Страница 23 из 29
И не верил в практику, в осуществление. Неразрешимое противоречие. Он его и не решал. Он думал о других, о самых сердцевинных, казалось ему, вещах. Например о том, что бандит Семенов, с которым он сидел в Ташкенте, героем держался на допросах и тем, конечно, стоит выше всякого интеллигента. Этот вздор казался ему весьма глубокомысленным.
Среднеазиатская группа вела всю проектирующую массу. Он был пока в массе и отставал от группы. Владимира Дмитриевича Журина давно уже назначили помощником начальника проектного отдела. Хрусталев сидел на каналах — огромное дело, а он? Ему казалось, что это его личная неудача, личное дело. О том, как развенчиваются старые авторитеты, как сжимаются дутые репутации, как выдохлись люди, у которых не хватило ума и характера пересмотреть свой путь, — обо всем этом имели суждение весьма высокие инстанции. Узнай об этом Вяземский, он очень удивился бы. А высокие инстанции учитывали, что эти передвижки, падение и возрастание авторитетов отражают общий процесс перестройки внутри касты, внутри любого ее представителя. Вяземский еще с уважением и уже с раздражением взирал на знаменитого профессора, доклад которого с треском проваливался. Вяземский не знал, что если обсуждались варианты, то при всех прочих равных условиях проходил вариант молодых — это была политика учреждения. Он воображал, что все это судьба. Ему хотелось, чтобы это была судьба, а не чекисты. Ну хорошо, Владимир Дмитриевич, Константин Андреевич и Николай Иустинович уступили чекистам в основном споре: вредители они или нет. Чекисты распутали узлы, досказали недосказанное, дознались о самом скрытом — они тринадцать лет этим занимаются, научились. Победили в экономических и социально-политических спорах — они тринадцать лет зубрят марксизм, научились марксизму. Они ведь, плохо-худо, осуществляют марксистскую доктрину, выходит что-то серьезное. Но кому же в голову придет, что они так самоуверенно разбирают самые запутанные переплеты внутри инженерских отношений в столь тонкой и чисто технической организации, как проектное бюро БМС?
Нет, судьба, судьба, а не чекисты — хотелось думать.
Передвижка шла внутри самой группы. Выдвигался как практический работник Журин. Но это было только начало. Беломорстрой пока рос только в кальках, синьках, в колонках цифр и в том великом плане, до понимания которого все группы ОКБ должны еще долго тянуться и после Беломорстроя. И который понятен любому пролетарию и преданному партии колхознику.
В то лето 1931 года говорили об увлечении работой подчас с усмешечкой: «Помогаем барской забаве». Конечно, шопотом. Но барская забава все-таки приятнее, чем сидеть в камере. До процесса ГПУ казалось чем-то вроде испанской инквизиции, а сейчас во всяком случае не инквизиция.
Вживались в быт. Режим был строгий, строго размеренный, по часам, по минутам. Вставали, завтракали, шли заниматься. Прогулка, обед, отдых, занятия, личные дела. У заключенного множество делишек, и почтенный профессор-староста сбивался с ног: один просил о внеочередной передаче, другой сообщал, что выселяют жену, надо защитить, у третьего не принимают дочь в школу, к четвертому приехала мать, нельзя ли повидаться. Был час для чтения газет, был час радио, когда все слушали лекцию, концерт или оперу.
— Культурная тюрьма, пансион, — говорил кто-то язвительно.
Это же одно удовольствие — спросить:
— Константин Андреевич, у вас есть Хютте? Передайте, пожалуйста.
И получить в ответ:
— Все справочники можете выписать. Достают чуть ли не в тот же день.
Пудожский купец Бакинин подал в 1798 году в Петербург заявку на постройку канала из Онежского озера через Вадлозеро в реку Онегу. В записке своей он особенно выхвалял лиственницу, которая растет у Вадлозера и от которой он сулил большие прибытки государству.
Одновременно с Пудожским проектом был подан проект из Петрозаводска, более авторитетный: его подписали целых три петрозаводских купца и, что было еще внушительней, директор единственного уцелевшего из олонецких заводов, англичанин Адам Армстронг.
В противовес бакининскому направлению петрозаводцы предполагали новое направление, а именно — от Повенца на Сороку или на Сумскую пристань.
Правительство отнеслось к проектам с большим вниманием, особенно к петрозаводскому. Оно командировало на изыскания своего лучшего специалиста, генерала де-Волана. Де-Волан был строитель Мариинской системы, этого высшего достижения убогой крепостнической техники, перестроить которую как следует будет едва ли легче, чем построить ББВП. Де-Волан первый обследовал места, по которым теперь прошел канал. Места ему не понравились. Слишком много было скал и водопадов. Выводы его были отрицательные: нужные «для оного водоходства работы потребуют вовсе несоразмерную ожидаемой от сей коммуникации пользы сумму».
История проектов 1798 года почти резюмирует всю дальнейшую историю капиталистических проектов ББВП: свирепая конкуренция — даже в пределах одной губернии капиталисты не могут сговориться для общего действия. Нежелание правительства пойти на сколько-нибудь серьезные расходы. Последняя попытка доимпериалистического капитализма почти в точности повторяет первую. Борьба между олонецким земством и всероссийским грюндером Губониным кончается решением правительства строить Ярославско-архангельскую железную дорогу, связавшую наконец Белое море с сердцем российского капитализма — Москвой.
В лесах Карелии до сих пор еще видна Петровская просека — «Осударева дорога», по которой Петр Первый тащил волоком корабли из Белого миря в Онежское озеро
Не было почти года, чтобы в каком-нибудь ведомстве не рассматривался — с чувством, с толком, с расстановкой — чей-нибудь проект Беломорско-балтийского канала. Подавали проекты всякого рода люди: и купечество в лице сорокского рыбопромышленника Федора Антонова, и тайная полиция в лице пожелавшего остаться анонимным жандармского полковника, и явная полиция в лице бывшего советника Олонецкого губернского правления, и просто некто Ляшкевич-Бородулин, и даже Министерство государственных имуществ. Николаевское правительство отвечало молчанием или отказом. Даже Министерство государственных имуществ не могло добиться большего внимания. Министерство путей сообщения целый год держало проект своего собрата и, продержав год, отвечало, что план неосуществим, так как у названного Министерства путей сообщения нет свободного персонала для производства изысканий.
Все эти проекты, поданные еще при крепостном праве, были более или менее платонические и рассчитывали на казенный карман. После «реформ» канал стал более практическим объектом вожделения. Старейшим и авторитетнейшим научным учреждением — Вольно-экономическим обществом — в 1867 году был поставлен доклад о Беломорско-балтийском канале, выводы которого гласили, что канал может быть осуществлен только частным капиталом, а от правительства надо требовать «не более как о безденежном отпуске леса на шлюзы для удешевления постройки», а «равно и гарантии не менее 6 процентов на капитал».
Русский капитализм рос и оперялся, но между Белым морем и Онежским озером было без перемен. Край глох. В его глуши сохранялись остатки старины, давно забытой в других частях страны. Здесь в 60-х и 70-х годах Рыбников и Гильфердинг собрали старые русские былины. Многие из них записаны у самой трассы нынешнего канала — в Повенце и Выгозере.
В 80-х годах, сопровождая знаменитого впоследствии героя 9 января великого князя Владимира Александровича, край объезжал К. К. Случевский, редактор «Правительственного вестника» и поэт. На почтовом тракте между Повенцом и Сумской пристанью он написал такие стихи: