Сулла (илл.)

И Сулла поднял кулаки вверх. Высоко над своей головой. И потряс ими. Угрожая врагам отечества. Он тряс долго. Исступленно. Глаза его, казалось, исторгали молнии. И сенаторам стало не по себе.

Легат Руф поднял руки вверх и резко опустил в стороны. Он это проделал трижды. И вдруг арена цирка Фламиния взревела. Точно огромное стадо львов. Этот рев – нечеловеческий, душераздирающий – достиг храма. Стены сотряслись от того рева, все загудело внутри. Сенаторы схватились за головы, не понимая, что же стряслось. Они повскакали с мест. Испуганно справлялись друг у друга: в чем дело? Что случилось? Кого тут режут? А то, что режут, – не просто убивают, а режут, как свиней, – в этом нет никакого сомнения…

И только один сохранял холодное спокойствие. Только один не волновался. Только один не обращал ровным счетом никакого внимания на душераздирающие крики, доносившиеся со стороны цирка Фламиния. Это был Сулла. Он искал какую-то запись, весьма важную. И не находил ее. И наконец поднял глаза. И увидел, что сенаторы мечутся в великом беспокойстве.

– Что тут происходит? – возвысил голос Сулла.

– Ты спрашиваешь нас? – разом заговорили несколько сенаторов. – Разве ты не слышишь?

Сулла сделал вид, что прислушивается. И крикнул:

– Да, там что-то происходит. – И поманил к себе легата Руфа. Тот что-то тихо доложил. Сулла удовлетворенно кивнул и поднял правую руку, требуя тишины и порядка. – О мужи! – крикнул он. – На этой арене, что совсем рядом, мои солдаты преподают предметный урок тем, кто не внял голосу разума, тем, кто бездумно боролся против нас с вами.

И Сулла сообщил оцепеневшим сенаторам, что восемь тысяч человек – пленников из Антемны – обретут достойный конец: их прирежут, как свиней. Так что нет причин для особого беспокойства. Сулла просил занять свои места и дать ему возможность договорить, ибо имеет сообщить нечто очень важное.

Вспотевшие от волнения и страха сенаторы послушно заняли свои места. Им недоставало воздуха. Многие из них сжимали себе виски, затыкали уши, чтобы не слышать рева почти двух легионов молодых, здоровых воинов, которым под ребра всаживали кривые карфагенские и испанские ножи. Всаживали вероломно, без суда, без предупреждения, безоружным. Это была кровавая, невиданная доселе расправа. И видавшие виды сенаторы сидели на своих местах ни живые ни мертвые.

Ужасающий человечий вой продолжался, а Сулла, найдя наконец нужную запись, обратился к сенаторам со следующими словами:

– Прошу не обращать внимания на пустяки. Будет значительно полезнее для дела, если вы подадите мне совет. Мудрый совет. – Говоря это, он оставался холодным, хмурым, спокойным. – Итак, я прошу вас, о мужи, наделить меня полномочиями составлять списки. Так называемые проскрипционные. Это название придумано нашими учеными. Я не уверен, что это название вполне подходящее, ну да это не беда! Дело, в конце концов, не в названии, а в сути. Я заверяю вас, что буду беспощаден к врагам отечества, ко всем этим популярам и прочей нечисти. Все же прочие честные люди получат надежную защиту. Республика их не оставит. Ежели я не заслужу вашего доверия… – Сулла недовольно глянул в сторону цирка, где добивали последних защитников Антемны, – ежели я не смогу заслужить доверия, то не буду в обиде. Сенат превыше всего!.. Вы назовете имя другого достойного лица. Это следует сделать нынче же. Не сходя с этого места. В этом священном храме. Вот моя первая просьба…

Вой на арене понемногу стихал, уступая место хрипу. Предсмертному хрипу тысяч и тысяч людей. Палачи, видимо, отлично были подготовлены. Они не торопились умерщвлять свои жертвы, связанные по рукам и ногам. Нанеся удар, они извлекали из жертвы такие звуки, которые способны были разорвать даже каменное сердце.

Многие сенаторы, боясь гнева Суллы, оставались на своих местах. Иные уже не владели собой, ибо тело их расслабло до предела, а разум готов был помутиться. Но были и сторонники Суллы, хотя в ничтожном меньшинстве.

