Орудие Немезиды

Дионисий поджал губы, чтобы подавить собственную победную улыбку при таком повороте разговора, и чему невольно способствовал Муммий. Он откинулся на спинку кресла и кивнул.

— Ах, да, как я мог забыть такую чарующую историю? Это было в плохие старые времена, еще до Суллы, когда тираны Цинна и Марий, которые были врагами всех Лициниев, развязали террор по всей Республике. Они довели до самоубийства отца Красса и убили его брата, а юный Марк — вам, должно быть, было тогда не больше двадцати пяти? — был вынужден бежать в Испанию, чтобы спасти свою жизнь.

— Полно, Дионисий, я думаю, что каждый слышал эту историю уже много раз. — Красс пытался показать, что ему скучно об этом слышать и что он не одобрял рассказчика, но улыбка в уголках рта выдавала его истинные чувства. Мне было известно, что Дионисий решил вернуться к этой теме, чтобы высказать свою собственную, пока еще не высказанную точку зрения, но воспоминание об этой истории явно слишком нравилось Крассу, чтобы он всерьез воспротивился повторению рассказа.

— Разумеется, об этом слышали не все, — продолжал Дионисий, — рассказ о пещере будет новостью для Гордиана и его сына Экона, — добавил он, взглянув на меня.

— Я что-то смутно припоминаю, — заметил я. — Может быть, какие-нибудь разговоры об этом на Форуме…

— Рассказ о жизни Красса в морской пещере будет новым и для Иайи с ее юной ученицей. — Обернувшись, Дионисий посмотрел на обеих женщин с каким-то злобным огнем в глазах. Олимпия густо покраснела, тогда как лицо Иайи залила бледность, и она словно оцепенела.

— Я отлично знаю эту историю, — возразила она.

— Ладно, тогда ее следует рассказать для Гордиана. Спасаясь бегством от Мария и Цинны в Испанию, Красс мог надеяться на теплый прием. Его отец был претором в Испании, и там прошла юность Марка. Но римским колонистам Марий внушал благоговейный ужас. Никто не хотел даже разговаривать с Марком, не говоря уже о том, чтобы чем-то ему помочь, существовала опасность того, что его могли предать и выдать сторонникам Мария. И он покинул город, но не один — ведь с вами было несколько человек?

— Трое друзей и десяток рабов, — подтвердил Красс.

— Итак, он покинул город и в сопровождении троих друзей и десяти рабов отправился по побережью в поместье одного из старых знакомых отца. Как же его звали…

— Вибий Пациак, — с грустной улыбкой напомнил Красс.

— Ну да, конечно, Вибий. На территории поместья, на самом берегу моря, была большая пещера, которую Красс хорошо помнил с детства. Он решил переждать там некоторое время вместе со всей компанией, не сообщая о себе Вибию, чтобы не подвергать опасности старого друга. Но однажды у них кончились запасы провизии, и Красс послал к Вибию раба.

Старик обрадовался, что Крассу удалось бежать и что он был в безопасности. Он поинтересовался, сколько было с Марком людей, и приказал своему управляющему ежедневно отправлять еду в условленное место между скалами. Под страхом смерти Вибий приказал хранить это в полной тайне, не допускать появления никаких слухов и обещал управляющему свободу, если он честно выполнит его распоряжения. Иногда тот приносил в условленное место книги, кожаные мячи для распространенной в то время игры втроем, и другие вещи для развлечения, но никогда не видел при этом ни беглецов, ни места, в котором они прятались. Сама пещера…

— О, эта пещера! — прервал Дионисия Красс. — Я играл в ней еще мальчиком, тогда она казалась мне таинственной и загадочной, как пещера Сивиллы. Она выходила на самый берег, но затопление в случае шторма ей не угрожало, так как окруженный отвесными скалами вход был расположен достаточно высоко. К пещере вела крутая, узкая, почти незаметная тропа. Внутри было просторно и имелось еще два широких зала. У подножия скал из-под земли выбивался чистый родник, и в нем всегда было достаточно воды. Через расселины в породе проникал дневной свет, но пещера была защищена и от ветра, и от дождя. Температура всегда держалась постоянная. Я снова чувствовал себя ребенком, надежно спрятавшимся и свободным от мира. За несколько месяцев до этого я пережил тяжелейшие испытания — смерть отца и брата, а также панику в Риме. Время в пещере тянулось уныло, и порой возникало ощущение, будто оно вообще остановилось. Я думаю, что мои друзья томились тревожной неопределенностью, рабам было просто нечего делать, для меня же это было крайне необходимое время передышки и изоляции.

