Страница 34 из 46
Рискованный переход оказался не совсем благополучным: льдами свернуло набок и загнуло форштевень лодки, вмяло листы обшивки на носовой надстройке, загнуло обвод якорного клюза, помяло кормовую оконечность, сорвало гакобортный огонь и оттяжку антенны; лопнул ряд швов электросварки, начали пропускать воду кингстоны двух цистерн главного балласта…
На обжигающем ветру («прилипали» руки к металлу) ремонтировали лодку. Знали подводники: никто за них не починит «малютку», и справились.
А ранним утром 14 июня лодка в очередной раз вышла в устье Финского залива для несения дозора. Вместе с экипажем вышел в море мичман-стажер училища имени М. В. Фрунзе Лев Ефременков, дублировавший штурмана Филаретова. Он определял место лодки, вел прокладку, нес вахту.
Вступили в права белые летние ночи: еще не погасли последние солнечные лучи, а уже брезжил ранний рассвет. Поеживаясь от бодрящей свежести, Александр Иванович то и дело наклонял голову за ограждение мостика. Всматривался в даль. Уже не первый день «малютка» бороздила залив. Люди устали. Что-то беспокоило командира. Хотя заканчивалась только неделя дозорной службы — не так уж и много, — и сам командир чувствовал усталость. Дозор был нелегким. Каким-то суетливым. То погружаясь на перископную глубину, то всплывая, подлодка раз за разом пересекала устье залива. И каждый раз, когда она приближалась к фарватеру, по которому ходили иностранные суда в Ленинград и из Ленинграда, замечал Александр Иванович странное явление: борта некоторых судов обшиты досками. Для чего? И еще одно. Едва на судах обнаруживали «малютку», как там начиналась суматоха: люди становились на шлюпочные тали, иногда шлюпки поспешно вываливали за борт и команда садилась в них. «Судовые учения? — думал командир. — Но почему именно в этом районе? Почему у всех одно и то же?» А с вечера 20 июня, когда «М-96» находилась в районе маяка Бенгтшер, до четырех часов утра 21 июня Маринеско обратил внимание на особо оживленное движение в заливе: прошло тридцать два транспортных судна! Причем абсолютное большинство под германским флагом. «Так вот что беспокоило меня! — догадался Маринеско. — Закономерность всех этих „случайностей“! Это неспроста!..» Он составил короткое сообщение, затем вызвал на мостик радиста Бережного.
— Зашифруйте и передайте в штаб флота!
Не знал командир, не знал никто из балтийцев, что всего лишь сутки отделяли в этот миг нашу страну от жесточайшей войны…
Первые дни войны объяснили и предназначение тех самых досок, которыми обшивали борта немецких транспортов. Как выяснилось позднее, они нужны были как защита бортов при постановке мин, в обилии заполнявших их трюмы.
Едва лодка возвратилась в базу, истошный вой сирен и беспорядочная стрельба известили о начале Великой Отечественной… Мичмана-стажера Ефременкова тут же, как и стажеров с других лодок, по приказанию командира базы генерал-лейтенанта С. И. Кабанова отправили в штаб базы. Нужно было помочь в организации эвакуации семей офицеров. Лев Петрович Ефременков тогда не знал, что некоторое время спустя он вернется на «девяносто шестую» уже штурманом…
Тем временем лодку перебазировали в Палдиски, потом в Таллинн, наконец — в Триигу, в распоряжение командира островной базы. Период этот был несколько сумбурный и смутный: поступало множество указаний и распоряжений, которые тут же отменялись. Корабли переходили из базы в базу.
Наконец поступило приказание: «М-96» прибыть в Ленинград и готовиться к перевозке по железной дороге на Каспийское море!
Начался демонтаж корабля — нудная и тяжелая работа, потому что техника сложная, а выполнять ее приходилось в основном руками экипажа. Кольцо блокады вокруг Ленинграда тем временем замкнулось, и приказ был отменен. Теперь с помощью рабочих завода экипажу надо было снова скорее вводить лодку в строй. С сентября по ноябрь дни и ночи трудились моряки. Командиры почти не отлучались. Но едва ввели лодку в строй, приказали установить на ней специальное приспособление — стабилизатор глубины без хода. Техника новая и нужная. Сделали и это. Затем начался зимний ремонт техники…
Александр Иванович Маринеско уже несколько раз обращался к своему комдиву Евгению Гавриловичу Юнакову, потом к комбригу Андрею Митрофановичу Стеценко, наконец — к командующему флотом:
— Когда же в море? Когда в боевой поход? У всех на счету если не потопленный транспорт, то боевой поход. Чем хуже я?