– Вторая просьба моя состоит в том, – продолжал Сулла, – чтобы вы оказывали мне столь же важную поддержку, как сегодня, и далее. Чтобы я мог ссылаться на ваш авторитет, – на мой взгляд, непререкаемый.

Его слушали и не слушали. Сенаторы были готовы на все, лишь бы кончились эти невыносимые крики, чтобы скорее убраться отсюда куда-нибудь подальше. Они взирали на Суллу, как кролик на змею.

Сулла говорил:

– Если угодно, мы вместе с вами подадим голоса в соответствии с традицией: вот белые и черные шарики, вот ларец, а вот и вы. Но можно…

Сенаторы согласны на все. Кто-то крикнул сзади, что не требуется дальнейшего обсуждения. Все ясно! И сенат, как один человек, голосует за предоставление великому и мудрому Сулле необходимых чрезвычайных полномочий.

Полководец обратился к семейографам:

– Запишите эти слова как единогласное мнение сенаторов. – И бросил в зал: – Верно ли я говорю?

– Верно! Верно! – раздались голоса.

В цирке стихло. На дворе сияло яркое солнце, и островерхие, почти черные кипарисы оттеняли голубизну небес. На землю сошла великая благодать летнего дня, исполненного гармонии и спокойствия.

Сулла заключил свою речь следующими словами, доподлинно зафиксированными официальными семейографами сената и целиком включенными в «Воспоминания»:

– О сенаторы, мужи многоопытные и многомудрые! Греки – те, которые жили лет триста тому назад, – завершив великое дело, воздавали хвалу богам и приносили обильную им жертву. Сегодня мы не будем следовать этому обычаю, ибо стоим на пороге больших дел. Мы – в начале пути. Но путь этот представляется мне нелегким, тернистым. Многие из нас наколют пятки о шипы. Мы увидим в изобилии кровь и слезы. Кровь виновных и невинных. Я не пророчу. Я говорю то, что знаю, что вижу своими глазами. Однако интересы республики превыше всего! Мы не можем позволить одному или нескольким тиранам поработить Рим и его великий народ. Мы пресечем что-либо подобное в самом корне. Я в этом смею заверить вас! Я выполню ваше поручение. Я буду руководствоваться полномочиями, которыми вы наделили меня. Великое вам спасибо!

Сулла поклонился.

Руф – легат Руф – выскочил на середину зала и крикнул, повышая голос до визга:

– Слава, слава великому и мудрому Сулле! Сенат приветствует тебя!

И поднял правую руку вверх.

Сенаторы последовали его примеру. То ли они уже были заворожены. То ли повторили жест легата в полном беспамятстве, как в сомнамбулическом сне…

5

– Дорогие друзья, – сказал Сулла, складывая руки на груди наподобие восточного царька, – я обижусь, если кто-нибудь из вас назовет меня нынче великим и мудрым. Оставим эти слова для уст сенаторов.

И Сулла обнял гостей. Всех поочередно: Метробия, Буфтомия, Постумия, Полихарма, Мидона. Действительно, это были его друзья. Они всегда были с ним. Очень часто далеко от него, но всегда близко.

– А теперь познакомимся с этими очаровательными существами, которых вижу впервые.

Сулла стал перед молодыми женщинами, словно собирался преградить им дорогу. Метробий обнял Суллу за плечи и прошептал ему на ухо:

– Эта. которая справа, беленькая, как пшеничный хлеб, – сущий огонь… Звать ее Фебулла. Лет пять тому назад ей было двадцать… Рядом с нею – Сения. Жгучая брюнетка, как видишь. Моложе Фебуллы на год. Та, что поближе к двери, – Хлоя. Ей уже под тридцать. Она – на любителя. Я бы не променял ее ни на Сению, ни на Фебуллу…

Сулла обратился к женщинам:

– Благодаря моему другу я уже знаком с вами.

Хлоя хихикнула:

– Наверное, наговорил тебе всякой всячины?

– Клянусь богами! – Сулла поднял обе руки вверх. – Только хорошее!

Фебулла скинула плащ и оказалась в легкой и короткой тунике.

– С такими женщинами и умереть не жаль! – воскликнул Сулла.

Он пригласил гостей занять места за столиками, кому где и с кем понравится. Вопреки распространенному обычаю, столики стояли на некотором отдалении друг от друга. Красс рассказал именно о таком обычае испанцев, и Сулла решил завести его у себя: не лежать, а сидеть. С кем хочется.