— И в конечном счете, как гласит эта легенда, все потребности были удовлетворены, — заметил Дионисий.

— Однажды утром раб, посланный в условленное место за нашим суточным рационом, почти сразу прибежал в смятении обратно и, запинаясь, рассказал, что из моря на его глазах вышли две женщины, блондинка и брюнетка, и направились по берегу прямо к нам. Я осторожно вышел на тропу и посмотрел на них, спрятавшись за крупными камнями. Если они действительно вышли из воды, почему же тогда они были совершенно сухими, с головы до ног? А если это были нимфы, то было крайне странно видеть на них обычные туники, куда менее красивые, чем были они сами. Я вышел из-за укрытия, но они не смутились. Блондинка вышла вперед, объявила, что она Алетея, рабыня, и спросила, не я ли ее хозяин. Я догадался, что их послал Вибий, понимая, что я не был с женщиной с того дня, когда покинул Рим. Алетея и Диона сделали остававшиеся восемь месяцев жизни в пещере гораздо более приятными.

— Чем же кончилось это ваше заточение? — спросил я.

— Нам стало известно, что Цинна был убит, и Марий наконец-то стал уязвимым. Я собрал всех сторонников, каких смог разыскать, и отправился на соединение с Суллой.

— А те девушки-рабыни? — спросил Фабий.

Красс улыбнулся.

— Через несколько лет я выкупил их у Вибия. Красота их к тому времени еще не увяла, как не увяла и моя молодость. Это был очень приятный союз. Я выделил им место в своем римском доме, и с тех пор они служат мне там.

— Очаровательный эпизод в такой бурной и впечатляющей жизни! — заметил Дионисий, сцепив пальцы рук. — Эта история всегда занимала меня, и особенно в последние дни. Есть что-то ускользающе-привлекательное в сочетании, казалось бы, совершенно несовместимых элементов — идеи об использовании морской пещеры в качестве убежища и образа красавицы, утоляющей жажду изгнанника. Это так похоже на сказку, что трудно поверить в то, что все так и было. Как вы думаете, могло бы все это произойти снова? Могли бы эти странные обстоятельства повториться в несколько измененном виде в другом месте и в другое время?

Дионисий был совершенно доволен собой и мурлыкал как кошка. Но мое внимание было приковано к Иайе и прижавшейся к ней побледневшей Олимпии, рука художницы побелела, сжимая руку своей ученицы.

— Вы предлагаете нам какую-то загадку? — спросил снова помрачневший Красс.

— Возможно, — отвечал Дионисий. — А может быть, и нет. Сегодня на свете происходит много странностей, и случаются тревожные вещи, когда извращается воля богов и стирается грань между рабом и свободным человеком. В этом хаосе возникают неестественные союзы и расцветает предательство. Поэтому-то среди нас и присутствует Гордиан. Разве он здесь не для того, чтобы раскрыть истину и отмести все подозрения? Скажите мне, Гордиан, вы не станете возражать, если я возьму на себя роль вашего соперника в поисках этой истины? Философ против Сыщика, а? А что скажете на это вы, Красс?

— Если вы хотите сказать, что можете раскрыть тайну убийства моего двоюродного брата Луция…

— Именно это я и хочу сказать. Вместе с Гордианом, можно сказать параллельно, я занимался своим собственным расследованием, хотя и в несколько ином направлении. В данный момент я не могу сказать ничего, но думаю, что очень скоро смогу ответить на все вопросы, которые поставило это трагическое событие. Я считаю это своим долгом как философ и как ваш друг, Марк Красс. Ах, должно быть, трапеза закончилась, раз появилась моя кружка.

Дионисий взял кружку из рук раба, молча стоявшего в ожидании около его кресла, и отпил несколько глотков зеленого пенистого напитка. Олимпия и Иайа изо всех сил старались совладать с охватившей их тихой паникой, и это им совершенно не удавалось.