Юный свет

– Эй, ты, поросенок, подвинься!

Я отодвинул стул немного в сторону, а она уселась на подоконник, согнула колени и заерзала на попе. На ней были красные тренировочные штаны и мальчишеская майка без рукавов, ноги она поставила на наш стол.

– Ну, ты. Разве не надо сказать «доброе утро»?

Я кивнул. Майка на грудях натянулась, ткань в этом месте казалась тоньше, и, хотя ей было всего пятнадцать, на предплечьях у нее было много темных волосков. Она скрестила руки на коленях и зевнула. При этом она запрокинула голову, и стали видны пломбы на зубах, две штуки. Нет, три.

– Боже, я так погано спала. Такая духотища в комнате! Как в инкубаторе. Сигаретки не найдется?

– А чего же ты не открыла окно?

Каштановые локоны растрепаны.

– Чтоб ты залез ко мне, да?

– Я? С чего это? Что я у тебя забыл?

Она протерла большим и указательным пальцами глаза. От нее почему-то пахло ванилью.

– Ну, это я тебе как-нибудь покажу… Так как насчет бычка?

Я покачал головой. Мне нравились веснушки у нее на носу, маленькая ямочка на подбородке и голубоватые тени под глазами. Она отличалась от своих сестер и братьев с прямыми белокурыми волосами, как у Горни. Но он и не был ее родным отцом. Называл ее Мария. Она посмотрела на нашу кухню, на буфет рядом с раковиной.

– А там что?

– Это моей матери. Можешь попросить у нее, может, она и даст тебе одну.

Она закрыла глаза, почмокала губами и поморщилась.

– Гадкий привкус во рту. Не тянись к спиртному, это я тебе говорю!

– Чего-о? Да оно горькое.

– Значит, уже пробовал.

– Да нет, так, глоток пива у отца.

– А потом распевал похабные песенки, да? Вы когда-нибудь уедете в отпуск?

Я отрицательно покачал головой. Между пальцами ног у нее набилась грязь.

– А что так?

– Зачем это? Вы ведь тоже не уезжаете.

– Так нам надо долги погашать за дом, малыш. А у вас ведь деньги есть, точно? Твоя мать вон ежедневно по две пачки выкуривает.

Я покрутил пальцем у виска.

– Совсем нет. – Хотя иногда она выкуривала и больше. – Может, она ляжет в больницу. Потому мы и не уезжаем.

Маруша присвистнула.

– Куда? Ого! У тебя будет братик?

– Бред. У нее проблемы с желчным пузырем.

– А-а, это теперь так называется. – Она вытянула руку. – Дай мне ладонь. Нет, другую.

– Зачем?

Она крепко обхватила запястье пальцами.

– Затем что я сейчас предскажу тебе твое будущее.

Она смотрела мне прямо в лицо. Я сглотнул и отпрянул. Но Маруша была сильнее, она мгновенно перехватила мою руку. Ее серебряные кольца больно давили. Стул встал на две ножки.

– Слушай, мой сладенький. – Она говорила приглушенным голосом, не разжимая зубов. – Сейчас ты притащишь мне сигарету, а заодно и спички. Или я расскажу твоей мамочке… – Она подняла бровь. – Сам знаешь, о чем!

Вокруг уголков рта у нее уже рос едва заметный пушок. И в ямочке между грудями тоже. Я сморщил физиономию, кивнул, а она еще раз угрожающе посмотрела на меня и облизала нижнюю губу. Но она не просто отпустила меня, а вцепилась мне в кожу ногтями, так что я вроде сам поцарапался, выдергивая руку.

Я переступил порог комнаты, подумывая просто скрыться в квартире. Софи плескалась в ванной. Но потом я все же вытащил один Chester из пачки и пошарил в ящике спички. Там было несколько конвертиков рекламных спичек из Кляйне-Гунк и Гробе, танцполов на границе с Ботропом, что под Мюнстером, но я взял зеленый из «Винервальда»[3] и хотел было вернуться назад, но тут в кухню вошла мать.

– Это еще что такое! – Она повесила свою сумочку на дверную ручку и показала на мои штаны. – Разве я не сказала тебе, чтобы ты их снял и взял чистые. Я хочу запустить стиральную машину!

Я завел руку за спину и положил все обратно на буфет.

– А какие мне надеть? У меня только эти!

Мать нахмурила брови и бросила быстрый взгляд на балкон.

– Ерунда! Что ты несешь! Полон шкаф штанов.

