет у Домашева, автомат у Новикова, винтовки и ручные гранаты у остальных — таково было вооружение отряда. У Карасева на ремне висел в желтой деревянной колодке большой маузер. Только это и отличало его от других разведчиков и придавало ему командирский вид.

Проводить товарищей вышли все партизаны. Они долго стояли у землянок, глядя вслед ушедшим, хотя рассвет еще не докатился до базы и темнота сразу же поглотила разведчиков.

Весь день без отдыха разведчики двигались по направлению к Угодскому Заводу. Растянувшись цепочкой, в затылок, они шли густым лесом, осторожно и быстро перебегали через дороги, обходили стороной лежавшие на пути деревни и, убедившись, что поблизости не видно и не слышно гитлеровцев, опять углублялись в лес. Карасев приказал: не курить, не кашлять, не задевать оружием за деревья. Поэтому все шагали молча, сосредоточенно, не позволяя себе окликнуть друг друга или перекинуться шутливым словцом. Впереди, наклонив голову и приподняв плечи, шел Исаев, за ним — Карасев и все остальные.

Осень уже была на исходе, но и зима еще не наступила. Кое-где на деревьях, на опавших листьях лежал тонкий слой снежной пелены; иногда в пути попадались сырые места с лужами после недавно прошедших дождей. Наверху метался холодный ветер и, ударяясь о стволы деревьев, заставлял их пошатываться, поскрипывать, а то и беспокойно шуметь ветвями.

Отсутствие снега радовало разведчиков, но когда под ногами начинала чавкать земля, они недовольно оглядывались: уж слишком заметно отпечатывались следы от сапог.

— Скоро Ясная Поляна, — почти беззвучно прошептал Исаев, обернувшись к Карасеву. — А вон там — гурьяновская продбаза.

Карасев разрешил остановиться, чтобы отдохнуть и закусить, но снова предупреждающе поднял руку!

— Тишина! Ни звука.

Уставшие разведчики подкрепились хлебом с салом, глотнули из фляжек воды.

— У, черт, — простонал Домашев, у которого заныли зубы от холода, но сразу смолк, увидев сердитые взгляды товарищей.

Вскоре Исаев и Лебедев ушли к продбазе, чтобы убедиться в ее сохранности и по возвращений успокоить Гурьянова.

Вернулись они примерно через час. Лебедев коротко доложил, что база цела, никаких подозрительных следов возле нее не обнаружено. Собственные же следы они с Исаевым постарались замести, для чего старательно затоптали их и засыпали опавшей листвой.

— «Гурьяныч» будет доволен! — сказал в заключение Лебедев и улыбнулся. Когда он улыбался, лицо его становилось по-детски непосредственным и приятным, глаза излучали свет, который свидетельствует, что обладатель этих глаз — человек прямой, искренний, с открытым и честным сердцем.

Карасев удовлетворенно кивнул головой. У него отлегло от сердца. На базе все в порядке, значит, и дальше все пойдет хорошо!..

Разведчики снова двинулись в путь и около трех часов дня вышли на опушку леса, за которым начиналась территория Угодского Завода. Здесь по приказу Карасева все залегли за деревьями и, приготовив оружие, стали наблюдать. Сумерки еще не наступили, и из леса хорошо виднелись улицы и дома, просматривались дороги, тянувшиеся через Угодский Завод на Черную Грязь, Высокиничи и Серпухов.

Весь поселок был забит немецкими войсками: у домов стояли грузовые автомашины и броневики; фашистские солдаты строем и отдельными группами ходили по улицам; по дорогам двигалась артиллерия и — с небольшими интервалами — автоколонны. Местных жителей разведчики не заметили.

По знаку Карасева к нему подполз Исаев и шепотом рассказал, как, с какой стороны лучше всего пробраться в село и где можно замаскироваться так, чтобы не обнаружить себя, но все видеть и слышать. По совету Исаева Карасев решил: когда стемнеет, выйти из леса, задами подползти к домику Исаева и, если там нет немцев, спрятаться в нем и оттуда вести наблюдение. Этот домик, небольшой, невзрачный, был удобен тем, что стоял вроде как на отшибе в ста метрах от здания райисполкома.

Темнота сгустилась и стала почти непроницаемой. Это было на руку разведчикам. Никем не видимые и не замеченные, они бесшумно вышли из леса и вскоре благополучно достигли большого полузасохшего дерева, одиноко стоявшего неподалеку от домика Исаева. Все ступали очень осторожно, невольно пригибались к земле и крепко сжимали в руках оружие.

План Карасева был прост: все залегают у дерева и ждут Исаева, который подбирается к собственному дому, где он прожил много лет, и проверяет, есть ли в нем гитлеровцы. Если в домике гитлеровцы или посторонние, разведчики попарно отходят обратно на опушку леса. В случае нападения отстреливаются и так же попарно уходят в глубь леса. Если же никакой опасности нет, все входят в домик и прячутся в нем до рассвета, когда можно будет начать наблюдение за немцами.

Больше всех, конечно, волновался Исаев. Уходя с партизанами в лес, он оставил здесь жену и детей. Увидит ли их сейчас? Что с ними сталось? Живы ли они…

Через две-три минуты Исаев возвратился и присел на корточки возле Карасева. Даже в темноте Карасев заметил каким белым стало лицо партизана.