Страница 19 из 123
2 Друзья, посетите виновницу горьких томлений, Чьи губы как мед и что вся — словно запах весенний. Скажите, что я и дышать без нее не могу, — Друзья, перед вами навеки останусь в долгу. Зайдите к Бусейне с приветом моим на устах, Пусть дождь животворный пошлет ей великий Аллах, Расскажете после, — я так нетерпеньем томим, Взволнована будет ли этим приветом моим? О, если любви нашей прежней волшебная связь Еще существует, не кончилась, не прервалась И чувство ее не остыло, судьбе не сдалось, — Из глаз ее хлынут потоки безудержных слез. Но если коварными, если шальными ветрами В душе у любимой задуто священное пламя И если сердечный союз наш врагами расколот, — В очах ее темных суровый увидите холод. Ужели взаимности нашей оборвана нить? Не может Бусейна предать, обмануть, изменить. Избавь и спаси нас от всякой разлуки, о боже, И в мире земном, и в небесных обителях тоже. Хочу, чтобы рядом с Бусейной меня схоронили, — Какое блаженство лежать по соседству в могиле! Любовью измученным, смерть, ты даруешь покой, Так что же ты медлишь, зачем не приходишь за мной? О трудная страсть, о потерь и напастей начало, — Подобного мне ты, наверно, еще не встречала? Жестокая скорбь в этом сердце царит истомленном, Любовь не прогонишь отчаянным криком и стоном. Все женщины тусклы, лишь образ единственный светел, — Кто видит луну, тот бесчисленных звезд не заметил. С Бусейной сравниться красавицам прочим невмочь, — Есть много ночей, но одна лишь Священная ночь. О бедное сердце, всем пламенем вечной любви, Всей болью своею любимую благослови. Но если к Бусейне никто не зайдет из друзей, — Что делать я буду с любовью и мукой моей? Рыдает, подругу свою потеряв, голубок, Я тоже стерпеть бы покорно разлуку не смог. И как же не плакать от скорби суровой и едкой, Когда и голубка так жалобно плачет на ветке? Твердят: «Околдован», — не зная, что это судьба, Что здесь ни при чем колдовство, ни при чем ворожба. Но, солнцем клянусь, мы сердца разделенные свяжем, Пустыней клянусь, с фантастическим чудным миражем, Звездою клянусь, что на небе мерцает впотьмах, И свежестью листьев на спутанных, темных ветвях, — Клянусь, что Бусейне я верен останусь одной, Чей взор, как вино, — от него я навеки хмельной. Мне вспомнилась ночь под покровом развесистой ивы, И были глаза лучезарны, темны и красивы. И я тосковал, и слеза, упадая из глаз, Как жаркий огонь, как смола раскаленная, жглась. Я эту же ночь непременно еще повторю, И вновь, как тогда, мы багровую встретим зарю. Звучала, как музыка, наших речей красота, Сладчайшими были Бусейны любимой уста. Господь даровал мне ту ночь и сиянье рассвета, Во веки веков я ему благодарен за это. Всю жизнь, о Бусейна, тебе подарить разреши, И бренное тело мое, и бессмертье души. Когда б за мгновенье той ночи святой и блаженной Безбрежную вечность мне вдруг предложили в замену, Я выбрал бы краткость былых незабвенных минут, — А после пускай одинокую жизнь оборвут. О, губы Бусейны, — в них есть чудотворная сила, Она бы и мертвых дыханьем своим воскресила. Когда бы другую воспел я в твореньях своих — Мой голос мгновенно заглох бы, сорвался, затих. Разорванной цепи мы с ней разлученные звенья, И это надолго, быть может, до дня Воскресенья… 3 Друг, зачем так горько укорять Лишь за то, что к ней стремлюсь опять? Постучится ли к Бусейне кто-то? В небе звезд тускнеет позолота, Путь ночной не близок, но куда-то Так влекут хмельные ароматы… Ты ушла, и ты невозвратима, На устах твое осталось имя. Мрачен день, когда тебя не ждешь, Он на годы долгие похож. Если мы не встретимся и впредь, — Предпочту исчезнуть, умереть… Если бы себя переупрямить, Усмирить бушующую память. Отзовись на зов моей любви, Или, если надо, умертви. Пересудов злых, клянусь аллахом, Сторонюсь я с суеверным страхом. Я смиренно принял наш разрыв, Сердце окончательно разбив. Пусть казнят, но буду я беречь Трепетную тайну наших встреч. В жизни нет разлуки, а умрем — Мы и там останемся вдвоем. Жду тебя, — не так ли нищий ждет Богачом обещанных щедрот? Жду тебя томительно и долго, — Или ты отдать не хочешь долга? Ты теперь мне кажешься все чаще Тучею, дождя не приносящей. Сердце полно яда и скорбей, — Исцели его или убей… 4 Ты утром, брат, иль в час дневной жары Покинул Сельмы пестрые шатры? Поговорим немного, — может быть, Смогу словами душу облегчить. Когда от страсти сердцу невтерпеж, Лишь в любящем сотрудника найдешь. Любимая, — давно ль в последний раз Я видел блеск ее огромных глаз? Сказала мне: «Что знаем мы одни, Ты от людей заботливо храни. Когда ко мне ты устремляешь взгляд, Глаза твои о страсти говорят. Мой каждый взор так жадно не лови, Чтоб не открыть другим своей любви. Молчи всегда, чтоб сплетник и фискал, Про чувства наши всем не рассказал. Будь осторожным, скрытным в самом главном, Чтоб наше тайное не стало явным. Не надо на меня смотреть при встрече, — Твой взор красноречивей всякой речи… Ведь я на подозренье, вся родня Давно уже преследует меня. Тебе я прямо говорю об этом, Но мы не поддадимся злым запретам. Семью мою пугает наш союз, — О, берегись, я за тебя страшусь. Ты сам не знаешь, что тебе грозит, Как много бед, напастей и обид. А повод у врагов все тот же самый: Ведь ты из Неджда, мы же — из Тихамы. Не знаю, как тебе прийти сюда? Кругом враги, опасности, беда. Мы сблизились, вражду преодолев, И это всех приводит в страшный гнев». Ответил ей: «Нет поводов для страха, Ведь гибнет тот, кто прогневил аллаха». Но ты мрачна, и я в тоске глубокой, Так больно мне от каждого упрека. Я чувствую, желаешь ты упорно, Чтоб клялся я другим в любви притворной. Глаз не свожу с небесной высоты, Мне кажется, что небо — это ты… Твержу теперь другие имена, Хотя одной душа навек верна. Любовь порой, чтоб избежать беды, Скрывается под маскою вражды.