Страница 4 из 42
Это была уже новая роль. Да уж, страдающая знаменитость, ответственность перед публикой... Я сел в кресло.
Она печально улыбнулась мне:
– И знаете, ведь игра не стоит свеч. Но понимаешь это слишком поздно, когда пути назад уже нет. Ведь за Гарбо все еще бегают. Сколько лет прошло со времени выхода ее последнего фильма? Да по меньшей мере тысяча! Конечно, в популярности есть и свои плюсы. Но они ничто по сравнении с вещами, которые я действительно ценю: дружеские связи семья, спокойствие. Поверьте, Трев, стать знаменитостью – значит обречь себя на жуткое одиночество. Как будто стоишь один на вершине горы.
– Но вам за это платят.
– И очень неплохо. У меня ведь куча денег. Конечно, они вложены во множество разных вещей, но, если бы я их все собрала, получилась бы довольно крупная сумма. И я думаю, что могу попытаться... купить выход из затруднительного положения.
– Вас шантажируют?
Она отставила в сторону свой бокал, быстро поднялась и в возбуждении заходила по комнате.
– Вы даже представить себе не можете, как важно для меня иметь возможность хоть недолго побыть самой собой! Такие минуты, как сейчас – редкость: мы можем разговаривать, как обыкновенные люди, и мне незачем играть. Мне бывает просто необходимо иногда забыть, что я Лайза Дин, и стать той Ли Шонтц из Дейтона, штат Огайо, дочкой пожарника, живущей на Мэдисон-стрит, 1610, какой я была когда-то... – Она вдруг порывисто двинулась к моему креслу, и я почувствовал прикосновение ее теплой ноги к моему колену. – Вы ведь понимаете эту насущную человеческую потребность, правда?
– Ну да, вы же не можете вечно жить в образе, которого ждет от вас публика.
– Спасибо вам за понимание!
Еще одна роль! Это, кажется, монолог из одного старого фильма, чуть подправленный для данной ситуации.
– И когда я действительно... забываюсь, то становлюсь наиболее уязвимой.
– Безусловно.
– Я так хочу, чтобы вы попытались меня понять. На самом деле я не столь уж сложная натура, Трев, – такая же, как все. Я могу впасть в отчаяние по пустячному поводу. Могу натворить глупостей. А хуже всего – когда мной овладевает полное безразличие ко всему.
– Понятно.
Протянув руку, она провела кончиками пальцев по моей щеке, тут же резко отстранилась и снова села на кушетку.
– Я знаю, что вы не ханжа, чувствую это. Знаю, что должна быть с вами так же откровенна, как если бы говорила с доктором или адвокатом. И все-таки мне так неловко...
– Так что же случилось?
Она вздохнула и печально посмотрела на меня.
– Я познакомилась с мужчиной. Сплошное обаяние... по крайней мере таким он мне тогда казался. Это случилось в июле прошлого года, больше восемнадцати месяцев назад. Мы только что закончили съемки «Сыщика и дичи». Я чувствовала себя совершенно измотанной, но все же поехала с Карлом. Да, его звали Карл Абель, он владелец лыжной школы. Прежде нам не удавалось по-настоящему уединиться. А тут будто специально нашлось одно местечко, замечательный маленький домик. Вы хорошо знаете Калифорнию? Это чуть ниже мыса Сур, домик прямо-таки прилепился к скале. Принадлежит он каким-то его друзьям по фамилии Чипман. Они тогда были в Швейцарии, где у них еще один дом. И мы наконец-то оказались совсем одни... – Ее голос звучал все тише и неувереннее.
– И что же дальше?
– Трев, я живу в режиме жесточайшей дисциплины большую часть времени! Я действительно очень много работаю.
– Поэтому уж если расслабляетесь, так по-настоящему...
– Да уж, на полную катушку. Позволить себе хоть недолго не следить за каждой унцией и четвертью дюйма, не считать калории... и побыть, черт возьми, для разнообразия просто женщиной! Есть яичницу, болтать что на ум придет, напиваться и весело проводить время. Я ведь на самом деле очень эмоциональная и страстная натура, только всегда держала свои эмоции под контролем. До того самого случая... Полтора года назад, с Карлом. Хотя после очередного перенапряжения я именно к этому обычно стремлюсь – сбежать вот так, с мужчиной определенного типа. И тогда все эмоции, скопившиеся во мне... ну...