— Скоро! — отвечали ему.
Лодка стояла у борта плавбазы «Аэгна» на Малой Невке возле моста Строителей. Район довольно опасный: почти ежедневно фашисты осыпали снарядами стоянки боевых кораблей. Но беда до сих пор миновала «малютку». Правда, в один из налетов ранены были сразу двое: механик Новаков и старшина моторной группы мичман Петровский. Только в госпиталь они не легли, остались на базе.
Тринадцатого февраля сорок второго года, когда команда, завершив наконец-то ремонт, сошла с лодки на плавбазу на обеденный перерыв, разразился жесточайший артналет. Один из фашистских снарядов ударил почти в середину лодки ниже ватерлинии. В пробоину размером полтора на полтора метра хлынула вода. Она заполнила четвертый и пятый отсеки. От взрыва деформировались и лопнули несколько шпангоутов, были повреждены приводы кормовых горизонтальных рулей, оборваны несколько электрокабелей. Вышли из строя все измерительные приборы…
Вся предыдущая работа насмарку! Как не прийти в отчаяние?
Но сокрушайся не сокрушайся — надо снова ремонтировать корабль. Хорошо еще, что моряки, стоявшие в тот день на вахте, предотвратили худшие последствия. Как было установлено потом, дежурный по лодке старшина 2-й статьи П. Фролаков и задержавшийся в отсеке старшина электриков мичман Старостин своими силами сумели загерметизировать лодку. А уж потом подоспевшие моряки во главе с боцманом завели пластырь. Вскоре трюмные пустили помпу на осушение отсеков…
За мужество, самоотверженность и отличную работу при вводе лодки в строй командующий КБФ наградил командира электромеханической боевой части А. В. Новакова орденом Красной Звезды, старшину электриков Н. И. Сергеева — медалью «За отвагу». Грамоты наркома ВМФ была удостоена большая группа подводников, в том числе А. И. Маринеско, мичманы И. Т. Петровский и В. Г. Глазунов, старшина 2-й статьи П. С. Фролаков…
Только теперь стало известно, что командование не зря обещало Маринеско скорый выход в море. «М-96» должна была отправиться в боевой поход в составе первого эшелона лодок в июне сорок второго. И вот этот артналет… Из-за него первый боевой поход «М-96» состоялся лишь в августе в составе второго эшелона лодок прорыва.
… Поздно вечером 10 августа из Кронштадта вышла группа кораблей. Впереди — три тральщика, затем подводный минный заградитель «Л-3» под командованием П. Д. Грищенко, за ним — «девяносто шестая», а замыкающими два катера — морских охотника.
Накануне на «малютку» прибыл новый штурман — старший лейтенант А. А. Кондрашов. Еще ранней весной он, помощник командира одной из ремонтирующихся подлодок, обратился к комбригу с письменной просьбой. «Мне совестно, — писал он, — что мой отец воюет на фронте, а я нахожусь в осажденном городе и не участвую в боевых походах». Командующий разрешил ему пойти на «М-96». Надо сказать, молодой и энергичный штурман понравился экипажу. Чувствовалось, что штурман он отменный. Словом, зарекомендовал себя хорошо. И ведь надо такому случиться: когда А. И. Маринеско ушел командовать «тринадцатой», Кондрашова назначили командиром «М-96», а в следующем боевом походе он погиб вместе с экипажем… Как все-таки сложно бывают взаимосвязаны судьбы людей и кораблей! Вероятно, А. А. Кондрашов и не предполагал, выходя в море на «М-96», какую роль она сыграет в его судьбе!
Весь следующий день лодка лежала на грунте в бухте острова Лавенсаари. Командир справедливо опасался, что она может быть обнаружена вражеской авиацией. К тому же перед выходом нужно было получить последние данные об обстановке в районе перехода.
Только 12 августа «девяносто шестая» вышла в море. Но при форсировании гогландской противолодочной позиции она была обнаружена дозорными кораблями фашистов. Правда, командир не сплоховал. Выполнил один резкий маневр, другой, направив лодку к минному полю. Фашистские корабли, сбитые с толку, отстали…