– Но они все короткие!

Маруша убрала ноги со стола и переставила их на свой подоконник.

– Здравствуйте, фрау Кольен. – Сейчас ее голос звучал гораздо звонче, даже как-то по-детски, она поправила волосы.

– Доброе утро. – Мать скривила уголки губ, что означало улыбку. И снова обратилась ко мне: – Конечно, короткие. Сейчас же лето!

– Но все в школе носят длинные штаны. Почти все!

– А, вот откуда ветер дует. – Она весело покачала головой. – Мой сын хочет быть взрослым… – И показала на пятна у меня на коленках. – Но тогда ты должен вести себя соответствующим образом, мой мальчик. Взрослые мужчины не ползают по траве на коленях. Во всяком случае, в штанах. – Она подмигнула Маруше, и та захихикала звонким серебристым смехом. – Так что снимай штаны!

– Ладно. Сейчас.

– Нет, немедленно! Мне нужно уходить.

Она показала на открытую дверцу стиральной машины, я кивнул и хотел пройти мимо нее в большую комнату. Но она схватила меня за рубашку. Лицо покраснело, глаза сузились, а нижняя челюсть подалась вперед. Говорила она, однако, тихо.

– Эй, ты что, плохо слышишь? Я тебе сказала, снимай эти проклятые штаны.

– Да! – Защищаясь, я поднял руку. – Уже иду.

– Чего? Куда это ты хочешь пойти? Стиральная машина стоит здесь. Как вы все меня достали!

Она схватила меня за пояс, но я подался назад. Тогда одним рывком она выволокла меня на солнечный свет, косое пятно на балконе, расстегнула пряжку и молнию и стянула штаны до колен. Из карманов посыпался песок. Потом она присела на корточки, а я, крепко держась за ее плечи, вытащил сначала левую, потом правую ногу, и все время украдкой поглядывал на соседку.

Старые эластичные штаны из серого, изношенного, штопаного-перештопаного репса. Зад штанов провисал чуть ли не до пола. Мать закрыла дверцу машины и поставила программу стирки. Шланг для подачи воды вздрогнул.

Маруша, спокойно наблюдавшая за мной с важным видом, прокашлялась и вдруг засмеялась.

– Вы куда-то идете, фрау Кольен?

Мать покачала головой и поправила манжеты блузки.

– Было бы неплохо… – Она взяла с буфета полупустую пачку сигарет и бросила ее девчонке. Та вскинула брови и от неожиданности раскрыла рот, но пачку поймала. – Не выдавай меня, слышишь. – Потом она щелкнула пальцами и показала на спички из ресторана «Винервальд». – Давай, будь джентльменом. Дай даме прикурить.

Сестра стояла на коленках на диване и вырезала фигурки из старого каталога торговой фирмы «Клингель» из Пфорцхайма. У нее получалось довольно грубо, и я доделывал тонкую работу, убирал на картинках ножничками лишнее под руками или промеж ног. На диване повсюду валялись белые или бледно-голубые обрезки, на многих из них стояла цена или было написано: «настоящая тревира». Софи подняла глаза. На ней не было очков. Она их почти никогда не носила.

– Я есть хочу, а ты?

– Я тоже. Сделать бутерброд?

– Нет. Я хочу картофельное пюре с томатным соусом.

– Тогда жди, когда мама придет.

– Это почему? Ты уже большой и можешь сам сварить.

– Нет, не могу. Ты же знаешь, мне запрещено разжигать плиту. Так как? С колбасой или сыром?

– С малиновым конфитюром, только потом. Мне еще ремесленников вырезать надо. Гляди, вот этот толстый, прямо как дедушка Юп. – Засунув язык под верхнюю губу, она ловко орудовала ножницами вокруг фигурки и неслышно вздохнула, когда та упала на диван. – Готово. – Потом провела тыльной стороной ладони по виску. – Эй, Юлиан, а почему мы никуда не уезжаем на каникулы?

Я пожал плечами.

– Наверное, денег нет.

– Почему? Папе ведь платят каждую неделю!

– Но мы же их тратим. Есть ведь что-то надо. А потом у нас долги. Мебель, телевизор, все эти шмотки и обувь из каталога. Мама говорит, мы слишком быстро растем.

– А что такое долги?

– Ну, то, что надо отдавать. Ты, например, тоже должна мне пять пфеннигов за содовую.

– Это было давно! И уже не считается… А как же у нас в классе все уезжают на каникулы. У них что, долгов нет?