– Ага, расскажите мне о пестиках и тычинках. Знаете, мисс Дин, я и не думал, что, когда у вас выдается свободное время, вы удаляетесь в монастырь.
– Я говорю об этом, чтобы стало понятнее, как все произошло. Так вот, это было совершенно уединенное место. Иногда Карл отлучался за продуктами и выпивкой. Там прямо в скале были выдолблены ступеньки, ведущие к крошечному пляжу, который заливало приливом. Со стороны океана была еще терраска площадью футов в двадцать, расположенная чуть под углом, так что солнце заглядывало туда и по утрам. Ее окружала невысокая стена. На террасе – куча разноцветных надувных матрасов и подушек. Вот в этом райском местечке мы и договорились провести вдвоем три недели. Пожалуй, это было многовато. Чисто физически мы бесподобно подходили друг другу, что, конечно, знали и раньше. А вообще-то Карл интересен только на лыжне или в постели. Примерно с неделю мы были абсолютно поглощены друг другом, день и ночь смешались для нас. Ели и спали, когда чувствовали в этом потребность. Когда острота восприятия притупилась, мы оба стали больше пить и все больше времени проводили, загорая на террасе. Я знала, что слишком уж загорела, но настолько обленилась и расслабилась, что плевала на это. Пила много водки, постоянно находилась в какой-то прострации. Мы и любовью занимались там, на солнышке, вялые, потные и какие-то отдалившиеся друг от друга. У меня в ранней юности была внематочная беременность, я тогда чуть не умерла, ну, и поэтому мне не приходится ни о чем теперь беспокоиться. Мы себя чувствовали так уединенно... Где-то там вдали лодка проплывает, самолет пролетит высоко в небе или по шоссе прогромыхает грузовик... Телефон мы отключили. У меня, правда, был маленький радиоприемник... Вы должны понять, что для нас все вокруг казалось не имеющим никакого значения, абсолютно никакого. Вам это понятно, Трев?
– Само собой.
– В общем, кажется, уже подходила к концу вторая неделя, когда нам что-то понадобилось, и Карл поехал в город. Уехал он вскоре после полудня и отсутствовал так долго, что я уже начала злиться. Я вовсю глушила водку, поэтому, когда он вернулся, уже с трудом соображала, что к чему. Когда он свернул на дорожку к дому, я все же заметила, что за ним едут две машины, из которых потом вывалилась целая пьяная компания. Они ворвались в дом, горланя какую-то чертову немецкую песенку лыжников. Пять парней и три девицы. С одной из них он был знаком раньше. А тут встретил их случайно в городе, выпили вместе, и Карл решил устроить у нас вечеринку. Они были в шоке, когда узнали меня. Из машин выгрузили тонну продуктов, выпивки и сигарет. Я, конечно, разозлилась на Карла, но решила, что раз они меня все равно узнали, значит, дела уже не поправишь, ну, и черт с ним. Наверное, Карл мне просто уже поднадоел, и я потеряла всякую осторожность. Они оказались свингерами, все до одного. Девушки – милашки, парни тоже ничего. Думаю, не стоит ничего от вас утаивать, дорогой. Вечер прошел во всех отношениях суматошно – настоящая куча-мала, и к концу следующего дня последняя девица, которая еще не участвовала в наших играх, по прозвищу Уиппи достаточно нагрузилась, чтобы позволить Сонни стащить с себя купальник и побаловаться. Пожалуй, мы немножко сошли с ума и действовали как во сне, так что у меня очень смутные и неопределенные воспоминания об этом. Я в первый и последний раз оказалась в подобной ситуации. Вообще-то на Ривьере это обычное дело... Ну, фарами мигают, нажимают на клаксон, зазывая новичков, и все такое... Меня это не оскорбляло, в некотором смысле даже возбуждало... Но для человека в моем положении это было слишком неосмотрительно. И ведь я не хотела, чтобы все так получилось. Потом Карл привел их снова в дом, и пошло-поехало... дня четыре, наверное. Когда я вернулась в Брентвуд, мне понадобилось несколько недель, чтобы снова войти в норму. Мне уже стало казаться, что все это мне приснилось; Пока однажды, в начале августа, среди прочей почты я не обнаружила большой конверт. В него было вложено двенадцать фотографий. Глянцевые снимки восемь на десять. Вот тогда-то я со всей остротой ощутила, что далеко не одно и то же – просто вспоминать о чем-либо или вдруг воочию увидеть это... вот так. Увидеть себя... О Боже! Я тогда даже чашку из рук выронила.