Страница 55 из 74
– Любопытно, – проговорил Сулла и обратился к своим помощникам: – Неужели этот господин ошибается?
– Наверняка! – отрезал Фронтан.
– Децим, – приказал Сулла, – а ну, покажи нам харю этого самозванца!
Децим живо подбежал к столу, схватил Сципиона за волосы и ловко продемонстрировал его лицо.
– О! – воскликнул Сулла. – Так это в самом деле Сципион! Ребята, что вы с ним сделали? Дайте ему глоток вина. Может, заговорит.
Сципион медленно открыл глаза. Они были сухие. И не было слез. Но в них горел такой сгусток человеческого горя, что он мог разорвать не очень крепкое человеческое сердце.
– М-да, – ухмыльнулся Сулла. – Верно, это консул… Что ему угодно здесь, Фронтан?
Фронтан доподлинно знал, что угодно консулу в этой палатке. И не преминул обнародовать сокровенные свои мысли по этому поводу.
– О Сулла, – сказал он с очень серьезным видом, – этот господин, именующий себя консулом, – просто болван, пусть благодарит нас, если не лишится своей дурацкой головы, которая его окончательно оболванила.
Солдаты рассмеялись. Никто их не остановил, поэтому смеялись они довольно долго. И громко.
Словно придя в себя от обморока, Сципион медленно поднялся. Его мутный взор долго блуждал по лицам, пока не остановился на Сулле.
– Ты? – прохрипел он.
– Я, – твердо выговорил Сулла.
– Что здесь происходит, Сулла?
– Где «здесь»?
Сципиону нелегко произносить слова. Он делает огромное усилие, пытается подчинить себе одеревеневшие губы.
– Это все по твоему приказанию, Сулла? – хрипя говорит Сципион.
Сулла бросается на скамью. И грубо кидает:
– Ты что? Меня допрашиваешь?
– Я только спрашиваю… – Голос Сципиона заметно окреп.
– Дурак ты! – говорит Сулла.
Децим подбежал к Сципиону, схватил его за плечи и основательно встряхнул его.
– Ну?! Просыпайся, консул!
И удалился на свое место.
– Сулла, – сказал подавленный Сципион, – я надеюсь, ты помнишь наш разговор?
– Какой разговор? – Сулла не глядел на него.
– Какой? – Сципион покачал головой.
– Живее, Сципион! Мне некогда. Мне надо делом заниматься.
– Каким делом? Я хочу знать, что все это значит?
Сулла недовольно махнул рукой. Сплюнул. Попросил Руфа:
– Будь добр, объясни этому господину все, как полагается.
Руф выступил вперед:
– О квирит, мы предлагаем тебе нижеследующее: тебе, как военнопленному…
Сципион перебил его:
– Как, я разве военнопленный?
– Да.
– С каких пор?
– С этого часа.
– Во-первых, я – консул.
– Об этом надо забыть, – сказал Руф.
Сулла проявлял крайнее нетерпение. Руф это отлично понимал. И он торопился.
– Сципион, о консульстве надо забыть. Эта должность потеряна для тебя, если даже мир перевернется вверх дном или станет дыбом. Об этом забудь и думай о своем спасении. Тебе предлагается выбор: или мы тебе отрубим голову…
Руф показал, как это делается, рассекая воздух ребром ладони. Повторил несколько раз, словно у Сципиона, как у восточного сказочного чудища, было пять голов вместо одной.
– Мне?.. Отрубить?.. На каком основании?
Руф улыбнулся:
– Как пленнику. Это право победителя.
Сципион повернул голову в сторону Суллы: тот сидел безучастный, будто все, что делается в этой палатке, его вовсе не касалось: раздобыл тоненькую палочку и ковырял ею в зубах.
– Это все?
– Нет, не все, – продолжал Руф. – Или мы отрубим тебе голову, или отпустим на все четыре стороны. Но с одним условием: ты подписываешь официальную декларацию о том, что уходишь на покой, в частную жизнь. Ясно ли я выразился, Сципион?
Сципион спросил:
– Сулла ничего не добавит?
– Нет, – небрежно бросил Сулла. – Надо кончать эту комедию!
– Мне будет дано время на размышление?
– Да, – сказал Сулла.
И кивнул Дециму. Центурион вышел на середину, обнажил меч и замахнулся им. Меч сверкнул, точно молния, и где-то вверху застыл. Застыл в ожидании приказа…
– У тебя есть время на размышление, – усмехнулся Сулла.
Руф позвал писца с пергаментом и чернильным прибором. По-видимому, писец был уже готов. Более того, у него на пергаменте написано все, что необходимо. Он положил декларацию перед окаменевшим Сципионом и вложил перо в его безжизненную руку.
– У меня отекла рука, – предупредил центурион, потрясая мечом.
Сципион знал, что шутки с центурионами плохи. И, не мешкая более поставил свою подпись. Красными чернилами.
– Никудышная, – сказал писец, демонстрируя Сулле подпись.
" – Сойдет, – буркнул полководец. – А теперь отведите его в Вольтурн, посадите на коня, дайте охрану и отправьте…
Сулла подумал. Почмокал губами.
– В Неаполь, – подсказал Руф.
– Пожалуй, – согласился Сулла. – Или куда ему заблагорассудится.
– У меня вилла в Этрурии, – проговорил Сципион, к которому стала прибывать жизнь.
– Успеешь. Потом, – ворчливо сказал Сулла. – Все?
– Да, – ответил Руф.
Сулла поднялся и вышел. За ним последовали его помощники.
Децим вежливо пригласил Сципиона к выходу.
– Конь ждет тебя, великий Сципион!
Но это унижение прошло мимо сознания консула – уже б ы в ш е г о, и он послушно поплелся следом за центурионом.
10
Консул Норбан выслушал сообщение о пленении и позоре Сципиона. Все подивились его спокойствию. Он объяснил, откуда оно: Норбан уже давно подготовился к печальному известию. Ему было ясно все с тех самых пор, когда ему сообщили о братании войска Суллы с солдатами Сципиона.
– Сципион сам себе вырыл могилу, – заключил Норбан. – Но мы этой ошибки не сделаем.
Он приказал провести смелую, очень смелую и неожиданную атаку против Суллы, пока тот еще празднует победу.
Пишут, будто унижение Сципиона произошло после битвы Норбана с Суллой. Но это не так. Между обоими событиями лежали день и ночь. Возможно, это и ввело в заблуждение не только многих квиритов, но также историков.
Итак, Норбан отдал приказ атаковать Суллу… А в это время уже сражались в своем месте Помпей и Красс, Метелл и Сервилий. И Долабелла…
11
Некий носильщик тяжестей принес удивительную новость: Сулла разбит, посажен в мешок и утоплен в Вольтурне. Носильщик ел хлеб с луком, сидя на приступке лавки башмачника Корда.
Зеленщик, сгорая от любопытства – он обожал, когда сажали в мешок кого-либо из сильных мира сего, – просил не торопиться, говорить все по порядку Он принес вина, чтобы носильщик пил, сидел спокойно и рассказывал все, как было…
– Очень просто, – говорил носильщик, коренастый, тридцатилетний, рябой и чумазый, жуя хлеб и похрустывая луком. – Этот Норбан влетел в лагерь, как вихрь, как буря мавританская. Сулла не ожидал. От удивления скулы ему свело. Он, значит, за меч. А меча-то нет! Он под кроватью. У них же своя кровать! Походная. Почище вашей. И вшей у них не бывает. И клопов тоже. Не как у нас.
Зеленщик и башмачник молча обменивались взглядами. Зеленщик не мог, как ни старался, скрыть своего крайнего любопытства, а Корд сопел потихоньку, слушал и не перебивал голодного рассказчика. А носильщик при воспоминании о вшах и клопах, пригубив вина из глиняной бутылки, вдруг начал проклинать свою постылую жизнь. Одни обжираются, спят без клопов, а другие только и знай себе, что скармливают свою плоть клопам да вшам и живут впроголодь. Вот обещали цены на хлеб снизить. Даже кто-то заговаривал о том, что надо, дескать, вовсе уничтожить плату за хлеб. Чтобы буханки бесплатно выдавались населению. Ан нет! Одни, значит, паштет из соловьиных языков едят, а другие с голодухи пухнут…
– Постой, – сказал зеленщик, – откуда ты взял соловьиные языки?
– Оттуда! – огрызнулся носильщик, который очень-очень клял свою постылую жизнь, жизнь бобыля-, жизнь муравья в человеческом обличье.
– Довольно, – остановил его Корд. – Запел свою жалобную песню. Можно подумать, что мы здесь объедаемся пулярками да каплунами. Мы, брат, тоже зубы на полках храним. Нас своими речами не разжалобишь. Сами готовы землю жрать. Понял?